Поэтому Нёвё поспешил добавить:

– Дело кажется мне не совсем обычным. Думаю, вам лучше приехать. Это между большим ювелирным магазином и лавкой, торгующей искусственными цветами.

– Я приеду.

Комиссар впервые взял с собой на место преступления Сантони. В маленьком черном автомобиле криминальной полиции Мегрэ почувствовал себя неуютно, главным образом из-за одеколона инспектора. Ко всему прочему Сантони носил каблуки, так как был невысокого роста, на безымянном пальце – большой желтый бриллиант, наверняка фальшивый, а волосы его были напомажены.

Черные силуэты прохожих сливались с темными улицами, подошвы хлюпали по грязи мостовых. На тротуаре бульвара Сен-Мартен столпилось около тридцати зевак, двое полицейских в форме не пускали их к месту происшествия. Нёвё, ожидавший Мегрэ, открыл дверь машины.

– Я попросил врача остаться до вашего приезда.

Наступило то время дня, когда в самой густонаселенной части Больших бульваров царило наибольшее оживление. Стрелки светящихся часов, расположенных над входом в большой ювелирный магазин, показывали двадцать минут шестого. В лавке искусственных цветов была освещена только одна витрина, настолько бесцветная и пыльная, что казалось сомнительным, будто сюда вообще кто-нибудь заходит.

Между двумя магазинами находился проход во дворик, каких много в этом районе. Этот крошечный переулок был таким узким, что его трудно было сразу заметить. Освещение отсутствовало.

Нёвё указывал Мегрэ дорогу. Пройдя три-четыре метра по проходу, они обнаружили группу людей, ожидавших прибытия комиссара. У двоих были электрические фонарики. Чтобы рассмотреть лица присутствующих, следовало приблизиться к ним вплотную. Здесь было холоднее, чем на бульваре: по переулку гулял сильный сквозняк. Пес, которого тщетно пытались отогнать полицейские, крутился под ногами.

На земле, у покрытой влагой стены, лежал мужчина: одна рука прижата к туловищу, другая, с бледной кистью, почти перегородила проход.

– Мертв?

Районный врач кивнул:

– Скорее всего, смерть была мгновенной.

Будто в подтверждение его слов луч света от электрического фонаря прошелся по телу убитого и задержался на торчащем из раны ноже. Другой фонарь осветил повернутое в профиль лицо мужчины, открытый глаз и щеку, поцарапанную о каменную стену при падении.

– Кто его обнаружил?

Один из полицейских в форме, который только и ждал этого вопроса, сделал шаг вперед; в темноте его черты виделись неясно. Он был очень молод и потому смущался.

– Я совершал обход района. У меня появилась привычка заглядывать во все тупики, ведь люди часто пользуются темнотой, чтобы заняться всевозможными делишками. Я заметил на земле чье-то тело. Сначала подумал, что это какой-то пьянчуга.

– Он был уже мертв?

– Да. Я так думаю. Но тело еще не остыло.

– В котором часу это произошло?

– Без пятнадцати пять. Я засвистел, чтобы позвать коллегу, затем сразу же позвонил на пост.

В разговор вмешался Нёвё:

– Я принял вызов и немедленно направился сюда.

Районный комиссариат находился всего в двух шагах от места происшествия, на улице Нотр-Дам-де-Назарет.

Нёвё продолжил:

– Я срочно отправил полицейского за врачом.

– Никто ничего не слышал?

– Если и слышал, то я об этом не знаю.

Мегрэ заметил неподалеку дверь, в арочном обрамлении которой горел тусклый свет.

– Это что такое?

– Дверь, ведущая в рабочее помещение ювелирного магазина. Ею редко пользуются.

Перед тем как покинуть набережную Орфевр, Мегрэ сообщил о случившемся в службу криминалистического учета; прибывшие специалисты привезли с собой необходимые материалы и фотографическое оборудование. Как любые другие технические специалисты в криминальном судопроизводстве, они занимались исключительно своим делом, вопросов не задавали, беспокоясь лишь о том, что им приходится работать в таком узком пространстве.

– А что находится в глубине двора? – спросил Мегрэ.

– Ничего. Стены. И одна-единственная дверь, ведущая в здание на улице Меслей, но она давно заколочена.

Мужчину ударили ножом в спину, после того как он сделал около десяти шагов по переулку. Убийца осторожно крался за жертвой, и прохожие, плотным потоком проходящие по бульвару, ничего не заметили.

