Он никогда не жаловался, никому ничего не рассказывал. Даже мадам Мегрэ не знала, почему он вдруг впал в немилость и был сослан в провинциальный Лусон на должность главного комиссара. У каждой профессии есть своя оборотная сторона, и других она не касается.

Мадам Мегрэ тоже была здесь – сидела сейчас в квартире, которую они сняли прямо над магазином, торгующим фортепьяно. И отношения с хозяином успели разладиться, потому что… Впрочем, какая разница!

– До скольких играем? – спросил Ле Флем с целью выяснить, пора останавливаться или можно играть дальше.

– Сто пятьдесят…

Мегрэ медленно затянулся. Давай! Сто сорок семь, сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят! Все! Шары замерли на зеленом сукне. Белые отливали каким-то неприятным желтым цветом, красные – болезненно-розовым. Кии вернулись в стойку. Ле Флем подошел к разливочной машине, наполнил два стакана, сбил пену деревянным ножом.

– За ваше…

А что еще они могли друг другу сказать?

– Дождь никак не перестанет…

Мегрэ надел пальто, пониже надвинул котелок и через несколько секунд уже шел, глубоко запустив руки в карманы, по пустым, иссеченным дождем улочкам небольшого городка.

Так он добрался до здания полиции, изнутри сплошь обклеенного официальными объявлениями, толкнул дверь в свой кабинет и сморщился от запаха брильянтина, источаемого инспектором Межа. Этот запах нельзя было перебить даже несколькими выкуренными трубками.

В приемной на стуле сидела маленькая морщинистая старушка в чепце, держа в руках огромный вандейский зонт, с которого стекала вода. По полу уже тянулся целый ручеек, будто в полицейском участке побывала шкодливая собака.

– Кто это? – проворчал Мегрэ, заходя за загородку и склоняясь к своему единственному инспектору.

– Это к вам. Сказала, что будет говорить только с вами.

– Как это – со мной? Она знает мое имя?

– Спросила комиссара Мегрэ.

Старушка понимала, что речь идет о ней, и с достоинством поджимала губы. Перед тем как снять пальто, Мегрэ по привычке просмотрел входящую корреспонденцию, сложенную на столе. Все то же самое: парочка поляков, за которыми нужно присматривать по причине отсутствия у них удостоверений личности, лица без вида на жительство…

– Слушаю вас, мадам. Не вставайте, прошу вас… Но сначала ответьте на один вопрос: откуда вы знаете мое имя?

– От моего супруга, господин комиссар, Жюстена Уло. Когда вы его увидите, вспомните обязательно, такие лица не забываются… Он работал таможенником в Конкарно, когда вы расследовали там одно дело. Из газет нам стало известно, что вас назначили в Лусон. А вчера, когда он увидел, что труп из комнаты никуда не делся, он мне сказал…

– Прошу прощения! О каком трупе речь?

– О трупе в доме судьи…

Да, эту старушку сложно было чем-то удивить! Мегрэ наблюдал за ней с вялым любопытством, не сомневаясь в том, что Адин Уло, шестидесяти четырех лет от роду, сидевшая сейчас перед ним, совсем скоро станет его хорошей знакомой, и он будет называть ее Дидин, как все, кто ее знает.

– Прежде всего, должна вам сообщить, что муж мой вышел на пенсию, и мы вернулись ко мне на родину, в Л’Эгийон. Там у меня небольшой домик рядом с портом, унаследованный от покойного дядюшки… Вам, конечно, не приходилось бывать в Л’Эгийоне?.. Я так и думала. В таком случае сложно будет объяснить… Но к кому мне еще обратиться? Уж конечно, не к нашему деревенскому полицейскому, который пьет с утра до вечера и совсем не понимает местных жителей… А мэр занимается только своими мидиями…

– Мидиями? – переспросил Мегрэ.

– Он разводит мидий, как и мой покойный дядюшка, как почти все в Л’Эгийоне.

Глупец Межа почему-то счел нужным хихикнуть. Мегрэ бросил на него ледяной взгляд.

– Не бывает ненужных профессий…

– Разумеется! Продолжайте.

– Сам городок Л’Эгийон находится поодаль от порта, так что у моря расположено всего домиков двадцать, не больше… И самый большой из них – дом судьи.

– Минутку. О каком судье речь?

