— Но подобные проблемы не должны решаться на таком уровне, — возразила она. — Пускай ими занимаются политики и дипломаты.

Я вздохнул и наклонился вперед на своем стуле.

— Когда я в первый раз приехал в эту страну, кто-то сказал мне, что существуют три вещи, которые не может объяснить ни один исландец — даже другому исландцу: исландская политическая система, исландская экономическая система и исландские законы, регламентирующие продажу спиртных напитков. В данную минуту нас не интересует алкоголь, но политика и экономика расположены в верхней части списка проблем, которые меня беспокоят.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — произнесла Элин несколько озадаченно.

— Я говорю вот про этот холодильник, — сказал я. — И про эту кофемолку. — Мой палец снова вытянулся. — И про электрический чайник, и про транзисторный приемник. Они все импортированы, а чтобы позволить себе импорт, вы должны поставлять товары на экспорт — рыбу, баранину, шерсть. Косяки сельди ушли от берега на тысячу миль, оставив ваш сельдяной флот на мели. Ваши дела и без того достаточно плохи, чтобы делать их еще хуже.

Сигурлин изогнула брови.

— Что ты имеешь в виду?

— В данном столкновении участвуют три страны — Британия, Америка и Россия. Предположим, что борьба перейдет в дипломатическое русло и будет объявлена нота протеста, гласящая: «Перестаньте вести свои сражения на исландской территории». Ты думаешь, подобные вещи возможно удержать в секрете? В каждой стране есть люди с крайними политическими взглядами — я уверен, Исландия здесь не исключение, — и они все поднимут большой шум.

Я поднялся со стула.

— Антиамериканцы начнут кричать о базе в Кьеблавике, антикоммунисты получат хороший предлог, за который можно ухватиться, и у вас, возможно, возобновится Рыбная война с Британией, поскольку я знаю, что множество исландцев недовольны соглашением 1961 года.

Я повернулся лицом к Сигурлин.

— В ходе Рыбной войны вашим траулерам запрещалось заходить в британские порты, поэтому вы установили торговые отношения с Россией, которые продолжаются и поныне. Что ты думаешь о России как о торговом партнере?

— Я думаю о ней очень хорошо, — ответила она немедленно. — Русские много для нас сделали.

Я произнес взвешенно:

— Если ваше правительство займет позицию, требующую обмена официальными нотами, то эти добрые отношения могут оказаться под угрозой. Ты хочешь, чтобы так произошло?

Ее лицо застыло от испуга. Я мрачно произнес:

— Если об этих шалостях станет когда-нибудь известно, то произойдет самый большой скандал, когда-либо задевший Исландию с той поры, когда Сэм Фелпс пытался посадить на трон Йоргена Йоргенсена в 1809 году.

Элин и Сигурлин беспомощно посмотрели друг на друга.

— Он прав, — сказала Сигурлин.

Я знал, что я прав. Под мирной поверхностью исландского общества таились силы, справиться с которыми будет нелегко. Старая вражда все еще дремала в сердцах самых злопамятных граждан, и не требовалось больших усилий для того, чтобы разбудить ее вновь. Я сказал:

— Чем меньше политики знают, тем будет лучше для всех. Я люблю эту страну, черт возьми, и не хочу, чтобы грязь поднялась здесь на поверхность. — Я взял Элин за руку. — Я постараюсь разобраться с этим делом как можно скорее. Мне кажется, я знаю путь.

— Отдай им этот сверток, — произнесла она настойчиво. — Пожалуйста, Алан, отдай им его.

— Именно так я и собираюсь поступить, — сказал я. — Но на свой собственный манер.

Здесь требовалось о многом подумать. Например, о фольксвагене. Кенникену не потребуется много времени на то, чтобы проверить регистрационный номер и установить, кому он принадлежал. Это означало, что он мог оказаться здесь уже сегодня.

— Сигурлин, — сказал я. — Ты можешь взять пони и присоединиться к Гуннару?

Она посмотрела на меня с недоумением.

— Но зачем?.. — Тут она поняла в чем дело. — Фольксваген?

— Да, здесь могут появиться незваные гости. Тебе лучше не попадаться у них на пути.

