В бледных лучах рассвета молодой рыцарь казался уснувшим. Он не был красив, но смерть сгладила грубые черты, а Молчаливые Сестры облачили его в лучшую бархатную рубаху с высоким воротником, закрывшим рану, оставленную пикой на его горле. Эддард Старк глядел на лицо и размышлял, не из-за него ли умер этот мальчик. Знаменосец Ланнистеров убил его прежде, чем Нед успел поговорить с юношей. Неужели это простое совпадение? Он понял, что никогда не узнает этого.

– Хью пробыл оруженосцем Джона Аррена четыре года, – продолжал Селми. – Король произвел его в рыцари в память о Джоне до того, как мальчишка уехал на север. Он отчаянно добивался этого звания, но, увы, не был готов к нему.

Нед в ту ночь спал скверно и ощущал, что навалившаяся не по годам усталость одолевает его.

– Никто из нас не бывает готов, – проговорил он.

– К посвящению в рыцари?

– К смерти. – Нед аккуратно укрыл мальчика плащом, между полумесяцев на синем атласе проступало кровавое пятно. «Когда мать спросит, почему погиб ее сын, – с горечью подумал он, – ей ответят, что он сражался, чтобы почтить десницу короля, Эддарда Старка».

Бессмысленная смерть. Войну нельзя превращать в игру. Нед повернулся к женщине, стоявшей возле повозки. Серые одежды прятали и тело ее, и лицо, всё, кроме глаз. Молчаливые Сестры готовили людей к могиле, и увидеть лицо смерти считалось несчастьем.

– Отошлите его доспехи в Долину. Мать захочет получить их.

– Доспехи его стоят прилично, – проговорил сир Барристан. – Мальчик заказал их специально для турнира. Работа простая, но добротная. Даже не знаю, заплатил ли он кузнецу.

– Он заплатил вчера, милорд, и заплатил дорого, – заметил Нед. А Молчаливой Сестре указал: – Отошлите доспехи матери, я улажу отношения с оружейником. – Она склонила голову.

Потом сир Барристан направился с Недом в Королевский павильон. Лагерь начинал шевелиться. Жирные сосиски шипели и плевались над очагами, в воздухе пахло перцем и чесноком. Молодые оруженосцы забе́гали по поручениям, отданным проснувшимися хозяевами; они зевали и потягивались, встречая день. Слуга, державший под мышкой гуся, преклонил колено, завидев их.

– М’лорды, – пробормотал он; гусь тем временем гоготал и щипал его за пальцы.

Щиты, выставленные у шатров, говорили о своих владельцах: серебряный орел Сигардов, соловьи Брайса Карона, гроздья винограда Редвинов, щетинистый вепрь, красный бык, горящее дерево, белый баран, тройная спираль, пурпурный единорог, танцующая дева, черная гадюка, двойные башни, сыч и, наконец, чисто-белые щиты Королевской гвардии, отражавшие лучи рассвета…

– Король намеревается принять участие в общей схватке, – проговорил сир Барристан, проезжая мимо щита сира Меррина, на котором осталась глубокая царапина, нанесенная копьем сира Лораса, выбросившим рыцаря из седла.

– Да, – ответил Нед мрачно. Джори разбудил его ночью, чтобы известить о новости.

Нечего удивляться, что он спал так скверно.

Сир Барристан выглядел обеспокоенным.

– Говорят, что ночные красотки с рассветом теряют свою красоту, а вино отрекается от своих детей в свете утра…

– Так говорят, – согласился Нед, – но о Роберте этого не скажешь. – Другие могли бы отречься от слов, выкрикнутых в пьяном угаре, но Роберт Баратеон запомнит их и не отступит.

Павильон короля стоял возле воды, и наползавший с реки утренний туман окутывал его серыми клочьями. Сооруженный из золотистого шелка, он представлял собой самое большое и величественное сооружение в лагере. Возле входа стоял боевой молот Роберта – рядом с колоссальным щитом, украшенным коронованным оленем дома Баратеонов.

Нед надеялся найти короля спящим после выпитого вина. Но удача оставила его: Роберт уже встал и пил пиво из полированного рога, высказывая при этом неудовольствие двоим молодым оруженосцам, пытавшимся упаковать его тело в доспехи.

– Ваша светлость, – проговорил один из них едва ли не сквозь слезы, – доспехи вам малы. Они не подходят вам. – Рука его дрогнула, и горжет, который он пытался пристроить вокруг толстой шеи Роберта, упал на землю.

– Семь преисподних! – выругался Роберт. – Неужели мне придется делать это самому! Чтоб вас обоих! Поднимите. Не стой с открытым ртом, Лансель, подними! – Парнишка подскочил, и король заметил Неда. – Погляди-ка на этих олухов, Нед. Моя жена настояла, чтобы я взял эту парочку оруженосцами, а от них нет никакого толка. Не умеют даже одеть человека в его собственные доспехи и еще называют себя оруженосцами! А я говорю, что они свинопасы, одетые в шелка!

Неду хватило одного взгляда, чтобы понять причину всех сложностей.

– Мальчишки не виноваты, – сказал он королю. – Ты слишком растолстел для этих доспехов, Роберт.

Роберт Баратеон хорошенько глотнул пива, бросил опустевший рог на меховое покрывало, вытер рот тыльной стороной руки и мрачно буркнул:

– Растолстел? Растолстел, значит? Разве так положено разговаривать с королем? – Внезапный хохот налетел бурей. – Ах, проклятье, Нед, объясни мне, ну почему ты всегда бываешь прав?

Оруженосцы нервно улыбались, пока король не повернулся к ним.

– Эй вы. Да, оба! Вы слыхали слова десницы. Король слишком толст для его доспехов. Ступайте за сиром Ароном Сантагаром. Скажите ему, что мне срочно нужен расширитель нагрудной пластины. Живо! Чего вы ждете?

Наталкиваясь друг на друга, мальчишки поспешили выбраться из шатра. Роберт сохранял на лице своем деланый гнев, пока они не ушли. А потом опустился в кресло и зашелся в хохоте.

Сир Барристан Селми усмехнулся вместе с ним, даже Эддард Старк умудрился улыбнуться. На него, как всегда, словно тучи, наползали серьезные думы. Он успел разглядеть оруженосцев: симпатичные мальчишки, светловолосые и хорошо сложенные. Один, кудрявый и золотоволосый, был ровесником Сансы, другой, наверное, пятнадцатилетний, с песчаными волосами и тонкими усиками, глядел на мир изумрудно-зелеными глазами королевы.

– Хотелось бы мне увидеть сейчас лицо Сантагара, – проговорил Роберт. – Надеюсь, что у него хватит ума отослать их к кому-нибудь еще. Надо бы заставить их побегать весь день!

– Эти ребята, – спросил его Нед, – Ланнистеры?

Роберт кивнул, вытирая слезы с глаз.

– Кузены, сыновья брата лорда Тайвина. Одного из покойных братьев. А может быть, и здравствующего, если подумать. Я не помню. У моей жены слишком уж большое семейство, Нед.

«И весьма честолюбивое», – подумал Нед. Он ничего не имел против оруженосцев, но его встревожило то, что Роберт и ночью и днем окружен родней королевы. Любовь Ланнистеров к должностям и почестям казалась безграничной.

– Поговаривают, что вы с королевой вчера поссорились?

Физиономия Роберта мгновенно скисла.

– Эта баба попыталась запретить мне драться на турнире. Сейчас она сидит в замке и дуется, будь она проклята. Твоя сестра никогда не опозорила бы меня таким образом!

– Ты не знал Лианну так, как я, Роберт, – ответил Нед. – Ты видел только ее красоту, но под ней таилось железо. Она сказала бы тебе, что в общей схватке тебе нечего делать.

– И ты тоже? – нахмурился король. – Старк, ты прокис. Ты слишком много лет просидел на севере, и все жизненные соки в тебе замерзли. Но в моем теле они еще бегут. – Он хлопнул себя по груди, чтобы доказать это.

– Ты король, – напомнил ему Нед.

– Я сажусь на проклятый престол, когда обязан это делать. Неужели поэтому я должен отказывать себе в том, что любит всякий мужчина? В лишнем глотке вина, в девице, что верещит в постели, в конских боках между моими ногами! Семь преисподних, Нед, как мне хочется отлупить кого-нибудь!

Ответил ему сир Барристан Селми.

– Ваша светлость, – проговорил он. – Королю не подобает участвовать в схватке. Это не честно. Кто осмелится ударить вас?

Роберт вполне искренне удивился.

– Да все они, проклятье. Если смогут. И последний оставшийся на ногах человек…

– …окажется тобой, – закончил Нед. Он немедленно понял, что Селми попал в точку. Опасности, которые сулила общая схватка, лишь раззадоривали Роберта, но подобное соображение ранило гордость. – Сир Барристан прав. В Семи Королевствах не найдется человека, который рискнул бы вызвать твое неудовольствие, ранив тебя.