— Ты поймешь, Ангел, — произнес он. — В один их этих дней. — Он схватил салфетку, смял ее и сунул себе в карман. — Я сохраню это на всякий случай.

Мы молчаливо сидели вместе пару минут. Я продолжала жевать соломинку, не отводя взгляд от океана. Патрик понял намек и сменил тему.

— Итак. Почти шестнадцать, да?

Я кивнула, все еще глядя на него.

— Почти.

— И ты проторчала тут неделю?

Я снова кивнула, не смотря на то, что была в этом не совсем уверена. Теперь время текло несколько странно. Я ощущала, как оно течет вокруг меня. Я наблюдала, как солнце встает и садится, как и всегда, но минуты, казалось, длились вечность. Скучно не было, нет, словно я сидела на уроке истории и ждала звонка. В этом месте словно была быстрая перемотка вперед и одновременно действия замедлялись.

— Ну что, колибри? — Он одарил меня обнадеживающей улыбкой. — Чего не веселимся?

— Веселимся? — выплюнула я. — Что в этом веселого?

— Почему бы нет? — Он бросил взгляд в сторону двери. — Как я уже говорил. Мы сможем выбраться отсюда, когда только пожелаем, верно?

— И куда потом?

Он рассмеялся.

— А ты как думаешь, Сырная Косичка? Надеешься рассиживаться тут и заказывать пиццу изо дня в день до скончания времен?

— Отсюда еще никому не удавалось уйти, — проворчала я, поглядывая на Даму с Кроссвордом. — Бесит, что она тут всем заправляет.

Он бросил на меня озорной взгляд.

— Кто тебе сказал, что она главная?

Я не поняла. Мы ведь просто горстка детишек. Кто-то же должен быть главным. Разве нет?

— Но если не она, — медленно произнесла я, — то кто?

Он наклонился ко мне и улыбнулся так, словно у него был секрет, которым ему не терпелось поделиться.

— Ты, Чита, — ответил Патрик. — Ты.

Моя мама стопроцентно убила бы меня, если бы узнала, что я носилась по Хайвею Пасифик Кост на заднем сиденье мотоцикла, обхватив руками парня, которого только что встретила. Самое что ни на есть настоящее убийство. Но она не знала. А мне было как-то наплевать. Было хорошо забыть обо всем том, что случилось со мной, и освободиться от горестей. Во всяком случае, с этим я сейчас ничего не могла поделать. Зато кое-чему я научилась довольно быстро. Можно зацикливаться и париться из-за того, что все закончилось… что ты сделал не так или что мог сделать, но не в этом суть. Не то чтобы это все изменило. Так что к чему волноваться? Плюс, жизнь после смерти оказалась довольно веселой. Ощущение странное, но клевое: ты знаешь, что спишь, но все равно знаешь, что у тебя осталось минут десять, прежде чем зазвонит будильник.

(В моем же случае, будильник не зазвонит никогда. А сон будет длиться вечно.)

Поначалу, Патрик не соглашался брать меня на свой мотоцикл.

— Эм, я так не думаю.

— Давай же.

— Не-а.

— Почему нет?

— Потому что я не твой шофер, вот почему.

— Пожалуйста?

Он посмотрел мне прямо в глаза и замолчал. У меня возникло ощущение, что он не собирался валять дурака.

— Я просто не думаю, что это хорошая идея, ясно?

— Забавно, потому что я думаю, что это отличная идея.

Он не знал, что меня приводило в ужас одно только слово на букву М, и так было всегда. Они были шумными и опасными, и Папа рассказывал столько случаев про ужасные аварии на мотоциклах, которые он повидал, работая в скорой помощи.

Но мой страх… мой настоящий страх, исходил откуда-то еще. Все было гораздо сложнее. Я не рассказывала Патрику, но причина, по которой я так боялась мотоциклов, сколько я себя помнила — мне всегда снился один и тот же кошмар, где я неслась на заднем сиденье мотоцикла… руки и лицо я подставила навстречу ветру, небо такое невообразимо голубое, а потом… БАХ, и все пошло не так. Небо темнеет. Поднимается сильный ветер. Я чувствую, что водитель теряет управление. А потом я слышу звук визжащих шин и искореженного металла. Я чувствую, как меня сносит с заднего сиденья, я лечу сквозь жар и дым, пока в самую последнюю секунду глаза не открываются, и я просыпаюсь, хватая ртом воздух.