– Я обыскал его карманы и обнаружил бумажник.

Нёвё протянул кошелек Мегрэ. Один из работников службы криминалистического учета предусмотрительно направил на предмет более сильный электрический фонарь, чем тот, что был в распоряжении инспектора.

Бумажник оказался обыкновенным, не слишком новым, но и не слишком потертым, вполне добротным. В нем лежали три тысячефранковые купюры, несколько банкнот по сто франков, а также удостоверение личности на имя Луи Турэ, кладовщика, проживающего в Жювизи на улице Тополиной, 37. Там также обнаружилась карточка избирателя, выданная на то же имя, лист бумаги с пятью или шестью словами, написанными карандашом, и очень старая фотография маленькой девочки.

– Мы приступаем?

Мегрэ согласно кивнул. Последовали вспышки, щелчки фотоаппаратов. Толпа у заграждения увеличилась, и полиция с трудом ее сдерживала.

Сделав необходимые снимки, эксперты со всеми предосторожностями извлекли нож и поместили его в специальную коробку. Затем они перевернули тело. Присутствующие увидели лицо мужчины лет сорока, на котором застыло безмерное удивление.

Он не понял, что с ним произошло. Он умер, так ничего и не сообразив. В этом удивлении было что-то детское и одновременно трагическое; кто-то в темноте едва подавил нервный смех.

Одет мужчина был чисто и элегантно. Он носил темный костюм, демисезонное пальто, а на его неестественно вывернутых ногах красовались желтые ботинки, совершенно не сочетающиеся с унылыми красками пасмурного дня.

Все, кроме ботинок, было таким банальным, обыденным, что ни один человек на улице или террасах многочисленных кафе Больших бульваров не обратил бы на убитого ни малейшего внимания. Между тем полицейский, обнаруживший тело, сказал:

– Мне кажется, что я его уже видел.

– Где?

– Не помню. Но его лицо мне знакомо. Знаете, он выглядит как один из тех, кого встречаешь каждый день, но не придаешь этому значения.

Нёвё подтвердил:

– Мне он тоже кого-то напоминает. Возможно, работал в этом районе.

Но это предположение не объясняло, зачем Луи Турэ пошел по переулку, ведущему в тупик. Мегрэ повернулся к Сантони, много лет проработавшему в полиции нравов. Несомненно, в этом районе имелось некоторое количество сумасшедших, у которых были особые причины для уединения. Полиция знала их всех наперечет. Порой среди них встречались люди, занимавшие определенное положение в обществе. Время от времени их задерживали. Когда выпускали на свободу, они брались за старое.

Но Сантони покачал головой.

– Никогда не видел.

Тогда Мегрэ решил:

– Продолжайте, месье. Когда закончите, отвезите его в Институт судебной медицины.

И бросил Сантони:

– Поедем, посмотрим на его семью, если таковая имеется.

Будь время более поздним, комиссар, без сомнения, не стал бы лично ехать в Жювизи. Но в его распоряжении находился автомобиль. К тому же Мегрэ был заинтригован явной заурядностью пострадавшего с такой банальной профессией.

Они ненадолго остановились близ Порт д’Итали, чтобы выпить у стойки бара по кружке пива. Затем – шоссе, свет фар, тяжелые грузовики, которые они обгоняли один за другим. На вокзале Жювизи полицейским пришлось обратиться к нескольким прохожим, чтобы узнать, где находится Тополиная улица, и только пятый из них объяснил им дорогу.

– Эта дальше, внизу, где расположены одинаковые дома. Там каждая улица носит имя какого-нибудь дерева. Хотя все они похожи.

Автомобиль проследовал вдоль очень длинной железнодорожной сортировочной станции, где составы вагонов с помощью стрелок перенаправлялись с одного пути на другой. Двадцать локомотивов плевались паром, пыхтели и свистели. Вагоны ударялись друг о друга. Справа от станции раскинулся новый квартал, электрические фонари очерчивали узкие линии улочек. Вдоль них стройными рядами выстроились сотни, а может быть, и тысячи зданий одной высоты, возведенных по одному стандартному проекту. Пресловутые деревья, подарившие названия улицам, еще толком не успели вырасти; тротуары в некоторых местах не были замощены и зияли черными дырами. На пустырях виднелись разбитые палисадники, где увядали последние цветы.