– И тебе того же! Поймают ведь когда-никогда и отмутузят так, что по-большому косточками ходить будешь!

Распрощавшись со стариком, Валентин отправился в «Гастроном», где у прилавка вино-водочного отдела повстречал свою неизменную собутыльницу Ленку Боровикову. Неопределенного возраста полная дамочка в рваных джинсах и мужском пальто, терлась в магазине, надеясь повстречать того, кто нальет ей хоть полстакана.

Продавцам уже надоело следить за ней, и они собирались вышвырнуть Боровикову на улицу. Появление Кузьмичева убедило Ленку в том, что жизнь не такая уж дрянная штука и в ней есть свои прелести.

– Валюша! – от избытка чувств толстуха повисла на шее друга и тот едва не упал. – Спаситель мой! Никак денежка есть?

Кузьмичев отстранил пьянчужку полным достоинства жестом и швырнул выручку от Парфеныча на прилавок.

– Две водки, пару пива и полкило ливерки!

Под восхищенным взглядом Боровиковой он сложил покупки в пустой мешок.

– Двигаем ко мне, Аленушка! Бей посуду, я плачу!

Эйфория от предчувствия хорошей попойки не позволила Валентину заметить, внимательно следившего за всеми перипетиями покупки пожилого участкового.

Треухов вернул на витрину коробку конфет, которую рассматривал с деланным интересом и вышел вслед за нечистой парочкой на улицу. Когда он обещал Платову быстро отыскать велосипедного вора, то ни капли не кривил душой. На участке Глеба водилось много разного рода шушеры, но главным спецом по уводу двухколесных лошадок по праву считался Кузьмичев. Он мог голыми руками открыть любой, самый хитроумный замок.

Наличие у Валентина денег подтвердило правильность версии о его причастности к краже. Капитан убедился в том, что Боровикова с дружком вошли к нему в калитку и около часа прогуливался по улице, выжидая момент, когда Кузьмичева можно будет брать тепленьким. Когда время пришло, Треухов проскользнул в незапертую дверь валькиных хоромов и оказался в полной темноте. Если Кузьмичев и не смог сохранить в целости оконных стекол, то листы фанеры, их заменяющие, приколотил на совесть: они не пропускали ни лучика света.

Глебу показалось, что он попал в таинственную пещеру, а в двух шагах с присвистом выдыхает горячий воздух хозяин подземелья – дракон с длиннющим хвостом и острыми, как иглы зубами.

Только через несколько секунд Треухов понял, что звуки, наполнявшие темноту не более чем сладострастные стоны Ленки.

Судя по душераздирающему скрипу панцирной кровати, Валентин пахал ее на совесть. С оттяжкой и разворотом.

– Ой, как хорошо! – завыла Боровикова. – Еще, Валюшенька! Глубже! Глубже!

– Куда уж глубже! – капитан не выдержал эротических воплей и щелкнул зажигалкой. – До самого донышка достал!

При свете маленького язычка пламени Треухов увидел стол, уставленный пустыми бутылками и тела секс-экспериментаторов, сплетенные в немыслимый даже для Камасутры узел. Валюха, подобно всем мужичкам мелкой комплекции, имел неисчерпаемые запасы любви и нежности, которые не нуждались в подпитке «Виагрой».

Раздосадованный Кузьмичев взглянул на капитана и моментально скатился с партнерши на пол.

– Без стука входишь, начальник! – он торопливо натянул брюки и застегнул пуговицы ширинки. – Разве ж так можно? Гости у меня!

– Оборзели менты! – поддакнула не до конца удовлетворенная Ленка, натягивая байковое одеяло до своего двойного подбородка.

Треухов схватил Валентина за шкирку, выволок на солнечный свет и точным ударом в подбородок уложил на траву.

– Я тебе гостей сейчас покажу! Колись, где велосипед!

– Какой-такой велосипед, начальник? – Кузьмичев сел, потирая ушибленный подбородок. – Понятия не имею про велосипеды!

– Ты и не имеешь? Не смеши! По-хорошему, Кузьмичев, по-свойски пока говорить с тобой пытаюсь. Ведь разобрать уже успел, так? Парфенычу запчасти продал?

– А какого хрена, они свои велики бросают где не попадя?! – разгневался воришка. – Идешь себе по улице, и в мыслях ничего такого нету и на тебе: стоит велосипедик! Тут хочешь-не хочешь, а на кривую тропку свернешь! Растяпы! Лохи! Мне из-за таких всю жизнь на параше сидеть?

– Ну, про всю жизнь, это ты, братуха, загнул, а вот на годика два-три, суд, думаю, для тебя раскошелится.

– И никакого выхода?

– Не адвокат я, Валик, на твою беду, – развел руками Треухов. – Поехали, сам знаешь куда…

Кузьмичев задумчиво прошелся вдоль штакетника, без особого интереса взглянул на Ленку, которая наряженная в одеяло, вышла на крыльцо.

– А если сделка, товарищ капитан?

– На себя в зеркало смотрел? Мне с тобой сделки заключать?

Валентин торжественно покачал головой.

– Думаю, что смогу сделать предложение, от которого, герр капитан, ты отказаться не сможешь. Это в твоих интересах.

Кузьмичев приблизился к Глебу и шепнул ему на ухо:

– Учитель. Я его видел. Сегодня.

Выражение насмешливой недоверчивости на лице участкового сменилось маской тревоги.

– Учитель?!

Сочинение стихов напоминало строительство дома. Из слов-кирпичиков выкладывались стены, а пробелы между четверостишиями являлись оконными и дверными проемами. Об этом размышлял мужчина, сидевший в однокомнатной квартире на четвертом этаже стандартной жилой коробки спального микрорайона Караваевска.

В круг света, отбрасываемого настольной лампой, попадали только ноги и нижняя половина туловища. Все остальное скрывал занавес полумрака, царившего в комнате. Человек был одет в черный свитер и белые брюки, с безупречно отглаженной стрелкой.

Он совершенно не помнил о том, что переоделся всего час назад. Багровые пятна на синем комбинезоне были старательно замыты. Наряд сантехника теперь сох на веревке в маленьком гараже на окраине города, о существовании которого поэт даже не подозревал.

Гараж являлся тайным убежищем Учителя. В нем убийца хранил свои жуткие тайны, там он переодевался, превращаясь, то в доктора, то в сантехника, то в милиционера.

Как только Учитель запирал свой гараж, доходил до остановки рейсового автобуса и садился на потертое сиденье, он превращался в обычного человека. Более того: очень ранимого и сентиментального.

Молоток, которым Учитель проламывал головы ни в чем не повинным людям, сменяла шариковая ручка. Начиналось строительство виртуального дома, состоящего из рифмованных блоков. Свои поэтические откровения мужчина заносил в тонкие ученические тетради. Это было очень удобно: строки ложились в строго отведенные им линейки и даже при самой большой спешке не расползались вкривь и вкось.

Стихи он начал писать еще в школе. Иногда выпадали недели, когда вдохновение переходило в стадию бешенства и тогда тетради исписывались с непостижимой уму быстротой.

Учитель всегда заботился о Поэте и приносил ему новые тетради из своего гаража. В свое время убийца приобрел два больших картонных ящика, доверху набитых тетрадками и с тех пор регулярно пополнял их запас. Теперь это приходилось делать аккуратно: слух о маньяке достиг даже ушей хорошеньких продавщиц из канцелярских отделов универмагов.

Поэт нуждался в Учителе, а тот в сою очередь нуждался в Поэте, но существовали они автономно.

Начало этой истории положил один житель Караваевска. Самый обычный мужичок с непритязательной внешностью и целый набором внутренних комплексов.

Рабочий шарикоподшипникового завода имел семью. Он очень любил жену, а к сыну питал настолько нежные чувства, что в четвертом классе затащил его к себе в постель. Изнасилование прошло незамеченным. Мальчик ничего не рассказал матери, а папаша, при каждом удобном случае, с утробным хрюканьем запихивал свой смазанный вазелином член в попку маленького мученика.

Это продолжалось в течение трех лет. Пока шило, наконец, проткнуло мешок. Ошарашенная видом голого мужа, который оседлал сына, супруга токаря-ублюдка начала кричать, что пойдет в милицию. Заявлять о своем намерении было большой ошибкой с ее стороны. Голый, как пупсик глава семейства выволок супругу за волосы на кухню и несколько раз воткнул ей в грудь самый большой нож из висевшего на стене набора.