Что — то вроде этого.

Каждый раз один и тот же сон. Всегда то же ощущение потери контроля, нулевая гравитация, никаких шансов выжить. Помимо того, что я боялась даже притрагиваться к мотоциклам, мне всегда казалось, что кошмар происходит непременно 4 июля. А иногда, запах дыма и горящего топлива преследует меня весь день, не смотря на фейерверки.

Но теперь моя глупая боязнь теряла всякий смысл. Потому что как ни крути, нельзя умереть дважды. Иными словами, мне нечего было терять.

— Прошу? — взмолилась я. — Одна маленькая поездочка.

— Что именно в слове «нет» ты не поняла?

— Что именно ты не понял во фразе: «это твоя мама не поняла?»

— Постой. Ты только что пошутила про Маму?

— Может да, может нет.

Он улыбнулся, а я поняла, что выиграла.

— Уверена, что не боишься?

Я кивнула.

Ложь, ложь, ложь.

Он бросил на меня полный опасения взгляд.

— И ты будешь со мной разговаривать, даже если тебе не понравится?

— Нет.

— Не будешь разговаривать?

— Нет. Мне понравится.

В конце концов, все оказалось совсем наоборот. Мне не не понравилось. Я осталась в диком восторге. Это было самое невероятное ощущение, которое мне только довелось испытывать. Даже лучше одновременного прилива спокойствия и всепоглощающего возбуждения, которые я испытывала, прыгая с вышки. В это самое мгновение, осознаешь, что свободен.

Как и обещал Патрик, за дверями знакомой маленькой пиццерии меня ожидал целый мир, мир старых воспоминаний и желаний, какие-то принадлежали мне, какие-то нет. Запахи пахли острее. Цвета заиграли ярче. Шоколад стал еще шоколаднее. Дни стали длиннее, а по ночам сияли такие звезды, что я себе и представить не могла. Весь мир казался одним Большим Приключенческим Романом. Я спала, когда чувствовала усталость (забегаловки с пиццей на каждом шагу, оказались удобными) и ела, когда чувствовала голод и бегала, чтоб ощутить свободу.

Неподалеку оказался кинотеатр на открытом воздухе, в нем показывали мои любимые фильмы, вроде Когда Гарри встретил Салли, Неспящие в Сиэтле, Вам письмо и (ой да бросьте, не вам меня судить) Красавицу и Чудовище.

Поблизости даже был аквапарк с кучей разных горок и гигантским бассейном с искусственными волнами и удивительной тихой речкой, где я дремала на надувном матрасе весь день напролет, плавая на солнышке.

Но настоящее веселье началось, когда я научилась загадывать желания. Я имею в виду, настоящие желания. Закрываешь глаза и воображаешь безумно красивый пляж с гамаком, а когда открываешь глаза вот он, перед тобою. Я пожелала пузатенькую свинку. Я пожелала прокатиться верхом по зеленому травянистому лугу и заснуть под звездами. Я пожелала, чтобы Патрик научил меня серфингу…, забавно, он же типо весь такой мальчик-серфер, но оказалось, что он не снимает свою куртку даже под водой.

— Ты знаешь, что ты странный? — крикнула я ему со своей доски.

— Что с того? — закричал он в ответ. — Это помогает мне оставаться на плаву!

Мы сидели на досках до самого заката, дурачась, пока не взошло солнце: золотое, совершенное и миролюбивое. Самое лучшее было то, что любое пожелание исполнялось. Каждое желание, было лучше предыдущего. Тревоги утихли. Не существовало проблем, кошмаров или страхов. Такая жизнь была просто нереальной. Она была лучше.

Затем, одним прекрасным утром, посреди завтрака…, который представлял собой молочный коктейль, Патрик задал мне вопрос, который изменил все.

— Так ты бы хотела вернуться к нему?

Я остановилась, так и не дожевав. Подняла взгляд.

— Что ты имеешь в виду? Вернуться к кому?

Он простонал и распластался по столу.

— Серьезно, Клеопатра? Ты серьезно уже все забыла?

А? Что я должна вспомнить? И почему он называет меня Клеопатрой?