– Ага. Посмертно тебя наградим.

– Мрачные у вас шуточки, товарищ капитан!

Валентин умчался улаживать свои темные делишки, а Треухов взглянул на наручные часы. Рабочий день давно закончился, а капитану срочно требовалось с кем-то посоветоваться. Впервые, с того момента, как маньяк объявил городу войну, у сыщиков появилась хоть какая-то зацепка.

Нельзя было утверждать, что Учитель не оставлял следов. Отпечатков пальцев на дверных ручках и других предметах, которых касался убийца, хватало. Они могли бы служить прекрасным доказательством на суде, но на данный момент не представляли никакой ценности, поскольку не значились в милицейской картотеке.

Треухов выудил из кармана дешевенький «Самсунг» и неумело тыкая пальцем в издевательски-миниатюрные кнопки, набрал домашний номер Платова. С полминуты послушав безнадежные длинные гудки, участковый вздохнул. Оставалось только нанести визит гению сыска, красавчику Артему Божко. Он как-никак выбился в люди благодаря протекции Глеба, под началом которого делал первые, робкие шаги на ментовском поприще.

Старичок-вахтер никак не мог сосредоточиться на принесенной из дома книге: мешал шум, доносившийся со второго этажа. Сотрудники отдела соцзащиты отмечали день ангела своего начальника с купеческим размахом. Они почему-то были искренне уверены в том, что после окончания рабочего дня служебное помещение могло на законных основаниях становиться гнездом пьянства и разврата.

Матвей Гладун опустился на стул под гром рукоплесканий. Несколько четверостиший, написанных по случаю дня рождения заведующего отделом социального обеспечения, как всегда, имели сногсшибательный успех.

– А, дай-ка, Матюша, я тебя поцелую! – виновник торжества потянулся к подчиненному через стол и немедленно опрокинул бутылку водки.

Под жалобные восклицания дамочки, лучшее платье которой теперь пахло и выглядело, как разливочный цех ликероводочного завода, начальник довел свое начинание до конца. Приложился к щеке Гладуна своими пухлыми, словно подушки губами.

– Поэт, как есть поэт! Уж я-то в этом разбираюсь!

Розовое, как кожа новорожденного поросенка, лицо заведующего пылало признательностью и свидетельствовало о том, что своей личной социальной защите старый бюрократ уделял львиную долю энергии.

– Какой там поэт! – краснея, потупился Гладун. – Так, балуюсь…

– Ну, уж нет, Матвей! – огурец, которым начальник закусил выпитую рюмку водки, ничуть не мешал его красноречию. – Тебе Пушкин и в подметки не годится! Правда, товарищи?

– Истинный крест! – пропищал старичок-подхалим, которого не выперли на пенсию за умение угождать всем и каждому. – Александр Сергеич, небось, в гробу от зависти переворачивается!

– Наш дружный коллектив просто обязан позаботиться о том, чтобы твой могучий талант процветал и развивался. Мы еще будем рассказывать внукам про то, как работали в одной конторе с самим Гладуном!

– Точно! Твое здоровье, Матюша!

Матвей испытывал сильное желание набить морды всем участникам застолья, начав с заведующего и закончив старым лисом. Он понимал, что пьяная компашка просто издевается над ним, но научился сдерживать себя.

– Ты мне, Матвей, скажи, как на духу: печатают? – продолжал гнуть свою линию начальник.

– Было дело, пару стишков тиснули…

– Пару?

– Ну да. В обычных газетах.

– Так у нас же специализированное издание имеется! Эти… Цимбалы… Нет. Лира.

– Арфа. «Арфа Каравевска».

– Точно. Там еще Аркашка Трубочка редакторствует. Мировой мужик! Мы с ним вместе в обкоме комсомола работали. После заседаний хором активисток трахали! Эх, какую мощную организацию профукали, какую страну развалили!

– Не печатает меня ваш Трубочка. Говорит, мол, журнал на два года вперед материалами обеспечен, – горько вздохнул Гладун. – Куда мне против наших титанов пера…

– Какие, к лешему титаны! Я эту банду знаю. Двух слов без ошибки написать не могут, а в писательских союзах, как в дзотах засели! Штаны протирают, геморрой зарабатывают и дарованиям, вроде тебя шагу ступить не дают! Сию минуту Аркадию позвоню!

