Ясно. Опять вездесущая Айрис. Правы мудрецы, утверждающие, будто от любви до ненависти один шаг. Но никто из них никогда не старался изобразительно описать сие незамысловатое действие. Я наивно полагал, что пропасть, отделяющая эти два отрезка пути, подвластна размеренной поступи, ее можно преодолеть без потерь. И не ошибся. Я остался собой, тем же лишенным сердцебиения мертвецом. Внепланово появился только горький осадок на душе из боли, уязвленного самолюбия и пылкого желания поскорее забыться. Встать в сторонку и обвести безучастным взглядом собственное бьющееся в конвульсиях тело. Слиться со вселенной в единое целое, дабы мои ощущения гасли перед страданиями планет, сгорали в отсутствии атмосферы и улетучивались прочь в благословенной невесомости. Измена и предательство. Подорванное доверие. Пустота. Хотел бы я перемахнуть чрез эти хаотично расставленные ловушки. И мне ведь почти удалось!
Я помню тот день и час, когда очнулся неизвестно где, с гудящей головой и пересохшим горлом. Помню удивление, ярость и даже некоторый страх. Во мне что-то изменилось, но я не мог определить это незримое нечто. К тому времени я уже знал о существовании вампиров, о них рассказал Мердок. Вскользь. В то самое злополучное утро, когда он застал меня в комнате дочери, с ее безжизненным телом на руках. И я, как последний глупец, не оправдывался, предпочитая не отвечать на его вопросы о случившемся, надрывая горло в бессвязных криках, мечтая о смерти, моля дьявола забрать мою душу, а взамен…Жертвенно, не правда? Расплатиться тем единственным и бесценным сокровищем, коим я обладал, за никчемную жизнь девушки, которая каждым своим поступком заслужила уготованную свыше участь. Жестоко? Ничуть. В любом случае Айрис бы умерла, она ведь просила обращения, настаивала на изменении сущности. Судьба распорядилась иначе, и я благодарен ей за это. Волей случайности охотник угодил в расставленные сети. Ей нравилось играть с людьми, а в последней партии на кону стояла ее жизнь. Не думаю, будто она и в самом деле пыталась добиться летального исхода. Небось спланировала очередной спектакль, хотела таким циничным образом привязать к себе лицемерного вампира. Однако не учла характер последнего. В ярости Лео перестает быть человеком. Он больше не тот мягкотелый парень, легко позволяющий манипулировать собой. В нем просыпается хищник. Злой, хитрый, полагающийся на инстинкты, готовый принять стойку и растерзать добычу на куски. Он не вернулся с извинениями так скоро, как рассчитывала Айрис. Не припал к ногам избалованной немки, не оценил по достоинству ее тягу к драматургии.
Так вот, о моем первом дне с главенствующей жаждой крови. Когда я понял, кем стал, во что превратился, и какие ужасы ждут меня впереди…подумал лишь об одном. Все закончилось. Тягостное существование в облике уродливой твари, не различающей цветов, постоянное чувство вины, ночи, сопровождаемые сводящими с ума кошмарами, дни в обнимку со стаканом спиртного, — все это должно было остаться позади. Я расценивал обращение, как шанс вынырнуть на поверхность за глотком упоительно свежего воздуха, начать жизнь с нуля, скрупулезно исписать девственно чистый лист бумаги яркими красками, которых раньше не имелось. И радоваться возможности видеть, толковать язык радуги, прежде сохраняющий гробовое молчание. Никакого серого цвета!
Разочарованию не было предела. Вампир, питающейся черной кровью. Жутко, мрачно и безысходно. Меня разом лишили всего. Жизни, надежды, фантазий, человеческих качеств, морали, совести, чести и достоинства.
Неделю я провел в скитаниях, узнавая себя заново. И по истечению злосчастных семи дней осознал, что нет во мне четкой грани 'до' и 'после'. Я был прежним, мыслил абсолютно здраво. Характер и привычки остались со мной, к ним добавилась лишь жажда и неутомимость. Два фактора, свидетельствующих в пользу того, что я больше не…
— Эй, Габсбург, вырубай приемник заведомо тоскливых суждений, — помелькала перед глазами широкая ладонь Лео. — Прошу в трапезную, ваше светительство. Или сиятельство? Как правильно, фон Видрич? — якобы усомнился он, начиная порядком действовать мне на нервы. — Мы с Астрид уже по паре приборов заточили, пока ты тут о глобальном потеплении размышлял.
