Они находились внутри Кремля — крепости, кирпичная стена которой, протяженностью в целых две версты, была украшена двадцатью укрепленными башнями. Флорис успел забыть, что Кремль — это настоящий город в городе, со своими дворцами, соборами и колокольнями. Еще вчера он был погружен в мертвую спячку; чтобы всколыхнуть его, понадобилась безумная мысль Флориса, внезапно осенившая его в Петербурге:
— Поезжайте короноваться в Москву, мадам, последуйте старинному обычаю русских царей; после этого уже никто не осмелится оспаривать у вас трон.
— Ты просто волшебник, Флорис, отважный, непочтительный и… очаровательный, — улыбнулась в ответ Елизавета. — Совет хорош, мы немедленно едем.
Флорис слегка покраснел. С минуты перехода власти в руки Елизаветы и его дерзкого ответа на ее вопрос он ни разу не остался с царицей наедине. Но с каждым днем он влюблялся все больше и больше, и, словно тигр в засаде, ждал своего часа. Как верно заметил Воронцов, Елизавета постоянно советовалась с Флорисом, равно как и с Адрианом, чей рассудительный и спокойный ум она вполне сумела оценить. Что касается Жоржа-Альбера, то он пользовался всеми правами, включая и право играть на ступенях трона. В это утро Флорис подошел к царице, окруженной, как всегда, шумной толпой баб, бояр и камердинеров.
— А, шевалье де Карамей! Все ли готово для завтрашней церемонии?
— Да, сударыня, ваше величество будет помазана согласно древнему византийскому обычаю. Но мне бы хотелось поговорить с вами в более спокойной обстановке, — добавил он совсем тихо, — есть кое-какие детали…
Мастерицы принесли расшитый жемчугом и драгоценными камнями кокошник, который завтра предстояло надеть государыне. Елизавета с любовью взглянула на Флориса и чуть слышно прошептала:
— Сегодня ночью — царица даст тебе аудиенцию.
Сердце Флориса заколотилось так сильно, словно хотело выпрыгнуть из груди. Итак, царица любит его. В страшном волнении Флорис ожидал вечера: сегодня ночью, накануне своей коронации, она будет принадлежать ему… Он поднял голову и приветливо кивнул колокольне Ивана Великого, затем, встав спиной к Москве-реке, долго смотрел на Грановитую палату, где в золоченых царицыных покоях должна была находиться Елизавета: она принимала депутации московских жителей. Адриан взял брата под руку, и они пересекли Соборную площадь, где сегодня царило небывалое оживление. Отовсюду доносились крики, топот копыт, скрип колес. Все лихорадочно готовились к коронации от высокородного боярина до бедного холопа.
— Покупайте куличи!
— А вот сладкие прянички!
— Выпей, батюшка, медку, согрейся!
— А вот каша, лучшая в Москве.
Выкрики доносились с Красной площади, где вокруг собора Василия Блаженного кишел простой народ. Каждый хотел занять место получше, чтобы завтра поглазеть на проход новой русской царицы. Золотом полыхали штандарты. Развевались знамена, под барабанную дробь маршировали полки. У Флориса закружилась голова.
— Здравия желаем, ваши милости, — расступались мужики при виде братьев де Карамей.
— Господин шевалье, господин граф де Карамей, вас приветствует Александр Юрьевич.
Бояре кланялись юным героям. Они привыкли обхаживать фаворитов.
— Боюсь, что завтра мы коронуем не ту голову, — ворчал старый боярин, внимательно разглядывая высокую статную фигуру Флориса, направлявшегося вместе с друзьями к Архангельскому собору.
— О чем ты, Бутурлин?
— О! Только о том, что вижу собственными глазами. Посмотрите, бояре, посмотрите на этого юного и красивого кавалера. Неужто вы ослепли, оглохли или онемели? У него же на лбу написано, что в жилах его течет царская кровь. Я сразу его узнал, еще в Петербурге.
Собравшиеся испуганно смотрели на Бутурлина и шепотом повторяли:
— Царская кровь!
— Царская кровь!
— Слышите, Воронцов, — угрюмо промолвил Бестужев, направляясь во дворец вместе с вице-канцлером, — опасность бродит рядом…
Не ведая о причинах волнения, произведенного их появлением, Флорис и Адриан в почтительном молчании прошли перед могилами царей Рюриковичей. К великой ярости Федора, Ли Кан останавливался возле каждого надгробия и молитвенно складывал руки; его длинная коса раскачивалась во все стороны. Внезапно Флорис замер перед золоченым изображением царевича Дмитрия.
