Она остановилась у нескольких фотографий, не узнавая ни запечатленных на них людей, ни мест. Между фотографиями висели сделанные ручкой и чернилами эскизы. На одном из них гангстеры времен Капоне улыбались художнику. Эскиз казался таким же реалистичным, как и любая фотография. Выполнен он был так профессионально, что было странно видеть его рядом со снимками и постерами. Рэббит вернулся в тот момент, когда Лесли изучала потрясающе красивого мужчину, сидящего в центре группы гангстеров. Они все выглядели привлекательно, но именно этот мужчина завладел ее вниманием — он прислонился к старому кривому дереву и выглядел как будто знакомым. Остальные сгруппировались вокруг него, по бокам или позади, но было очевидно, что именно он облечен властью.

— Кто это? — спросила она.

— Родственники, — вот и все, что ответил Рэббит.

Внимание Лесли было приковано к эскизу. На мужчине в центре, как и на других, был темный костюм, но его поза — высокомерная и как будто оценивающая — производила впечатление, что он несет бoльшую угрозу, чем остальные. Вот кого следовало бояться.

Рэббит откашлялся и указал рукой перед собой:

— Пойдем. Не могу же я начать, когда ты там торчишь.

Лесли заставила себя отвести взгляд от эскиза. Ощущать страх — или влечение — по отношению к тому, кто теперь был наверняка ужасно стар, а может, уже давно умер, было странно. Лесли прошла туда, куда указал Рэббит, повернулась к нему спиной и сняла блузку.

Рэббит обернул лямки ее бюстгальтера какой-то тканью:

— Чтобы не измазать.

— Если чернила или что там еще попадут на него, ничего страшного.

Лесли сложила руки на груди и постаралась встать ровно. Как бы сильно ни хотелось ей сделать тату, стоять здесь в одном лифчике было неудобно.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Никаких жалоб и сожалений не будет. На самом деле это уже похоже на манию. Уже по ночам снится. Эти глаза и крылья. — Лесли вспыхнула и была рада, что Рэббит у нее за спиной и не может видеть ее лица.

Он протер ее кожу чем-то холодным.

— Может, в этом и есть смысл.

— Сто процентов, — улыбнулась Лесли. Рэббит действовал так, будто самые странные события были в порядке вещей. Это успокаивало.

— Не шевелись. — Он сбрил крошечные волосинки на ее коже там, где будет татуировка, и снова протер кожу какой-то еще более холодной жидкостью.

Лесли оглянулась, когда он отошел, чтобы выбросить бритву в мусорное ведро. Рэббит наградил ее серьезным взглядом и вернулся на свое место у нее за спиной. Она посмотрела на него через плечо.

— Туда смотри, — сказал Рэббит.

— А где Эни? — Почти всегда, когда Лесли бывала в салоне, там оказывалась и Эни, обязательно в компании Тиш. Казалось, у нее есть какой-то радар, способный выслеживать людей, но логического объяснения этому не было.

— Эни хотела побыть в тишине. — Он положил руку на ее бедро и немного развернул Лесли. Затем распылил какой-то спрей по ее спине там, где будет татуировка — от самой шеи вниз, по всей ширине спины с центром где-то между лопатками, где, как подумала Лесли, росли бы крылья, будь они настоящими. Она закрыла глаза, когда Рэббит придавил к ее коже трафарет. Даже это каким-то образом возбуждало.

Затем он снял лист бумаги.

— Посмотри, в этом месте хочешь тату?

Она чуть не побежала к зеркалу. Используя ручное, маленькое, чтобы рассмотреть отражение в зеркале на стене, Лесли увидела свою татуировку — идеально подходящую ей татуировку, отпечатанную на спине. Она усмехнулась так широко, что заболели щеки.

— Да. О боги, да.

— Садись, — сказал Рэббит и указал на стул.

Она присела на краешек и стала наблюдать, как Рэббит методично натянул перчатки, вытащил из стерильной упаковки шприц, с помощью которого набрал из пузырька какую-то тягучую прозрачную мазь, и положил его на поднос, покрытый марлей. Затем он достал несколько маленьких стаканчиков для чернил, поставил их на поднос с марлей и налил в них чернила.

