Гомо советикус порядочный — это тот, который без необходимости подлости не сделает.

В годы перестройки у нас появились: гласные, согласные и шипящие.

Троцкий говорил, что даже если удастся устранить Сталина, его место займёт один из кагановичей, который будет объявлен великим и мудрым вождём.

Сталинизм не Сталиным начался и со Сталиным не кончился. Сталинизм — закрытая, отгороженная от мира иерархическая система расширенного воспроизводства бюрократии и её благ, насилия над личностью и превращения её в винтик большого государственного механизма.

Илья Эренбург как-то сказал мне: историки ничего не поймут в сталинской эпохе — основные документы утрачены. Я возражал: как палеонтолог по одному зубу может восстановить полный облик ихтиозавра, так историку, чтобы воссоздать эпоху, достаточно будет одного документа вроде: «Передать швейную машину, принадлежащую пошивочной мастерской „Свободный труд“ фабрике „Заря коммунизма“. И. Сталин».

К Сталин был человеком ночной жизни. Вставал в 12–13 часов дня, ложился в 3–4 утра. До этого просматривал бумаги, звонил по телефону, ходил из комнаты в комнату. В каждой из комнат его дачи стояли белые телефоны. Телефоны выходили на коммутатор, который мог соединить абонента с любым городом страны. Ночные звонки вождя держали в готовности весь партийный и государственный аппарат.

Аппарат при Сталине жил в страхе, благодаря чему не распускался, не местничал, соблюдал не только свои, но и некоторые государственные интересы. При этом он создавался из исполнителей, а не из инициативных людей. Инициатива поощрялась только в пределах того коридора, который прокладывало указание свыше.

Сталин создал централизованное общество — платоновкую пирамиду. На её вершине был базилевс — Генсек. В высшем слое пирамиды, там, где у Платона помещались философы, находилась бюрократия, хорошо знавшая философию сталинизма — четвёртую главу «Краткого курса» — «О диалектическом и историческом материализме». Ниже располагались рабочие, крестьяне и интеллигенция. Подножием пирамиды служили рабы — миллионы заключённых. На шестом году перестройки в этой структуре многое изменилось, но общая конструкция осталась.

Ансельм Кентерберийский логически обосновал существование бога: мы видим в боге самое совершенное существо; понятие совершенства включает бытие — следовательно, бог существует. Изъян силлогизма в том, что бытие бога выводится из посылки, в которой это бытие уже допущено. А вообще вера не нуждается в логических доказательствах.

Нелепо логическое доказательство правомерности абсолютной власти Сталина: рабочий класс — самый передовой и выражает интересы всех трудящихся; глава партии рабочего класса — вождь всего народа. Чем больше власть вождя, тем полнее выражены интересы трудящихся.

Эта софистика оказалась действенной, и тысячи граждан голосовали за расстрел врагов народа, которые были по совместительству врагами вождя. Нельзя не признать: в тоталитарной системе вождь, партия и народ — едины.

Троцкий предвосхищал в 1904 году: «Аппарат партии замещает партию, ЦК замещает аппарат и, наконец, диктатор замещает ЦК». Здесь не учтено первое звено — партия замещает народ — и не хватает «всемирного масштаба». Сталин утвердил пост вождя пролетариата и назначил себя на этот пост, и поскольку пролетариат выражает общечеловеческие интересы, Сталин оказался вождём всего «передового и прогрессивного человечества».

Ансельм Кентерберийский обосновал бытие бога. Большевики обосновали небытие народа, заменителем которого стал вождь. Абсолютный монарх сказал: «Государство — это я», абсолютный вождь мог сказать: «Народ — это я». Как писал Твардовский, «и стал народ врагом народа, и он один народом стал».

— Ты кто?

— Сантехник.

— За что сидишь?

— Пришёл по заявке в райком и говорю: «Здесь всю систему менять надо».

Нет безработицы, но никто не работает.

Никто не работает, но все получают зарплату.

Все получают зарплату, но на неё нечего купить.

Купить нечего, но у всех всё есть.

У всех всё есть, но все недовольны.

Все недовольны, но все голосуют «за».

Наша система взяла: от первобытного общества — способ производства, от рабовладельческого — принцип свободы, от феодального — сословные привилегии, от капитализма — неразрешимые противоречия.

Начало 30-х годов. Мне пять лет. Я сижу посередине отцовского кабинета, отец — за письменным столом, и у стола в кресле — зам Председателя Совнаркома Украины, член Политбюро КП(б)У Шлихтер — белобрысый полный добряк, обрусевший любитель пива и сосисок. Я вывалил на ковёр плетёную корзину игрушек и стал строить из кубиков башню, прислушиваясь к разговору, из которого до меня доходили слова: коллективизация, голод, Сталин, строительство коммунизма. Когда моя башня достигла приличной высоты, я попытался увенчать её волком, но башня зашаталась и рассыпалась. Я соорудил новую и водрузил на неё медведя. Она опять рухнула. И кого бы я ни сажал сверху: лису, крокодила, даже льва — она всё равно разваливалась. Так мы ничего и не построили.

Сталин оказался выдающимся троцкистом: создал в нашей стране обстановку перманентной революции, непрекращающегося насилия. Всё, как в песне: «Нет у революции начала, нет у революции конца». Сталин очерчивал группу людей, броско называл и изничтожал. Последовательно боролись с кулаками, уклонистами, троцкистами, левыми, правыми, оппортунистами, соглашателями, двурушниками, шпионами, вредителями, меньшевиствующими идеалистами, формалистами, безыдейщиками, наплевистами, вульгарными социологами, вейсманистами-морганистами, предельщиками, врагами народа, националистами, носителями феодально-байских пережитков, ротозеями и очковтирателями, космополитами, низкопоклонниками, убийцами в белых халатах, с целыми народами, «недостойными социализма».

Эта борьба продолжилась и в эпоху оттепели. Боролись с отщепенцами, тунеядцами, стилягами, валютчиками, модернистами, идеологически чуждыми элементами, противниками кукурузы, писателями и художниками, не о том или не так пишущими, с отказниками, сионистами, диссидентами.

Традиция этой борьбы не заглохла ни в период застоя ни даже в перестройку. В последние годы левые боролись с правыми, республики с центром, коренное население с некоренным, армия с народом, республика с республикой. Власти и народ соревновались в жестокости этой борьбы! По-прежнему: «И вся-то наша жизнь есть борьба».

Юз Алешковский сказал: «Какой запах может быть в стране, главный покойник которой почти семьдесят лет лежит без погребения?»

Русский рабочий спрашивает японского:

— Сколько часов в день ты работаешь?

— Шесть: два часа на себя, два на хозяина, два на императора.

— А я два часа на себя, и всё: хозяев у нас нет, а японский император мне ни за каким чёртом не нужен.