«Неужели я начинаю мыслить, как Куртана?» – спросил он себя.
Куртана уже стояла на мостике, у главного пульта управления. На шее – кислородная маска, обе руки – на штурвале, а любой из медных рычагов регулирования тяги или высоты она могла подправить в мгновение ока. Спина прямая, ноги широко расставлены – Куртана словно приготовилась к схватке с беснующимся зверем, в которой уповать могла только на свои волю и разум.
– Двигатель номер один в порядке, – доложил Аграф, глядя на датчики. – Номер два в порядке. Номер три в порядке. Номер четыре в порядке. Все двигатели на трех тысячах оборотов в минуту, работают в стандартном температурном и топливном режиме.
– Получены сообщения с «Киновари» и «Хохлатки ольховой», – доложил Тарджет, оператор гелиографа.
Оба корабля рапортовали об успешном вхождении в зону и бесперебойной работе всех механических систем.
– Нам слишком везет. – Куртана четким умелым движением подрегулировала рычаг. – Так не бывает. Нижний пост наблюдения, что творится под нами?
– Отряды черепов в постоянном движении, хотя на наше присутствие пока не реагируют, – доложил оператор перископа, не отрываясь от окуляра. – Шары привязаны, пушки не стреляли.
– Долго такое не продлится. Аграф, сообщай мне о состоянии двигателей. – И, не оборачиваясь, Куртана добавила: – Доктор, спасибо, что присоединились к нам.
О своем приходе Кильон не объявлял, значит Куртана увидела его отражение в окне.
– Надеюсь, все члены экипажа приняли антизональные?
– Как послушные детишки. – Куртана поднесла маску к лицу и сделала несколько живительных вдохов. – Скоро препарат начнет действовать?
– Боюсь, лучше, чем сейчас, вам не будет. Зато и намного хуже не будет.
– Ощущения такие, будто меня катают в бочке, а голову при этом сжимают клещами.
– Если не можете терпеть, я увеличу дозу. Но на вылете из зоны за это придется поплатиться.
– Тогда я пас. Я не имею права расслабляться до самого Клинка. – Лишь теперь Куртана оглянулась, буквально на миг, и снова сосредоточилась на пульте управления. – Калис, Нимча, я не ждала вас на мостике. Может, вернетесь к себе в каюту? У нас тут… неспокойно.
– Хочешь сказать, что я должна уберечь дочку от того, что может ее расстроить? – спросила Калис.
– Если тебе угодно так выразиться, то да.
– Ты понятия не имеешь, что довелось пережить Нимче. Эти проблемы для нее – пустяк.
– Ладно, оставайтесь, если хотите, возражать не буду. Только держитесь подальше от инструментов и иллюминаторов.
Грохнули тяжелые пушки, мощная отдача заставила гондолу содрогнуться.
– Шары отсоединены и поднимаются! – почти одновременно с залпом выкрикнул оператор перископа. – Три, нет, четыре быстро набирают высоту. На шарах черепа… По пять-шесть на каждом. Вооруженные до зубов бандиты привязаны к внешней стороне гондолы.
– Подфюзеляжной турели сосредоточиться на обстреле этих шаров, – скомандовала Куртана.
– Наблюдается перегрев двигателя номер три, – взволнованно доложил Аграф. – Остальные работают нормально.
– Дохнет потихоньку, – отозвалась Куртана. – Зафлюгируйте[11] его винт до умеренного шага. Замедляю его до двух тысяч оборотов, чтобы протянул подольше. Всем дышать глубже. Начинается самое интересное.
Аграф взял трубку переговорного устройства, чтобы отдать приказ об изменении шага винта. Такую корректировку производили редко, только если кто-то стоял на конце вынесенной балки. Поэтапно его команда долетит до продрогших авиаторов.
– Шаг винта скорректирован, – доложил Аграф секунд через десять-двадцать.
– Регулирую триммеры, – сообщила Куртана, манипулируя тугими рычагами, соединенными проводом. От напряжения на шее у нее проступили жилы. – До чего ж тяжеленные эти чертовы рычаги… Ну вот, нос выровнен. Что ж, скорость мы потеряли, а высоту пока не хочется. – Куртана потянулась к трубке переговорного устройства. – Сбросить балласт. Пять мешков. Немедленно.
Пол накренился: «Репейница» сбросила балласт, восстановив равновесие, потерянное, когда упала скорость полета. Куртана снова откорректировала триммирование, полет опять стал ровным и горизонтальным, но все понимали, что это временно.
