На этот риторический вопрос Ильич не смог найти ответа, и Слейд подытожил:

— Хорошо, ты вместе с остальными займешь свой пост у агентства «Нордри» завтра в одиннадцать. Я хочу, чтобы вы позвонили мне сразу же, как только заметите Стюарта. Это понятно?

— Вас поставят в известность, — сказал Ильич. Я услышал, как дверь открылась. — Где Кенникен? — спросил он.

— То, что делает Кенникен, тебя не касается, — ответил Слейд резко. — Ты можешь идти.

Дверь захлопнулась.

Немного погодя до меня донесся шорох бумаги и скрип, сопровождаемый металлическим щелчком. Я слегка приоткрыл дверь гардероба и одним глазом заглянул в комнату. Слейд сидел в кресле с газетой на коленях и подносил огонь зажигалки к толстой сигаре. Прикурив, он обвел взглядом комнату в поисках пепельницы. Она стояла на ночном столике, поэтому ему пришлось привстать и передвинуть свое кресло так, чтобы пепельница оказалась под рукой.

Это оказалось на руку и мне, потому что, передвинув кресло, он повернулся ко мне спиной. Я достал из кармана авторучку и очень медленно открыл дверь гардероба. Комната была маленькой, и поэтому мне понадобилось сделать только два шага, чтобы приблизиться к нему. Я не произвел ни единого звука, но, возможно, это частичное изменение в освещенности комнаты заставило его начать поворачивать голову. Я прижал кончик ручки к складке жира у него на затылке и произнес:

— Оставайся на месте или лишишься головы.

Слейд застыл, и, нагнувшись, я сунул другую руку за лацкан его пиджака, где обнаружил пистолет в наплечной кобуре. Похоже, что теперь все носили с собой пистолеты, и я быстро становился экспертом по части разоружения людей.

— Я не хочу, чтобы ты двигался, — сказал я и отступил назад. Передернув затвор пистолета, я убедился, что он заряжен, и передвинул в боевое положение предохранитель.

— Вставай.

Он послушно поднялся на ноги, все еще сжимая в руках газету. Я сказал:

— Подойди к стене, что прямо перед тобой и обопрись об нее, широко раздвинув руки.

Отступив еще немного назад, я критически наблюдал за тем, как он выполняет мои указания. Он знал, что я собираюсь делать, это самый безопасный способ обыскать человека. Будучи Слейдом, он попытается извлечь для себя выгоду из этой процедуры, поэтому я сказал:

— Отодвинь свои ноги от стены и обопрись о нее посильнее.

Находясь в таком положении, он сразу же потеряет равновесие, если попытается что-нибудь предпринять, — это позволит мне опередить его на решающую долю секунды.

Он, шаркнув подошвами, отодвинул ноги назад, и я увидел, как задрожали его запястья, когда приняли на себя вес тела. Затем я быстро обшарил его карманы и бросил их содержимое на кровать. У него не имелось с собой другого оружия, если только не считать оружием шприц для подкожных инъекций, а я решил его расценивать именно так, после того как, раскрыв бумажник, увидел ампулы, которые к нему прилагались. Зеленая слева для того, чтобы вызвать у человека глубокий шестичасовой нокаут; красная справа гарантирует смерть через тридцать секунд.

— Теперь подогни колени и очень медленно опускайся на пол по стене.

Его колени ослабли, и я привел его в ту позицию, которую когда-то заставил принять Флита — лежа лицом вниз с руками, широко раскинутыми в стороны. Требовался человек в лучшей физической форме, чем Слейд, чтобы наброситься на меня из такого положения; Флит мог сделать это, если бы я не упер ему в позвоночник дуло его винтовки, а Слейд был не так молод и успел отрастить себе солидное брюшко.

Он лежал, повернув голову набок, его правая щека прижалась к ковру, а левый глаз смотрел на меня, сверкая злобой. Он заговорил в первый раз.

— Ты уверен, что сегодня днем ко мне никто не должен прийти?

— У тебя есть все основания побеспокоиться об этом, — сказал я. — Если кто-нибудь откроет дверь в номер, ты покойник. — Я улыбнулся. — Мне будет очень жаль, если это окажется всего лишь горничная, тогда ты погибнешь совершенно зазря.

Он произнес с возмущением:

— Какого черта ты делаешь, Стюарт? Ты что, сошел с ума? Я уверен, что так и есть — я рассказал об этом Таггарту, и он со мной согласился. Теперь убери пистолет и позволь мне подняться на ноги.

— Я должен признать, что ты совершил неплохую попытку, — произнес я с восхищением. — Тем не менее если ты напряжешь хотя бы один мускул для того, чтобы встать, я пристрелю тебя на месте.

Его ответной реакцией было быстрое подергивание века на том единственном глазу, который я мог видеть. Через некоторое время он сказал:

— Тебя повесят за это, Стюарт. Измена по-прежнему считается самым тяжким преступлением.

— Очень жаль, — заметил я. — Во всяком случае тебя не повесят, поскольку то, что ты совершил, не является изменой — это простой шпионаж. Насколько я знаю, шпионов не вешают — по крайней мере, в мирное время. Тебя бы сочли изменником, если бы ты был англичанин, но тебе не грозит печальная участь предателя родины, ведь ты русский.

— Ты, точно, сошел с ума, — произнес он с отвращением.

— Я русский!

— Ты такой же англичанин, как Гордон Лонсдейл канадец.

— Ох, подожди пока Таггард до тебя доберется, — оказал Слейд. — Он пропустит тебя через мясорубку.

Я поинтересовался:

— О чем ты здесь совещался с представителем оппозиции, Слейд?

Ему удалось собрать достаточно искусственного негодования для того, чтобы выплюнуть с яростью:

— Черт возьми! Эта моя работа! Ты делал то же самое; когда-то ты был правой рукой Кенникена. Я просто выполняю приказы — в отличие от тебя.

— Это интересно, — заметил я. — Твое задание весьма любопытно. Расскажи мне о нем побольше.

— Я не собираюсь ничего рассказывать предателю, — ловко увернулся он.

Должен признаться, что в тот момент я в первый раз по-настоящему оценил Слейда. Лежа на полу в унизительной позе под дулом пистолета, направленного ему в затылок, он не отступал ни на дюйм и приготовился вести борьбу до конца. Я сам был в его положении, когда работал рядом с Кенникеном в Швеции, и знал, как сильно портит нервы такая жизнь — никогда не знаешь, в какой из дней твое прикрытие рухнет. И вот он по-прежнему пытается убедить меня в том, что он чист, как патентованное моющее средство, и стоило мне поддаться ему хотя бы на долю секунды и позволить взять над собой верх, как в то же мгновение я был бы покойником.

Я сказал:

— Заканчивай, Слейд. Я слышал, как ты приказал Ильичу убить меня. Только не говори мне, что этот приказ ты тоже получил от Таггарта.

— Да, — произнес он, не моргнув глазом. — Он думает, что ты переметнулся на другую сторону. Хотя, принимая во внимание твое поведение, я не могу винить его за это.

Я чуть не рассмеялся от такой наглости.

— Черт возьми, ну ты хорош! — воскликнул я. — Ты лежишь здесь, уткнувшись лицом в ковер, и рассказываешь мне такие вещи. Полагаю, Таггарт также приказал тебе попросить русских сделать для него эту работу.

Слейд оттянул назад щеку, приоткрыв рот в искаженной полуулыбке.

— Такое случалось и раньше, — сказал он. — Ты ведь убил Джимми Биркби.

Мой палец невольно сжался на курке, и мне пришлось сделать глубокий вдох для того, чтобы расслабиться. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я произнес:

— Ты никогда не находился ближе к смерти, чем сейчас, Слейд. Тебе не следует упоминать Биркби — это для меня больное место. Давай не будем больше ломать комедию. С тобой все кончено, и я знаю это совершенно определенно. Ты должен пролить свет на многие вещи, которые меня интересуют, и ты должен говорить быстро, поэтому начинай.

— Убирайся к дьяволу, — сказал он угрюмо.

— В данный момент ты находишься к нему гораздо ближе меня, — заметил я. — Позволь, я изложу все следующим образом. Лично меня абсолютно не волнует, англичанин ты или русский. Меня также не беспокоит и патриотизм, я уже прошел через это. Моя неприязнь к тебе чисто персональная, основанная на межчеловеческих отношениях, если хочешь. Она лее является мотивом для большинства убийств. Элин чуть не застрелили в Асбьюрги по твоей инструкции, и я только что слышал, как ты приказал своему человеку убить меня. Если я убью тебя сейчас, то это будет просто самозащита.