– Не надо, – вяло запротестовал Гладун. – Да и поздно уже, одиннадцатый час…

– Плевать на время! – заведующий снял трубку, полистал справочник и набрал номер редактора. – Сейчас мы Аркашку, сукина сына, за жабры возьмем!

Начальник Гладуна с пьяным упорством продолжал названивать поэту, писавшему под псевдонимом Арно Горн, но взять за жабры того, кто уже умер и даже успел остыть, было невозможно.

Чествование именинника продолжилось. Вскоре и господа, и дамы упились до такой степени, что корпоративная попойка переросла в оргию, мало отличающуюся от тех, которые любил устраивать император Нерон.

Мужики-соцзащитники начали растаскивать соцзащитниц по кабинетам. Даже полудохлый старикан-подлиза заперся в одной из многочисленных клетушек с бабенкой, которой было до лампочки решительно все. Оба уснули на столе, бесцеремонно сбросив на пол листки с наиважнейшими постановлениями, поставив под угрозу хрупкое будущее малообеспеченных слоев населения.

Гладун с трудом отделался от тетеньки, которая упорно пыталась расстегнуть ему ширинку и тихим голосом убеждала поэта в том, что муж ничего не заметит.

– Он у меня, как младенец спит. Пушкой не добудишься.

Матвей ни сколько не сомневался в том, что супруг настойчивой дамы и глазам не моргнет, даже если его благоверную станет мочалить целая рота солдат-новобранцев: он мерно похрапывал, уронив отяжелевшую голову в тарелку с оливье.

Однако у Гладуна не было никакого желания заниматься служебным сексом. Он вышел на улицу глубокой ночью и отправился домой.

Вахтер, успевший задремать за своей, обшитой белым пластиком стойкой, бросил на Матвея удивленный взгляд. Он привык к тому, что все участники гулянок могли в лучшем случае передвигаться только на четвереньках.

Поднимаясь в квартиру, Гладун вспомнил о том, что уже давно не заглядывал в почтовый ящик и спустился обратно.

После поворота ключа, жестяная, с тремя круглыми отверстиями дверца распахнулась под весом скопившейся корреспонденции. Матвей наклонился, чтобы поднять упавшие на пол газеты. Сразу бросился в глаза набранный крупным шрифтом заголовок передовицы «Кто остановит убийцу?».

Уже лежа в кровати, Гладун внимательно прочитал статью, изобиловавшую несвойственными для государственной прессы живописными подробностями двойного убийства. Создавалось впечатление, что автор публикации ни на шаг не отставал от маньяка, за компанию с ним входил в квартиры жертв и даже подавал убийце его любимый молоток.

«Специально для «Вестей Караваевска», собственный корреспондент газеты «За колючкой». Анатолий Семенов», – прочитал Матвей внизу статьи.

Усмехнувшись, выключил ночник. Только собкор газетенки с таким названием мог обладать столь болезненной фантазией и извращенной страстью к живописанию выбитых из черепа мозгов.

Гладун мысленно порадовался крепкому засову на дверях своей квартиры и, засыпая, послал пару проклятий редактору «Арфы».

Караваевск переживал последние тихие часы перед началом нового трудового дня, когда распахнулась калитка аккуратного, расположенного в частном секторе домика. Трудолюбивая пенсионерка, выносившая из редакции литературного журнала мусорные корзины со скомканными поэтическими неудачами, двинулась по пустынным улицам на противоположный конец города, чтобы привести гнездо поэтов и прозаиков в надлежащий вид.

Женщина была очень недовольна, увидев, что дверь редакции не заперта.

– Не спится ему! – буркнула она, доставая из подсобки ведро и швабру. – Все пишет, пишет…

Упрек был адресован Трубочке-Горну. Уборщица вошла к нему в кабинет и, не удосужившись взглянуть на редактора, принялась водить шваброй по паркету. Только через пять минут, когда потребовалось добраться до мусорной корзины, пенсионерка увидела, что Аркадий Петрович далек от того, чтобы порадовать мир новой одой. Еще пять минут ушло на то, чтобы унять дрожь в руках и набрать нужный номер.