Напряжение, казалось, материализовалось во что-то холодное, дрожащее. «Хорошо хоть сейчас день», – думал Кильон. Видимость была прекрасная, как над Напастью в самые погожие дни, каждый элемент Клинка представал сверкающе четким. Город словно дышал среди миража змеящихся воздушных потоков. Днем, в отличие от ночи, отсутствие освещения в глаза не бросается, и ничто не указывало на то, что на Клинке беда. Им еще лететь и лететь, а Кильону казалось: протяни руку – ухватишься за Клинок и подтянешь корабль к месту назначения.
– Сбиты два шара с бандитами, – доложил оператор перископа. – Подфюзеляжная турель продолжает обстрел. Кажется, мы пролетим, и черепа выпустят следующую волну шаров. – Оператор перевел дыхание, не отрываясь от окуляра со шторкой. – Третий шар сбит. Четвертый до сих пор поднимается.
– Перегрев первого двигателя, – доложил Аграф глухим от безысходности голосом.
Трубку переговорного устройства он прижимал к виску.
– Зафлюгируйте его, – велела Куртана. – Я снова убавлю обороты.
– Бесполезно. Сработала система управления огнем. Этому двигателю конец.
Кильон глянул в иллюминатор справа и увидел, как лопасти пропеллера разгоняют густой черный дым, который валит от створок двигателя и окутывает обслуживавшего его авиатора. Тот поспешил по лонжерону прочь со своего поста. Казалось, он форсирует события, трусит, но Кильон напомнил себе, что двигатель не просто отказал, а в буквальном смысле перестал существовать как таковой. Его детали теперь не просто соединялись, а сплавились, будто двигатель отлили монолитом. Может, он и подлежит восстановлению, если его расплавить и заново разделить на составляющие.
– Второй и четвертый двигатели работают, – сообщил Аграф. – Третий до сих пор перегрет.
– Зафлюгируйте все оставшиеся винты до умеренного шага, – распорядилась Куртана. – Буду их беречь, пока на ходу не расплавились.
– Сбит четвертый шар, – доложил оператор перископа. – Через минуту с лишним мы будем над второй волной.
– Донесение с «Киновари», – вмешался Тарджет. – У нее отказал двигатель. С «Хохлатки ольховой» рапортуют об отказе гидравлики у передней турели. Экипаж перешел на ручное управление, но там все быстро замерзает.
– Пока турель слушается, пусть зафиксируют ее на сорока пяти градусах к земле. Так хоть что-нибудь поразить смогут. – Куртана снова схватила трубку переговорного устройства. – Сбросить десять мешков балласта. Немедленно!
Пол снова накренился. Куртана, по-прежнему напряженная и сосредоточенная, двигала рычаги пульта управления.
– Не могу выровнять носовую часть. Мы снижаемся.
– Слишком быстро? – спросил Кильон.
Куртана наклонила голову и присмотрелась к окулярной сетке:
– Нет, сесть мы еще можем, если удержим этот вектор. По крайней мере, ветер на нашей стороне.
– Твой корабль умирает? – поинтересовалась Нимча невинным голоском, каким дети спрашивают, почему небо синее.
– Нет, – глухо ответила Куртана, – он превращается в другой корабль. И будет не хуже и не лучше, чем был, а просто другим.
– Тогда почему ты чуть не плачешь? – не унималась Нимча.
– Конец третьему двигателю, – сообщил Аграф.
– Триммирую, – отозвалась Куртана, и Кильон тоже расслышал, как дрожит ее голос.
Капитан изо всех сил старалась держать себя в руках.
– Вторая волна шаров оторвалась от земли и набирает высоту, – доложил оператор перископа. – Они чуть позади нас. Ветер несет их вперед, но у нас преимущество в путевой скорости.
– Это ведь хорошо? – спросил Кильон. – Раз они просчитались с набором высоты, то нас не обгонят.
– Им и не нужно обгонять, – проговорила Куртана.
– Не нужно?
– Стандартная для черепов схема атаки, доктор. Поднимаются в воздух чуть позади жертвы, потом нагоняют, пользуясь попутным ветром. – Куртана схватила трубку громкоговорителя. – Всем подфюзеляжным турелям продолжить обстрел шаров. Цельтесь в баллонеты, а не в гондолы, как бы вам ни хотелось расколошматить парочку черепов.