— Посмотри на него, Адриан, какая трагическая судьба — такой юный, такой красивый, царский сын, то ли умерший своей смертью, то ли убитый, то ли настоящий, то ли лже-Дмитрий…
— Ты прав, внезапно хриплым голосом произнес Адриан. — Он был юн и прекрасен, как ты, и…
К ним подошел старый поп с зажженными свечами в руках и начал расставлять их возле надгробных стелл…
— Идите за мной, — сказал Адриан друзьям, увлекая их к алтарю, под сенью которого находились могилы Ивана Грозного и царя Федора.
— О! Острый Клинок, у тебя то же имя, что и у Сына Неба, — восхитился Ли Кан.
Федор скромно улыбнулся.
— Флорис, — начал Адриан, — я увел тебя сюда, подальше от любопытных ушей, потому что не все рассказал тебе в подземелье Дианы. Я должен был сделать это раньше, однако события разворачивались столь стремительно… Тайна золота царя была не единственным секретом, доверенным мне нашей матерью. Послушай, скажи мне откровенно, встречался ли ты после переворота с царицей наедине?
— Нет, а почему ты об этом спрашиваешь? — возмутился Флорис неожиданным вторжением брата в его личную жизнь; он решительно не собирался докладывать о назначенном на сегодняшний вечер свидании. «Он ревнует», — подумал Флорис.
Адриан взял мгновенно помрачневшего брата за руку — такого обидчивого, вспыльчивого и влюбленного.
— Флорис, царица может вызвать у тебя только дружеские чувства и…
— Ах, вот они где, эти скрытники, наконец-то мы вас нашли!
— Ку-ку, Флорис.
Сжав кулаки, Адриан побледнел от ярости, увидев рядом с собой дочерей воеводы. Он пожалел, что сразу не отправил девушек обратно в родную Польшу. Теперь Елизавета в благодарность за оказанную ей услугу сделала их своими фрейлинами. Девушки были очень забавны и милы, и все любили их.
— Мы разыскиваем вас повсюду, царица хочет видеть вас обоих.
Сознавая, как он был несправедлив к юным полькам, Адриан вздохнул и взял их под руки.
— Идемте во дворец, мои красавицы.
Близился вечер; куранты над Спасскими воротами начали играть гимн «Боже, царя храни».
— О, как это прекрасно, Филиппа, не правда ли?
— Да, Генриетта, папа правильно сделал, что послал нас сюда, здесь мы веселимся от души, но, Флорис, мы так редко видимся…
— Сердце мое, я все время только о вас и думаю, но у меня столько обязанностей при дворе…
— Нашу комнату очень легко найти, Флорис, приходите ко мне сегодня ночью, — трепетно вздохнув, прошептала Филиппа.
Флорис закашлялся: слишком много свиданий для одного вечера.
— Постараюсь, дорогая, постараюсь.
— О, Филиппа, мы забыли о поручении императрицы!
— Да, верно! Ой, как мне странно произносить это слово — императрица, — рассмеялась Филиппа. — Словом, она желает, чтобы Адриан отправился к митрополиту и удостоверился, что у него находится корона Владимира кхм… что-то там такое, сына Ярослава… ну, в общем, я забыла, кого.
Адриан нахмурился.
— Если я правильно разобрался в вашем милом щебетании, ее величество желает иметь завтра на церемонии корону, принадлежавшую Владимиру Мономаху, князю Киевскому, сыну Ярослава Мудрого.
— Именно, именно, — восхищенно заворковала Генриетта. — О, как вы умны, Адриан!
— Хорошо, значит, я сейчас иду во дворец Патриарха исполнять поручение ее величества. А Флорис?
— Он пойдет с нами, потому что завтра будет какая-то церемония с шаром и чашкой, которые Флорис должен будет подать царице. Она хочет прорепетировать это сегодня вечером.
— Бог мой! Вы, наверное, имеете в виду державу и золотую чашу? Царица хочет, чтобы именно Флорис завтра подавал их ей? — изумился Адриан. — Это слишком большая честь, Флорис, тебе лучше сразу поблагодарить царицу и отказаться от нее, предоставив эту привилегию какому-нибудь родовитому русскому боярину.