– Его зовут Форлакруа. Когда-то он был мировым судьей в Версале. Скорее всего, у него случились какие-то неприятности на прежнем месте работы. Я бы не удивилась, узнав, что начальство настояло на его отставке…

Не любила старушка судью Форлакруа! И ничуть не стеснялась во всеуслышание высказывать свое мнение, несмотря на хрупкое сухонькое тельце и сплошь покрытое морщинками лицо!

– Расскажите мне о трупе… Это труп судьи?

– Если бы! Таких, как наш судья, почему-то никогда не убивают, а жаль!..

В добрый час! Мегрэ принял информацию к сведению, а Межа прыснул в носовой платок.

– Если вы не дадите мне рассказать, я собьюсь с мысли… Какое сегодня число? Тринадцатое… Боже правый! Я и забыла…

Старушка поскорее постучала по дереву, затем перекрестилась.

– Значит, случилось все одиннадцатого, позавчера. Накануне вечером у них были гости…

– У кого это – «у них»?

– У Форлакруа… Доктор Бренеоль с женой и дочерью. Вернее, с женой и дочерью жены. Потому что… Нет, так будет слишком долго. Короче, у них был небольшой вечер… Они устраивают такие вечера раз в две недели… До полуночи играют в карты, а потом по всему городку стоит страшный шум, когда они заводят свои автомобили и разъезжаются по домам…

– Не могу не заметить, что вы прекрасно осведомлены о том, что происходит у соседей.

– Я же вам объяснила, что наш дом… Одним словом, дом моего покойного дядюшки находится, так сказать, сразу за домом судьи. Хочешь не хочешь…

В глазах комиссара начинал разгораться маленький огонек, который так хорошо знала и любила мадам Мегрэ. Трубку он тоже теперь курил по-особенному, короткими быстрыми затяжками. Поворошив угли в печке, Мегрэ остался стоять, повернувшись спиной к огню.

– Итак, труп…

– На следующее утро… Одиннадцатого, да?.. На следующее утро мой муж воспользовался тем, что дождь наконец-то ненадолго прекратился, и отправился подрезать яблони. Я держала ему лестницу. Сверху ему было видно все, что находится за оградой. И стоял он как раз напротив второго этажа дома судьи. Одно из окон открыто… Вдруг он быстро спускается и говорит мне: «Дидин…» (Меня зовут Адин, но он привык называть меня Дидин.) Так вот, «Дидин, – говорит он мне, – там, на полу в комнате, кто-то лежит…» – «Лежит на полу? – удивляюсь я. – Зачем кому-то лежать на полу, если в доме полно кроватей?» – «Представь себе! Пойду еще раз гляну…» – И поднимается снова… И снова спускается… Он у меня мужчина непьющий, и когда что-то говорит… Одним словом, человек толковый, недаром тридцать пять лет в таможне прослужил. Смотрю я на него и вижу, что весь день он места себе не находит… После завтрака идет прогуляться и заглядывает в нашу местную гостиницу «Порт». «Странное дело! – говорит он мне по возвращении. – Вчера автобусом никто не приезжал, машин тоже не было…» Извелся весь, понимаете? Еще раз попросил подержать ему лестницу… Сказал, что человек как лежал, так и лежит… Вечером наблюдал за домом, пока все огни не погасли…

– Какие огни?

– В доме у судьи. Кстати, они никогда не закрывают ставни на окнах, выходящих во двор. Не приходит им в голову, что кто-то может их увидеть. Так вот! Судья зашел в комнату и пробыл там долгое время. Муж оделся и побежал на улицу…

– Зачем?

– На случай, если судье вздумалось бы бросить труп в воду! Но он быстро вернулся. «Сейчас самый отлив, – говорит он мне, – пришлось бы бог знает сколько брести по тине». На следующий день…

Мегрэ был поражен. Многое пришлось ему повидать за время работы комиссаром, но эти два старика, таможенник на пенсии и Дидин, подсматривающие из своей хижины за домом судьи, держащие друг дружке лестницу…

– На следующий день труп лежал на том же месте, в той же позе.

Она взглянула на Мегрэ так, будто говорила: «Видите, мы оказались правы!»

– Муж весь день наблюдал за домом. В два часа дня судья вышел прогуляться с дочерью.

– А! У судьи и дочь имеется…

– Расскажу вам о ней в другой раз! Та еще штучка! И сын у него есть… Но так будет слишком долго… Когда месье у нас за спиной перестанет хихикать, я смогу продолжать.