От этого выкрика Ли Кана Флорис и Адриан мгновенно остановились. Они были так поглощены своим турниром, что не услышали, как китаец спустился в подземелье. Федор поспешил ему навстречу:

— Ты поставил статую на место?

Маленький китаец утвердительно закивал головой и, пока молодые люди засыпали его вопросами, медленно переводил дух.

— Что ты сказал, Ли Кан, кто похитил маркиза? Ты знаешь, где он сейчас?

Отбросив назад свою косу, китаец сделал знак, что будет говорить.

— Ли Кан Юн преследовал Грозную Гиену, она не видела Ли Кана, потому что в груди его билось сердце красного дракона, и тело его сливалось с голыми ветвями деревьев. Гиена направилась к заброшенной часовне, что стоит посреди леса.

— Ах! Там у меня и было назначено свидание с ней, — начал было Флорис, но, смутившись под суровым взором брата, быстро умолк. Не обращая внимания на реплику молодого человека, китаец продолжил в том приподнятом тоне, в котором он обычно говорил, когда был доволен.

— Ли Кан Юн привязал вдали свою лошадь и пополз по снегу, как тибетский леопард.

Флорис и Адриан питали слишком большое уважение к верному слуге, чтобы перебивать его, однако они просто изнывали от нетерпения. Федор же, не будучи столь почтительным, рявкнул своим зычным голосом:

— Короче, старина, что случилось?

— Так вот, Острый Клинок, — оскорбленным тоном продолжил китаец, — я добрался до основания колокольни, забрался на растущее рядом дерево, чьи ветви упирались прямо в стены часовни, а оттуда — на стену колокольни, с трудом цепляясь за неровности колонн. Добравшись доверху, я спрятался в колокол и приложил глаз к отверстию, в которое прежде была просунута веревка. Грозная Гиена только что вошла, и ее тотчас же окружили человек двенадцать. Со своего возвышения я видел далеко, и я увидел их коней, а также сани, укрытые в небольшой ложбине на западе. Она обратилась к предводителю, чье лицо было скрыто широкополой шляпой, однако я узнал его голос, это был Пересохший Язык.

— Ага, значит, герр Граубен протрезвился, — не сдержал усмешки Флорис.

— Да, Майский Цветок, похоже на то. Он спросил у Грозной Гиены: «Они приедут оба, фройлен Юлия? Я жажду отомстить, особенно юнцу. Если бы мне удалось скрестить шпагу с этим змеенышем, я бы, прежде чем убить, заставил его поизвиваться на ее кончике. А потом настанет очередь его братца». Она ответила: «Самонадеянный хвастун, вас провели как ребенка; где же была тогда ваша шпага? А теперь вы считаете, что я приведу их вам под своей амазонкой? У меня не меньше поводов для мести. Я околдовала юного дурака…» Флорис закашлялся, но Ли Кан невозмутимо продолжал: «Надеюсь, что он сейчас прибежит, и, как знать, быть может, его проклятый брат уже сломал себе шею».

— Что за очаровательное создание, — сквозь зубы процедил Адриан.

— «А пока скажите мне, нет ли известий от Германа и Бузова?», — произнес Ли Кан, мастерски подражая голосу заговорщиков. — «Да, фройлен Юлия, они успешно добрались до Шлиссельбурга, куда и доставили царевну вместе с Лестоком. Ваш план был превосходен, гарнизон крепости уверен, что охраняет буйнопомешанную, захотевшую убить дочь царя. Ха-ха-ха! Ну и повеселимся мы», — внезапно хохотнул Пересохший Язык. «Ждите моих приказаний. Скоро мы прикончим ее вместе с ее любимым доктором, — продолжала Грозная Гиена. — А теперь ваша задача схватить молодого идиота, как только тот ступит на порог, и увести его вниз. Здесь гораздо надежнее, чем в Петропавловской крепости, где солдаты гарнизона не любят регентшу. У нас будет французский заложник, и тогда мы сможем диктовать наши условия их напомаженному послу».

— И в эту минуту, Счастье Дня, я к величайшему своему несчастью услышал голос Золотого Слова, говорившему своему достойному кучеру, которого мы вытащили из воды: «Останови сани, Клеман, пойдем войдем в часовню, здесь мы будем в большей безопасности, чем на охоте».