— Я получила записку от Гуннара вчера вечером сразу после того, как ты уехал. Он задержится еще на три дня.

— Прекрасно, — сказал я. — Через три дня все должно уже закончиться.

— Куда ты собираешься ехать?

— Не спрашивай, — предостерег я ее. — Ты и так уже знаешь слишком много. Просто скройся в таком месте, где никто не сможет задавать тебе вопросы. — Я щелкнул пальцами. — Мне надо избавиться от «лендровера». Я брошу его, но мне не хотелось бы, чтобы его нашли здесь.

— Ты можешь оставить его в конюшне.

— Это мысль. Пойду переложу кое-какие вещи из «лендровера» в «вольво». Я вернусь через несколько минут.

Я прошел в гараж и достал из «лендровера» электронное устройство, две винтовки и патроны к ним. Оружие я завернул в большой кусок мешковины, который нашел на полке с инструментами, и убрал его в багажник «вольво».

Ко мне подошла Элин и спросила:

— Куда мы едем?

— Не мы, — ответил я. — А я один.

— Я поеду с тобой.

— Ты отправишься вместе с Сигурлин.

На ее лице появилось хорошо мне знакомое упрямое выражение.

— Мне понравились те слова, которые ты произнес недавно, — сказала она. — По поводу того, что ты не хочешь, чтобы моей стране был причинен какой-нибудь вред. Но это моя страна, и я могу сражаться за нее не хуже, чем кто-либо еще.

Я чуть не рассмеялся вслух.

— Элин, — сказал я. — Что ты знаешь о сражениях?

— То же, что и любой другой исландец, — ответила она невозмутимо.

У нее было что-то внутри, какой-то несгибаемый стержень.

— Ты даже не представляешь себе, что происходит, — сказал я.

— А ты?

— Я постепенно начинаю понимать. Я уже убедился в том, что Слейд русский агент — и я зарядил Кенникена как пистолет, направив его на Слейда. Когда они встретятся, он скорее всего выстрелит, и в этот момент я не хотел бы оказаться на месте Слейда. Кенникен верит только в прямые действия.

— Что случилось прошлой ночью? Все было так плохо?

Я захлопнул багажник машины.

— Это была не самая счастливая ночь в моей жизни, — ответил я коротко. — Тебе лучше пойти собрать вещи. Я хочу, чтобы в этом доме через час никого не было.

Я достал карту и разложил ее на капоте.

— Куда ты поедешь? — Элин была очень настойчива.

— В Рейкьявик. Но сначала мне нужно попасть в Кьеблавик.

— Тебе придется сделать большой крюк, — она провела пальцем по карте. — Ты сначала окажешься в Рейкьявике, если только не поедешь на юг через Хверагерди.

— Это проблема, — произнес я медленно и, нахмурившись, посмотрел на карту.

Сеть дорог, которую я себе представлял, существовала и на самом деле, но она была совсем не такой густой как мне казалось. Я не знал, страдал ли Департамент от недостатка человеческих ресурсов, в чем меня пытался убедить Слейд, но Кенникен определенно не испытывал таких затруднений, с ним, по моим подсчетам, в разное время находилось в общей сложности десять человек.

Согласно карте весь полуостров Рейкьянес можно было полностью перекрыть с востока, разместив людей в двух точках — Сингвеллире и Хверагерди. Если я проеду через любой из этих городов на нормальной скорости, меня сразу же заметят; если я пронесусь через них сломя голову, то привлеку к себе такое же внимание. И радиотелефонная связь, которая однажды хорошо мне послужила, теперь будет работать против меня, и они бросятся за мной всей своей сворой.

— Боже! — воскликнул я. — Это совершенно невозможно. — Элин одарила меня приободряющей улыбкой.

— Я знаю один путь, — произнесла она слишком небрежным тоном, — о котором Кенникен вряд ли догадается.

Я посмотрел на нее с подозрением.

— Какой?

— По морю. — Она опустила палец на карту. — Если мы доберемся до Вика, то там у меня есть один старый друг, который отвезет нас в Кьеблавик на своем катере.

Я с сомнением посмотрел на карту.

— До Вика ехать достаточно долго, и он находится в противоположном направлении.