Я видела это тысячу раз — ничего особенного. И, тем не менее, Лесли не могла отвести взгляд.

Рэббит делал все молча, как будто ее здесь не было. Он открыл новую упаковку и извлек на свет тонкую длинную металлическую иглу. Казалось, это было обычная игла, но Лесли, часами слушавшая разговоры Рэббита в салоне, знала, что на кончике этого металлического стержня сразу несколько отдельных иголочек. Моих иголочек, для моей татуировки, на моей коже. Рэббит вставил иглу в машинку. Раздался мягкий звук, возникший от скольжения металла по металлу, в сопровождении почти неслышного щелчка. Лесли, не сознававшая до этого, что затаила дыхание, выдохнула. Если бы она была уверена, что Рэббит позволит, она попросила бы его дать ей подержать татуировочную машинку, взяла бы в руки это примитивно выглядевшее приспособление с металлическими катушками и изогнутым стержнем. Но вместо этого она просто смотрела, как Рэббит подготавливает машинку к работе. Она вздрогнула. Приспособление выглядело как грубая переносная швейная машинка, с помощью которой Рэббит вышьет узор на ее теле. Было что-то древнее в этом процессе, что-то, находившее отклик в ее душе, какой-то скрытый смысл, который безвозвратно изменит ее. И это было именно то, чего она хотела.

— Повернись-ка, — Рэббит сделал жест рукой, и Лесли снова повернулась к нему спиной. Он смазал ее кожу какой-то мазью обтянутым в латекс пальцем и спросил: — Готова?

— Мгм, — она сосредоточилась, задумавшись на мгновение, будет ли ей больно, но не очень переживая по этому поводу. Некоторые клиенты, которых она видела, жаловались, что боль была невыносимой. Другие, похоже, совершенно не замечали ее. Все будет прекрасно. Первое касание иглы было поразительным — острое ощущение, которое скорее раздражало, чем было на самом деле болезненным. Но все оказалось далеко не таким ужасным.

— Ты как? В порядке? — спросил Рэббит и убрал иглу.

— Мгм, — сказала она снова. Это был самый внятный ответ, на который она была способна в этот момент.

Затем, когда пауза затянулась так, что она была готова умолять Рэббита вернуться к работе, он снова приложил машинку к ее коже. Оба молчали, пока он делал внешний контур татуировки. Лесли закрыла глаза и сконцентрировалась на шуме машинки, прерываемом короткими паузами, на том, как она касалась ее кожи, останавливалась и снова возвращалась. Она не видела этого, но так часто наблюдала за работой Рэббита, что прекрасно знала: в такие паузы он опускал кончик иглы в маленькие стаканчики с чернилами, как ученый — свое перо в чернильницу.

А она сидела перед ним, подставив свою спину, словно была живым холстом для художника. Это было чудесно! Единственным звуком было жужжание машинки. Хотя это было больше, чем звук: это была вибрация, которая, казалось, впитывалась ее кожей и проникала прямо в кости.

— Я могу так просидеть целую вечность, — прошептала Лесли с закрытыми глазами.

Откуда-то послышался мрачный смех. Глаза Лесли распахнулись:

— Здесь есть еще кто-то?

— Ты просто устала. Школа, дополнительные смены на работе, я прав? Наверное, ты задремала. — Он вскинул голову так, как могли только он и его сестры: словно собака, потревоженная новыми звуками.

— Хочешь сказать, что я уснула сидя, пока ты татуируешь меня? — Она бросила на него взгляд через плечо и нахмурилась.

— Возможно, — пожал плечами Рэббит и отвернулся, чтобы открыть коричневый стеклянный пузырек. Он был не похож на остальные пузырьки с чернилами: этикетка на нем была подписана вручную и на языке, который она не смогла узнать.

Когда Рэббит снял крышечку, ей показалось, что из пузырька стали выскальзывать какие-то тени. Фигня какая-то. Она моргнула и уставилась на пузырек.

— Наверняка устала, — пробормотала она.

Рэббит налил чернила из пузырька в чистый стаканчик, держа его так, чтобы коричневое стекло не коснулось края стаканчика, затем запечатал пузырек и сменил перчатки.

Лесли снова села ровно и закрыла глаза.

— А знаешь, я думала, это больно.