Джоффри изобразил зевок и повернулся к младшему брату.

– Пошли, Томмен, – сказал он. – Время игр закончено. Пусть дети развлекаются.

Ланнистеры снова разразились смехом, Робб опять отвечал бранью. Лицо сира Родрика под белыми бакенбардами уже побурело, как свекла. Теон удерживал Робба железной хваткой, пока принцы и их сопровождающие не отошли подальше.

Джон проводил их взглядом. Арья заметила, что лицо Джона сделалось столь же спокойным, как пруд в середине богорощи. Наконец он слез с окна.

– Представление закончено, – проговорил он, нагибаясь, чтобы почесать Призрака за ушами. Волк поднялся и потерся о хозяина боком. – Лучше бы тебе отправиться к себе в комнату, сестренка. Септа Мордейн уже притаилась там, и чем дольше ты будешь прятаться, тем суровее окажется наказание. Тебе придется шить всю зиму. А когда придет весенняя оттепель, найдут твое тело с иглой, все еще сжатой накрепко в твоих замерзших пальцах.

Арья не видела в подобной перспективе ничего забавного.

– Ненавижу шитье! – проговорила она с пылом. – Это нечестно!

– Все нечестно, – ответил Джон, вновь взъерошил ее волосы и отправился прочь. Призрак безмолвно последовал за хозяином. Нимерия тоже было увязалась за ними, но остановилась и вернулась назад, заметив, что Арья остается на месте. Скрепя сердце она повернула в другую сторону. Все оказалось хуже, чем предполагал Джон: в комнате ее поджидала не только септа Мордейн, но и мать.

Охотники выехали на рассвете. Король хотел затравить дикого вепря для вечернего пира. Принц Джоффри сопровождал отца, поэтому и Роббу позволили присоединиться к охотникам. Дядя Бенджен, Джори, Теон Грейджой, сир Родрик и даже забавный младший брат королевы – все выехали в лес. В конце концов это была последняя охота. Утром они отправятся на юг.

Брана не взяли, как не взяли Джона, девочек и Рикона. Рикон был совсем еще младенцем, девочки всегда оставались только девочками, ну а Джона с его волком нигде не было видно. Впрочем, Бран и не разыскивал его слишком усердно. Он решил, что Джон сердится на него, ведь в эти дни Джон, похоже, сердился на каждого. Бран не знал причины. Джон должен был поехать с дядей Беном на Стену, чтобы вступить в Ночной Дозор. Это было немногим хуже, чем ехать на юг вместе с королем. Они покидали Робба, а не Джона.

Бран никак не мог дождаться отъезда. Ему предстояло ехать по Королевскому тракту на собственном коне – не на пони, на настоящем коне! Потом его отец в Королевской Гавани сделается десницей короля, и они будут жить в том самом Красном замке, который построили повелители драконов. Старая Нэн говорила, что там обитают призраки, есть и темницы, где творились жуткие вещи, а на стенах повсюду развешаны драконьи головы. Подумав об этом, Бран поежился, но не от страха. Чего бояться? С ним будет отец и еще король со всеми своими рыцарями и присяжными мечами.

Бран намеревался когда-нибудь сделаться рыцарем, Королевским гвардейцем. Старая Нэн говорила, что лучших мечей не сыщешь по всей стране. Их было всего семеро, они носили белые доспехи, не имели жен и детей, а жили, только чтобы служить королю. Бран знал все рассказы о них. Одни их имена звучали песней. Сервин Зеркальный Щит, сир Райам Редвин, принц Эймон Рыцарь-Дракон, близнецы сир Эррик и сир Аррик, погибшие от мечей друг друга сотни лет назад, когда брат воевал с сестрой в войне, которую певцы назвали Танец Драконов. Белый Бык, Герольд Хайтауэр. Сир Артур Дейн, Меч Зари. Барристан Отважный.

Двое гвардейцев сопровождали короля Роберта в поездке на север. Бран смотрел на них как зачарованный и не смел заговорить. Сир Борос был лыс и имел два подбородка, сир Меррин обладал обвисшими веками и ржавой бородой. Более похожий на рыцарей из сказаний сир Джейме Ланнистер тоже был Королевским гвардейцем, но Робб сказал, что он больше не должен таковым считаться, потому что убил старого безумного короля. Самым великим среди живых рыцарей считался сир Барристан Селми – Барристан Отважный, лорд-начальник Королевской гвардии. Отец обещал познакомить Брана с сиром Барристаном, когда они приедут в Королевскую Гавань, и Бран отмечал на стене оставшиеся до отъезда дни, мечтая повидать мир, о котором он мог только мечтать, и наконец начать жизнь, которой он даже не представлял себе.