Я перевел взгляд на улыбающееся лицо, посетовал на несправедливость сего дрянного мира и лениво поплелся на кухню. Девочка уже ждала меня, сидя по центру заставленного множеством салатников стола, восхищено окидывала глазами внушительный ассортимент, к которому в порыве вдохновения, я так понимаю, помимо австрийского грестеля прибавилась еще парочка блюд аппетитной наружности, столовое серебро, бокалы из горного хрусталя и бутылка красного сухого вина. Видимо, некто из кожи вон лезет, силясь загладить вину. Не люблю подхалимов, но для д`Авалоса это в порядке вещей. Он всегда напоминал мне помесь дворняжки с суровым цепным псом.
Не говоря ни слова, я опустился на стул рядом с Астрид, ответил улыбкой на ее вопросительно-изучающий взор и без особой охоты принялся за еду. Отсутствие настроения объяснялось банальными причинами. Во-первых, я хотел понаблюдать за реакцией девушки, дабы проверить ее недавние заверения об исчезновении страха. Во-вторых, нелепость ситуации стала меня раздражать. Мы, что, теперь друзья? Большая дружная компания вампиров-единомышленников? Что-то тут нечисто, и меня ни на секунду не покидало чувство неправильности, сюрреалистичности и наигранности происходящего. Почему Леандр сразу не пришел ко мне со своей правдой, если так хотел вернуть былые отношения?
Именно этот вопрос я озвучил вслух, перебивая словесный поток благоглупостей неудавшегося комика.
— Ты бы мне не поверил, — вмиг потухла белозубая ухмылка самого неряшливого характера. — А я не смог бы рассказать все тебе. Деточка, не пойти ли тебе в детскую? — нагло обратился он к Астрид, заставляя ее тут же поперхнуться содержимым бокала с рубиново красной жидкостью.
— В последний раз предупреждаю, — зло прошипел я, буравя глазами невозмутимое лицо. — У меня имеется завидный арсенал огнестрельного оружия, базука тоже найдется. На крайний случай. Так что если хочешь говорить, высказывайся при ней. Нет? Проваливай!
— Знаешь, что меня в тебе всегда удивляло, Верджил? — заметно разозлился Лео. — Твоя привычка разделять слова и действия. Сначала ты просишь не вмешивать ее в эту остро пахнущую большими неприятностями, — для наглядности он вычертил в воздухе руками силуэт гигантского круга, — историю, а теперь настаиваешь на участии в обсуждениях. Мне-то в принципе по барабану, хоть мишень на ее спине рисуй. Только определись с желаниями, для простоты понимания, например.
Двоякость положения, в которое я угодил ценой собственной оплошности, невозможно передать словами. С одной стороны, передо мной сидел тщедушный восемнадцатилетний мальчишка, позволяющий себе откровенные вольности в подборе выражений. С другой, фактически он был старше меня на два с лишним века, и неизвестно, кто из нас заслуживал большего уважения. Воспитание предписывало сбавить обороты и перевести разговор в более мирное русло, в то время как избыток тестостерона в жилах яро требовал использования колющих приборов не по назначению. И я мысленно поблагодарил девочку, осторожно вытянувшую из моих пальцев нож.
— Давайте договоримся, — успокаивающе проговорила она, обращаясь к нам обоим, — обходиться без умелой игры на нервах. Вы выяснили, кто Охотник? Замечательно, хотя, конечно, ничего превосходного тут нет. И что собираетесь делать?
Первый разумный вопрос за день заставил нас обоих встряхнуться и с уважением глянуть на малышку, мгновенно порозовевшую от смущения. Однако прежде мне необходимо прояснить ворох мелких деталей, поэтому допрос с пристрастием не заставил себя долго ждать. Складно изложенная сказочка об Айрис по-прежнему не оставляла мои мысли в покое. Да, я поверил Лео и его взгляду на события давно минувших дней, но невозможно, черт побери, так легко смириться с доводами разума! Мне недоставало подробностей, не хватало рассеянных крупиц истины. О чувствах Астрид я, к своему вящему стыду, совершенно позабыл. Как и о негласном правиле заведомо крепких отношений: никогда не упоминать бывших.