Я хотел закричать, чтобы предупредить его, но было поздно. Едва Золотое Слово коснулся двери часовни, как по мановению руки Грозной Гиены наемные убийцы бросились на обоих мужчин и крепко связали. Я услышал, как Золотое Слово успел выкрикнуть: «Берегитесь, мерзавцы, его величество узнает об этом», но ему тут же заткнули кляпом рот. Пересохший Язык казался испуганным, он говорил: «Подумайте, фройлен, а что скажет на это регентша? Вряд ли возможно безнаказанно похитить посла». Гиена усмехнулась: «Регентша! Ха-ха! Здесь распоряжаюсь я! Сам дьявол помогает нам. Увезите их в Шлиссельбург, здесь их наверняка станут искать, а так скажут, что волки… загрызли посла и его кучера. Ах, Граубен, когда мы окончательно победим, я непременно сделаю вас генералиссимусом». — «Будем ли мы ждать того, другого?» — «Нет, быстрей уезжайте, брат спас его, значит, наша месть им откладывается. Как только они будут в моей власти, я выдам их вам, Граубен, и вы сделаете с ними все, что пожелаете. Я возвращаюсь в усадьбу, а оттуда еду в Зимний дворец, к толстухе Анне. Не забывайте сообщать мне, что у вас новенького…»

Вот в точности все, что произошло, — завершил китаец, удовлетворенный выполненной им миссией. — После их отъезда Ли Кан Юн вернулся сюда, летя, словно единорог, подгоняемый ароматным дыханием бога Пьянку. Прибыв к оранжерее, он увидел нескольких мужиков; уже издали они закричали ему: «Не ходи туда, там черный домовой шалит, он и тебя к себе заберет». Ли Кан верит только в духов Поднебесной империи, поэтому его не остановили жалобные причитания мужиков, и вот он стоит перед вами, спокойный, словно волны Желтой реки летним утром, — завершил хитрый маленький китаец, возвращаясь к своему цветистому стилю и победоносно глядя на Федора, который, как всякий честный украинец, был очень суеверен и полностью разделял страхи мужиков.

В подземелье воцарилась гнетущая тишина. Каждый думал о своем. Внезапно Флорис подскочил:

— Медлить нельзя, царевне и Тротти грозит смертельная опасность, скачем им на выручку.

— Согласен с тобой, брат, надо спешить, но прежде чем ехать, скажи, что ты намереваешься делать со своими сокровищами?

Флорис растерялся. Разве сейчас время говорить об этом? Он увидел, как в голубых глазах Адриана мелькнула искра, и мгновенно все понял:

— А тут и подавно нечего долго думать, Благодаря этому золоту мы сможем купить несколько полков и поставить их на службу царевне…

— Ах, Флорис, брат мой! Иного ответа я от тебя и не ожидал. Маркиз, поставленный мною в известность о наших планах, также был уверен в тебе. Скорей, вперед, друзья мои.

Четверо товарищей набили карманы золотыми дукатами, решив вернуться за остальными, когда позволят обстоятельства. Словно мешок с соломой, Федор схватил лесника, о котором уже давно забыли, и все бегом бросились в угол подземелья, чтобы по подземному ходу без помех выбраться на поверхность за холмом в Петергофе. К счастью для них, летняя царская резиденция была заперта; большой дворец с барочным фасадом и серебристыми крышами, сверкавшими на фоне белого снега, казалось, иронически подмигивал им, пока они ползком пробирались позади замерзших водопадов и каскадов. Своего пленника они бросили у подножия статуи Самсона, разрывающего пасть льву, в надежде, что холод пробудит несчастного. Вдали, в стороне Дубино, они услышали, как ивашки трубили в рога, возвещая конец охоты. Время перевалило за полдень, постепенно надвигались сумерки.

— Поспешим, — произнес Флорис.

— Вот что я предлагаю, — начал Адриан. — Вернемся в Петербург: мы не так уж далеко от него. Самое надежное место для нас — посольство, там мы возьмем лошадей. В эти минуты коварная Менгден наверняка разыскивает нас в Дубино. Воспользуемся передышкой.

— Ты прав, а ночью тронемся в путь, — сказал Флорис.

Они пересекли залив и по берегу моря пошли в восточном направлении, миновав «Монплезир». Запертые двойные ставни кирпичной резиденции Петра Великого также вселяли в них уверенность. Затем меленький отряд, избегая дороги, направился к городским воротам, стараясь не привлекать внимания, и беспрепятственно проник в город Улицы уже опустели. Четверо мужчин сумели проскользнуть незамеченными на набережную Мойки и через потайную дверь проникли в посольство. На первом этаже в комнате Флориса они увидели неожиданную картину. Грегуар держал в каждой руке по пистолету, седые волосы, обрамлявшие его благородную голову, стояли дыбом, а Жорж-Альбер в это время злобно сжимал горло посольского исповедника. Несчастный аббат был вдавлен в кресло, одежда его была изодрана, лицо исцарапано: похоже, он уже считал, что пробил его последний час. При виде Флориса и Адриана он попытался встать и закричал: