В этот день я постиг сразу несколько истин: 1) доброе дело не всегда вознаграждается добром; 2) наказание не всегда справедливо; 3) боль от ремня не пропорциональна его ширине. Это был урок физики и метафизики вместе.
Они - буряты!
Про русских и немцев уже понятно - это "наши" и "враги". Наши говорят немцам: "Хенде хох!", берут в плен и кормят солдатской кашей. Немцы расстреливают, даже если ты поднял руки - поэтому сдаваться вообще нет смысла. Но, оказывается, кроме русских и немцев, в мире есть еще и буряты! Я знал это слово, но смысл его вдруг понял только сейчас, встретив на улице двух луноликих парней. Я встал перед ними и, глядя им в глаза, спросил: "Вы - буряты?" они посмотрели почему-то друг на друга, видимо, чтоб еще раз убедиться, и хором кивнули в знак согласия. Я развернулся кругом и, как Архимед с криком "Эврика", побежал по улице, истошно крича: "Они - буряты!!! Буряты! Они - буряяяяятыыы!!!"
На крик выскочила мама, всплеснула руками, и, в ужасе затыкая мне рот, шептала: "Замолчи, так же нельзя! Замолчи!" Я задыхался и не мог успокоиться: "Что нельзя? Они же буряты! А мы - русские! Правильно?" Мама схватила меня в охапку и утащила домой. Она была как всегда далека от теории этноса и вопросов национального самосознания, а я в тот момент невероятно приблизился к пониманию предмета социальной антропологии. Именно этот случай, а не стрельба из пистолета за домом, стал начальным шагом на моем пути к будущей профессии - профессии этнографа. Тогда я не мог еще об этом догадываться, но уже понял, что кроме "врагов" и "своих", то есть, русских и немцев, мир полон разнообразных форм жизни. Кроме бурят, например, есть еще их разновидность - монголы. Они иногда приезжают к отцу ночью пить водку на кухне. Буряты с монголами почти не отличаются - не то, что русские с немцами. Монголы - это такие буряты, которые живут за границей, не едят рыбу, и у них в лесах гораздо больше дичи, поэтому наши офицеры любят ездить к ним на охоту и на рыбалку.
Воспитание терпения и смелости
С болью у меня проблем не было - я уже умел ее терпеть, и это очень ценилось среди мальчишек. Например, когда у меня разболелся зуб, то отец повез меня в расположение полка, так как врач был только в воинской части. Я уже не раз там бывал: если я себя хорошо вел или меня некуда было деть, то он привозил меня в полк, отдавал солдатам, а сам говорил, что шел в штаб. С солдатами было всегда интересно, они все мне показывали - даже то, что нельзя. Можно было залезть в танк и прицелиться из пушки, покрутить пулеметом во все стороны, понажимать все кнопки. Можно было иногда покататься на БТРе, пощелкать затвором орудия.
Так и в этот раз - отец сказал, что если я не буду плакать, то отведет меня на стрельбище. Врач посмотрел зуб и сказал: "Будем удалять" Я похолодел и переспросил: "А что такое удалять - выдергивать что ли?" врач быстро переглянулся с отцом, улыбнулся и сказал: "Не, просто удалять!" и достал какие-то плоскогубцы. Он быстро зацепил зуб и выдернул. Я почти не орал, только чуточку вначале, от неожиданности. Хотел расплакаться от обиды, что меня обманули, но быстро передумал, вспомнив про стрельбище. Я спросил отца:
- На стрельбище идем?
- Конечно, я же обещал!
- А я же кричал, когда зуб выдирали!
- Ну, это не считается! - великодушно ответил он.
На стрельбище мне дали подержать пулемет РПК, но пострелять не разрешили - сказали, что нужно подрасти. Я не согласился и сказал, что сейчас уже могу, так как стрелять умею. Тогда капитан предложил мне поднять РПК, а я не смог. Было стыдно, конечно, и он объяснил, что даст мне пострелять из пулемета сразу же, как только я смогу его поднять. А для этого нужно больше каши есть. Ненавижу эту фразу - слышу ее постоянно!!! Зато я насобирал целую кучу стреляных гильз, а когда отец сказал капитану, что я не плакал у зубного врача, то капитан сделал мне особый подарок - дал мне кусок пулеметной ленты, куда я радостно вставил все свои гильзы.
После этого отец шепнул, что нам нужно срочно зайти в штаб. Вообще-то я представлял себе штаб по-другому. Когда мы зашли, то увидели, что за столом сидят офицеры, смеются и наливают себе что-то мутное из большого графина. Никаких карт местности и курвиметров (у меня в комнате и то можно найти курвиметр и офицерскую линейку)! Когда офицеры увидели нас, то все сразу замолчали - наверное, обсуждали какие-то военные секреты. Один лейтенант по имени Сандро стоял у стола со стаканом в руке. У стакана была отколота часть стенки. Заходя в помещение, отец громко поздоровался: "Товарищи офицеры!" - и, указывая на стакан Сандро, спросил: "Специально стакан сломал, чтобы грузинский нос умещался, когда залпом пьешь?" Все захохотали, а отец сказал, что мне нельзя знать военную тайну, и поэтому я должен подождать в коридоре.
Когда отец вышел, он сказал, что умение хранить тайну необходимо, чтобы стать настоящим офицером. Поэтому я никому не должен говорить, даже родной матери, что был в штабе и кого там видел. Можно рассказать только о зубном кабинете и о стрельбище. Мне уже за сорок, а моя мама до сих пор не знает этой истории.
Так или иначе, с терпением к боли вопрос был под контролем, но оставалась одна очень серьезная проблема на моем пути к военной профессии - я думал - а вдруг я трус?
Эта мысль не давала мне покоя и отравляла мою жизнь. Ведь я же не мог себе сказать, что ничего не боюсь. Я боялся темноты, боялся признаться родителям, если что-то сломал, боялся драться с большими. Со страхом темноты я работал таким образом: вначале понял, что страшна темнота не сама по себе, а только если кто-то внезапно схватит. Тогда я выключал свет и подолгу сидел в туалете, привыкая к ощущению. Потом расширял темное пространство до пределов всей квартиры, пока не научился вообще не думать о темноте. Решил так: пока не схватят, нечего и бояться! Страх перед темнотой прошел вообще, но оставались еще несколько страхов - страх машин и страх полудиких коров. Сейчас объясню.
Кто жил в Забайкалье, тот меня поймет и вспомнит это убогое зрелище - тощие коровьи задницы, окружившие местную помойку. В городской черте местные жители не особенно заботились о скотине, традиционно предоставляя бедным животным самим искать подножный корм. Вот они в поисках пищи и слонялись по улицам как по степи, а нам запрещали к ним близко подходить - это было небезопасно. В этом и состояло одно из наших упражнений по развитию смелости: нужно было подойти, раздразнить корову, а еще лучше - быка, и как только она в ярости развернется, бросит жевать и опустит свою рогатую голову для атаки, успеть добежать до сараев. Особым шиком было дернуть корову за хвост. Тогда мы еще ничего не знали о корриде, поэтому могу смело утверждать, что придумали этот спорт независимо от испанцев.
Еще одно упражнение касалось страха машин, и придумал его я. Мимо наших бараков проходила дорога, по которой двигались грузовики, автобусы, а иногда даже - танки и БТРы. Поперек этой дороги в землю была вкопана железобетонная труба метрового диаметра для протока воды. Основная идея заключалась в том, что необходимо было залезть в трубу и спрятаться, ожидая появления машины на пригорке. После этого нужно было вылезти и разлечься на проезжей части, пока машина не подъедет совсем близко. В самый последний момент надо вскочить и спрятаться в трубу. Расстояние до машины раз за разом нужно стараться уменьшать. В этот процесс мы внесли состязательный элемент - ложились сразу несколько человек и выигрывал тот, кто позже всех вскочил и спрятался. Мы мечтали о танке и БТРе, но все время попадались ЗИЛы, Уралы и ГАЗ-66.
Поездка на поезде
Я всегда любил куда-нибудь ехать - все равно на чем. Отец рассказывал, что из роддома меня забирали на БТРе, но я не помню. Люблю ГАЗ-66: он так устроен, что мотор находится внутри кабины рядом с водителем. И если ты маленький, то запросто можешь уместиться на этом моторе, а взрослый так не сможет!!! Как будто эту машину сконструировали не только для солдат, но и для детей! Лежишь себе на теплом кожухе, смотришь в окно, а на улице - мороз, темнота и поземка по дороге. Красота! И не замечаешь, как уснул... Просыпаешься уже на месте.