И все же, когда наступил последний день, Бран вдруг почувствовал себя потерянным. Он не знал иного дома, кроме Винтерфелла. Отец велел ему сегодня попрощаться со всеми, и Бран попытался это сделать. Когда уехали охотники, он отправился по замку со своим волком, намереваясь посетить тех, кто останется дома: старую Нэн, повара Гейджа, кузнеца Миккена, конюха Ходора, который все время улыбался, заботился о его пони и никогда не говорил другого слова, кроме своего имени, а еще человека из теплиц, который угощал его ежевикой, когда он являлся с визитом…

Но ничего хорошего не получилось. Первым делом Бран пошел в конюшню, где увидел своего пони в стойле, только теперь это был уже не его пони, Бран получил настоящего коня, и с пони нужно было расставаться, и внезапно Брану захотелось сесть где-нибудь и расплакаться. Он повернулся и побежал, прежде чем Ходор и остальные конюхи смогли заметить слезы на его глазах. Тем и закончилось его прощание. Вместо этого Бран провел утро в богороще, пытаясь обучить волка приносить палку, но успеха не достиг. Волчонок был смышленее любой собаки в своре отца. Бран присягнул бы, что зверь понимал каждое сказанное ему слово, но интереса к палкам при этом не обнаруживал.

Бран все еще обдумывал имя. Робб звал своего волка Серым Ветром, потому что тот быстро бегал, Санса дала своей волчице имя Леди, а Арья выбрала для своей имя королевы-ведьмы, воспетой в старинных песнях. Маленький Рикон называл волка Лохматиком, с точки зрения Брана – довольно глупое имя для лютоволка. Белый волк Джона носил кличку Призрак. Бран пожалел, что не придумал эту кличку первым, хотя его волк и не мог похвастаться белой шкурой. За последние две недели мальчик опробовал сотню имен, но ни одно из них не казалось подходящим.

Наконец Бран устал от игры с палкой и решил полазать. Из-за всего происходящего он уже несколько недель не забирался на разрушенную башню, и сейчас, возможно, был его последний шанс.

Он побежал через богорощу окольным путем, чтобы не проходить мимо водоема, возле которого росло сердце-дерево. Оно всегда пугало Брана: он считал, что у деревьев не должно быть глаз, как не должно быть листьев, напоминающих руки. Волк следовал за ним.

– Ты останешься здесь, – сказал Бран у подножия страж-дерева, росшего возле стены арсенала. – Лежать. Вот так. Теперь ждать.

Волк поступил как приказано. Бран поскреб его за ушами, обернулся, подпрыгнул, уцепился за невысокий сук и подтянулся. Он уже поднялся до середины дерева, легко перебираясь с ветки на ветку, когда волк вскочил на ноги и завыл.

Бран поглядел вниз. Волк умолк, глядя на него узкими желтыми глазами. Странный холодок пронзил Брана, но он полез дальше. Волк снова взвыл.

– Тихо, – сказал Бран. – Сидеть. Ты хуже, чем мать. – Волчий вой сопровождал его, пока он лез выше, – до тех пор, пока Бран наконец не перескочил на крышу арсенала и волк не смог более видеть его.

Крыши Винтерфелла были для Брана вторым домом. Мать нередко говорила, что он научился лазать прежде, чем ходить. Сам Бран не помнил, когда научился ходить, но не мог вспомнить и когда начал лазать. Возможно, мать действительно была права. Для мальчика Винтерфелл представлял серый каменный лабиринт: стены, башни, дворы и переходы, разбегавшиеся во все стороны. Покои в старой части замка успели накрениться в разные стороны, так что нельзя было даже сказать, на каком этаже ты находишься. Как верно заметил однажды мэйстер Лювин, замок вырос за века, подобно какому-то чудовищному дереву, и ветви его сделались корявыми и толстыми, а корни углубились в землю.

Когда Бран выбирался из-под него и вскарабкивался наверх, почти к самому небу, он мог охватить взглядом сразу весь Винтерфелл. Ему нравилось, как выглядел замок, распростертый под ним, над его головой кружили только птицы, а крепость внизу жила своей жизнью. Бран мог целые часы проводить между бесформенных, источенных дождями горгулий, нависавших над Первой твердыней, и наблюдать: за мужчинами, упражняющимися в фехтовании во дворе, за поварами, ухаживающими за овощами в теплицах, за псами, без устали снующими на псарне, за тишиной богорощи, за девушками, сплетничающими возле колодца. Отсюда он казался себе лордом всего замка. Даже Роббу никогда не понять этого.