— Прости, брат мой, вчера я был гадок. Ты намного лучше меня. Я люблю тебя так же, как Батистину. Между нами ничего не изменилось.
— Забудем о размолвке, брат, ничего и никогда не изменится, — взволнованно улыбаясь, ответил Адриан, — никогда…
Церемония была долгой. Затем торжественный кортеж под восторженные крики толпы прошествовал из дверей собора в Грановитую палату. Там, в тронном зале, Елизавета должна была принимать верноподданных. Каждый боярин считал своим долгом подойти и преклонить колено перед своей государыней. Затем настал черед послов, полномочных министров и советников…
Флорис колебался.
— Брат, надо идти, ты обязан это сделать, — настаивал Адриан.
— Мы пойдем вместе, после Тротти.
Подошла очередь маркиза; приблизившись к трону, он бросил снисходительный взгляд на Воронцова и Бестужева.
«Ах! Какая милая парочка. Но мы обойдемся без вас и сами подпишем договор с Россией».
— Мы счастливы, господин маркиз де Ла Шетарди, принимать вас при нашем дворе, — громко произнесла Елизавета и совсем тихо добавила: «Вы не находите, что здесь лучше, чем в Шлиссельбурге?»
Тротти невозмутимо поклонился и подумал:
«Эта юная царица так же дерзка, как Флорис: она тоже забыла о моем звании чрезвычайного посла…» Затем он выпрямился, надменный и величественный:
— Гордясь высокой миссией, которой я имею честь быть облеченным, я слагаю к ногам вашего величества, императрицы и самодержицы всея Руси, земель Московских, Киевских, Владимирских, Новгородских…
— Началось, — улыбнувшись, прошептал Адриан, — Тротти понесло.
— Ты прав, он набрал побольше воздуха и галопом помчался дальше.
— … царицы Казанской, царицы Астраханской, царицы Сибирской, царицы Херсонеса Таврического, владелицы Пскова и великой герцогине Смоленской…
— Разве я был не прав, утверждая, что для французов любые средства хороши, лишь бы выделиться, — проворчал Воронцов.
Бестужев сделал ему знак помолчать и послушать, что будет дальше.
— … герцогини Эстонской, Ливонской, Карельской, Тверской, Ингрийской, Пермской, Вятской, Болгарской…
— О, Золотое Слово поистине сын богини Красноречия, — прошептал Ли Кан, сумевший найти место за колонной, куда он и пробрался вместе со своими двумя товарищами и Жоржем-Альбером.
— …владетельной повелительницы и могущественной великой герцогини Чернигова, Рязани, Озерии, Удории, Абдории, Кондинии, Вилеска, Мстислава…
— Только Тротти могла прийти в голову подобная идея, — шепнул Адриан.
— Никто при дворе никогда не знал полного титула царей.
— Посмотри на императрицу, она в восторге.
Флорис поднял глаза и взглянул на Елизавету. Без сомнения, Тротти забавлял ее. Затем она перевела взор на Флориса. Глаза их встретились, и внезапно среди этой пышной толпы молодым людям показалось, что они одни на свете.
— …владычицы северного побережья, повелительницы Иверии, наследницы царей Картлии, Грузии, Черкессии и Гонски…
Тротти вновь изысканно поклонился и продолжил:
— …мои верительные грамоты, и от лица вашего брата, его величества Людовика XV, короля Франции и Наварры, передаю вам изъявления искренних и теплых дружеских чувств, равно как и выражаю надежду на заключение соглашения между нашими государствами.
Бояре были заворожены тирадой Тротти.
— Он слишком хорошо говорит, а это опасно, Воронцов, — пророкотал Бестужев.
— Благодарим вас, господин чрезвычайный посол, за ваши пожелания: они весьма приятны нам. Передайте моему «дорогому брату и любезному другу», его величеству королю Франции, наше особое желание поддерживать братские отношении между нашими дворами — Елизавета наклонила голову: аудиенция была окончена.
Еще несколько послов предстали перед императрицей, однако их появление было встречено полнейшим равнодушием. Придворные перешептывались, обсуждая речь Тротти. Маркиз был на седьмом небе: договор наверняка будет подписан…
Теперь к Елизавете приблизились Флорис и Адриан. Флорис благословлял болтливость Тротти: никто не обращал на них внимания. Они преклонили колени и быстро встали, освобождая место следующим. Однако голос царицы пригвоздил их к ступеням трона.
— В ознаменование великих заслуг, оказанных вами короне, мы решили, вам, граф де Карамей, присвоить титул герцога Дубиновского, а вам, господин шевалье, титул герцога Петербургского вместе со званием полковника и градоначальника. Вот ваши патенты, — добавила Елизавета, протягивая им пергаменты, врученные ей достойным Лестоком.
В тронном зале воцарилась мертвая тишина. Коронация всегда предполагает сюрпризы. Флорис словно окаменел: он чувствовал, что не в силах сдвинуться с места и склониться перед царицей. «Бежать», — подумал он, бросая взор в коридор. Нет, он ничего не хотел… ничего… Елизавета догадалась, что происходит в душе молодого человека.
— О! Гордец, ты настоящий Романов, — прошептала она, — ты хочешь все отдавать и ничего не хочешь брать.
Вчера вечером после ухода братьев Елизавета поняла, сколь великодушно и бескорыстно вели себя Флорис и Адриан.
«Как я могла заподозрить его хотя бы на секунду! — отчаянно думала Елизавета. — Ведь я обязана ему всем!»
— Ваше величество, для нас это большая честь, но… — сдавленным голосом начал Флорис.
— Мы не достойны столь высоких почестей, — поддержал его Адриан, завершив мысль брата.
— Мой дорогой брат, — прошептала Елизавета так тихо, что даже молодые люди с трудом расслышали ее (это говорил ее голос крови), — прими… этот титул из рук своей сестры…
Флорис встрепенулся, задумался, затем, побежденный, опустился на колени и едва слышно прошептал:
— Согласен… сестра.
— Мы с братом искренне благодарим ваше императорское величество и надеемся по-прежнему верно служить вам, делая все, что в наших силах, — громко произнес Адриан.
Усмехаясь, Воронцов и Бестужев переглянулись. Они буквально позеленели от ревности.
— Ну вот, партия разыграна.
— Нам следует поостеречься. Теперь они вознеслись слишком высоко.
— Идемте, засвидетельствуем наше почтение новоиспеченным герцогам…
— Вы с ума сошли, Воронцов.
— Мой дорогой Бестужев, отныне надо улыбаться в… ожидании ветра с востока… а если он не подует, надо будет ему помочь. Впрочем, у меня есть кое-какие соображения по этому поводу, — сквозь зубы произнес канцлер.
Флорис поднялся с колен и огляделся. Генриетта и Филиппа радостно хлопали в ладоши. Жорж-Альбер перепрыгнул через митрополита, упал прямо на руки своего хозяина и принялся покрывать его звучными поцелуями.
Впервые в жизни Тротти не находил слов. Федор, Ли Кан и Грегуар вместе с Бопеу предавались шумной радости; какой-то камердинер с постной миной напрасно пытался их утихомирить.
Елизавета вернулась в свои покои. Адриан сжал руку Флориса:
— Оглянись.
К братьям со всех сторон стекались придворные.
— Ах, ваши светлости, поздравляем вас.
— Какой великий день для ваших милостей!
Флорис ощутил во рту горький привкус. Он почувствовал себя страшно одиноким среди этих раболепствующих людей, но как бы то ни было, перед новоявленным герцогом Петербургским открывались блистательные перспективы: близость к трону и княжеские почести…
20
— Какая жара! — ворчал монах, останавливая свою лошадь в тени липы.
Из кармана своей грубошерстной рясы он извлек тонкий кружевной платок и отер им лоб:
— Наконец-то добрался, — вздохнул он, поднимая голову и устремляя взор на высящиеся перед ним стены Спасского монастыря, гордо возносящие к небу свои сторожевые башни. Монах пришпорил каблуками своего скакуна. Животное немного посопротивлялось, видимо желая напиться в оставшихся у них за спиной водах Волги и Которосли.
— Вперед, шевелись, грязная скотина!
Они пересекли посад, не обращая внимания на ремесленников и купцов; те в свою очередь также не оборачивались вслед бедному служителю Господа, чья сума была необычайно тоща. На церкви Дмитрия Солунского пробило десять часов. Монах прошептал:
