– Я предлагал им лекарства, они отказались, так зачем им брать мои препараты тайком? – проговорил Кильон. – Уверен, дело в необыкновенно высоком иммунитете, и только.

– Среди жителей поверхности земли подобное не редкость, – задумчиво проговорил Гамбезон. – Здесь, по крайней мере, зональные сдвиги не так сильны. После шторма мы летим по стабильным участкам вдали от границ. От этого конвульсии Нимчи еще загадочнее. Вы, наверное, считаете нас ужасно примитивными: ни рентгенов, ни аппаратов для сканирования мозга.

– Вряд ли стоит винить человека в том, что он живет в условиях, где такие устройства не работают.

– Мы пытаемся изменить ситуацию, уверяю вас. Простейшая электросистема в Рое есть, но техники чаще ремонтируют ее, чем используют. Сложное медицинское оборудование нам недоступно. Зона его просто отторгает. Рикассо сказал бы, что регулярной сетке не хватает разрешающей силы.

– Каждый довольствуется тем, что есть, – сказал Кильон. – Уровень медицинского обслуживания на «Переливнице» приятно удивляет. Хитроумных приборов у вас нет, зато есть прекрасные врачи.

– Да, но самому распрекрасному доктору не заглянуть Нимче в голову и не увидеть, что ее мучает. Пожалуй, мы не зря поместили ее в карантин. Вдруг у нее вирусный менингит или что-то вроде того?

– Нет, вряд ли. Калис из-за конвульсий не беспокоится, и нам не стоит. Я доверяю ее мнению; в конце концов, она мать девочки. Если кто знает Нимчу, так это она.

– А сама Калис вас не тревожит?

– Калис?! – Кильон старательно изобразил удивление. – Да на ней пахать можно!

– Я больше о ее душевном здоровье. Видели знак у нее на затылке?

– Это лишь татуировка. – Кильон чувствовал, что они подобрались опасно близко к правде. – Тот, кто сделал ее, зло пошутил над Калис, решив выдать беднягу за тектоманта. Вряд ли она сама нанесла ее себе.

– Зачем кому-то так над ней шутить? Нормальной Калис назовешь с большой натяжкой. Как она смотрит, как ведет себя… Аж мурашки по коже. Не удивлюсь, если она сама спровоцировала такое отношение к себе.

– Калис через многое прошла.

– Возможно, оттого и повредилась умом?

– Мне она кажется вполне нормальной, – ответил Кильон. – Калис необразованна, ройский для нее неродной, ни с вашей культурой, ни с технологиями она не знакома. По-моему, она неграмотна, зато неглупа. Она великолепно владеет устной историей, сумела выжить сама и сберегла дочь. На мой взгляд, безответственные и психически неуравновешенные на такое не способны.

– О девочке Калис заботится, это бесспорно. Просто надеюсь, ни у матери, ни у дочери нет серьезных проблем со здоровьем.

– Я мог бы поговорить с ними, – предложил Кильон. – Вдруг что-нибудь да выпытаю?

– Чувствую, вам не слишком хочется.

«Отлично! – подумал Кильон. – Этого я и добивался».

– Вообще-то, они о вас уже спрашивали, – продолжал Гамбезон. – Если не нарушите карантин, я не возражаю.

– А меня разве не следует посадить на карантин? Я контактировал с ними обеими.

– Карантин, скорее, уступка, откупные капитану и ее бойцам. Вреда он точно не приносит, возможно, в чем-то помогает, вот я и потакаю им.

– Я быстро.

Кильон зашел к Калис с Нимчей и закрыл за собой дверь карантинной палаты. Удобства минимальные, но тепло и чисто – палата выгодно отличалась от каюты, в которой они ютились на борту «Репейницы». Две кровати застелили свежим бельем. Мать и дочь переоделись в ройскую одежду, простую и великоватую обеим, но куда лучше их старых лохмотьев. В палату принесли фонограф и несколько валиков, но Калис их не ставила, даже крышку с коробки не сняла. Нимча, в свою очередь, не заинтересовалась стопкой детских книжек с картинками, которые ей дали почитать. Кильон пролистал книжки и понял, почему девочка осталась к ним равнодушной. И текст, и картинки повествовали об увлекательных приключениях на воздушном корабле. Землю изображали размытыми очертаниями – там не происходило ничего интересного.

Мать с дочерью явно занимал вид из большого окна, единственного в палате. У окна обе и стояли, спиной к двери, когда вошел Кильон. Корабли эскорта постоянно перестраивались – вид менялся, небо и земля лишь мелькали среди плотной массы дирижаблей.

– Где мы? – спросила Калис.

– На севере.

Точнее Кильон ответить не мог. Из кратера они улетели день назад. Воздух стал прохладнее, чем на экваториальных широтах Клинка и Длинной Бреши, настолько, что на балкон Кильон выходил, лишь чтобы взбодриться, и это в пальто и в перчатках. Нескончаемая работа техников стала еще сложнее: холод действовал и на устройства, и на материалы. Однажды Кильон увидел, как техник споткнулся на балке и упал в воздушный поток. Гул двигателей заглушил вопли, которые мог издать несчастный. Рой двигался дальше – бедняга упал с оболочки одного из кораблей эскорта, летевшего в арьергарде и ниже «Переливницы ивовой». Потом он исчез, не оставив и следа.

– А куда мы летим? – допытывалась Калис.

Кильону не давали указаний относительно того, что можно обсуждать с ними, а что нельзя.

– Впереди топливное хранилище. Туда Рой и направляется.

– Мы вернемся на Клинок? – прямо спросила Калис.

Вопрос звучал странно, ибо Рой не приближался к Клинку со дня Разрыва. Даже «Репейница» оставалась примерно в дне пути от основания Богоскреба.

– Боюсь, Рой уносит нас все дальше от Клинка. По-моему, возвращаться они не планируют. Клинок им не нравится.

– Чем дальше мы от Клинка, тем хуже Нимче, – объявила Калис. – Теперь он ей снится. Сны ее мучают.

– Ты рассказывала о кошмарах. Это они?

– Нимче снится темная башня и Око Бога, горящее внутри недр. Око притягивает Нимчу. Лишь она способна его закрыть. Если не закроет, начнет мучиться.

– Башня просит помочь, – сказала Нимча.

Кильон глубоко вдохнул:

– Хочешь сказать, это Клинок мучает тебя кошмарами и конвульсиями?

– Нимча уже сказала тебе, – ответила за дочь Калис. – Почему ты сомневаешься?

– Не знаю. – Кильон опустился на белый стул с высокой спинкой. – Я уже ничего не знаю. Верю, что у Нимчи власть над зонами, – по крайней мере, думаю, что верю. Теперь я автоматически должен принять, что Метка, Око Бога, имеет власть над Нимчей? Может, ты права, мне нужно принять это как естественное положение вещей. Или, может, я тихо схожу с ума.

– Зоны начинаются и заканчиваются в Оке Бога. Нимча говорит с зонами. Око говорит с Нимчей. Чему так трудно поверить?

– Давай пока разберемся с практическими вопросами. Я заверил Гамбезона, что конвульсии Нимчи не повод для беспокойства. Но если послушать тебя, то с заверениями я поспешил. С другой стороны, я все равно не могу сказать ему правду.

– Правду никто не должен узнать, – строго проговорила Калис.

– Ты же загоняешь меня в угол! Гамбезон хочет помочь Нимче, но нельзя допустить, чтобы он осматривал ее слишком пристально.

– Ты должен защитить нас от него, – не унималась Калис.

– Долго морочить ему голову я не смогу. Будь Гамбезон плохим доктором, он не тревожился бы так о девочке.

– Заставь их вернуться на Клинок! – попросила Нимча. – Там сны прекратятся и у меня перестанет болеть голова.

– Они не вернутся, – проговорил Кильон. – Не вернутся, и точка. Мне очень жаль, что так получилось, но вы не представляете, насколько им ненавистен Клинок.

– Нимче станет еще хуже, – предрекла Калис.

Подробности она опустила, но Кильон сам догадался. Если конвульсии усилятся, девочка может погибнуть.

– Не знаю, что мне делать. Я не могу объяснить, почему нужно вернуться на Клинок, ведь тогда придется рассказать о Нимче. Чтобы убедить ройщиков, нужна веская причина.

– А если дать им причину? – спросила Калис.

– По-твоему, это просто? В противовес всему, во что они верят? Калис, я для них тот же пленник. Зачем им прислушиваться к моим словам, тем более возвращаться на Клинок по моей просьбе?

– Тогда нужно вырваться из Роя, – заявила Калис.