Мы быстро переехали и начали знакомиться с соседями. Все они – офицерские семьи, которые приехали из разных частей нашей страны и даже из-за границы: из ГДР, из Чехословакии – отовсюду, где служат наши. У всех у нас есть что-то общее – одна судьба. Если служит отец, то по закону считается, что служит вся семья – и мать, и дети. Жена офицера может, например, сказать так: «Мы с мужем и детьми служили на Дальнем Востоке».

Первая к нам пришла знакомиться тетя Фая с Украины. Она встала у нас в дверях, заслонила весь проем и объявила:

– Борщ варю, а соли нет! Не одолжите?

– Так вы проходите!

– Та не, я быстренько! Здесь, в дверях постою!

Первые полчаса она и правда стояла, подперев косяки, не замолкая ни на секунду. Потом все-таки поддалась на уговоры мамы и прошла на кухню. Там они еще с полчасика посидели, а потом тетя Фая спохватилась, вспомнив про борщ, и убежала, забыв про соль. Через полчаса мы все у тети Фаи в гостях ели борщ, вареники и сало и слушали бесконечные веселые истории. У них была большая дружная семья – тетя Фая, ее муж Виталий Николаевич – замполит дивизии, который до этого служил военным советником в Эфиопии, и три сына, самый старший и хулиганистый – тот самый Димка Рыжий. Наши родители договорились идти в лес на шашлыки в следующие выходные – заодно и знакомство с новосельем отметить.

…Рыжий вышагивает впереди и несет на плече магнитофон, который орет голосами Высоцкого или группы Boney M. За ним идут взрослые и прут на себе замаринованное в уксусе мясо и необходимое для шашлыков оборудование: шампуры, топоры, бутылки и, конечно, незаменимые граненые стаканы…

– Где место выберем?

– Давайте вот на этой полянке у кривой березы! Смотрите, как красиво!

– И дров вокруг навалом! Решено!

– Тогда дети – за дровами, мужики – к костру и мясу, женщины – стол готовить и овощи резать!

Столом у нас служит расстеленная на траве плащ-палатка. Очаг сооружается из кирпичей, вместо скамеек – два бревна по краям плащ-палатки. И былинники речистые начинают свой бесконечный рассказ:

– А вот мы как-то в Африке с нашими эфиопскими товарищами поехали на охоту…

– Да в Забайкалье, между прочим, охота никак не хуже! И изюбр не уступает носорогу!

– Не сомневаюсь! Тогда – за охоту!

Вообще, над замполитами всегда подтрунивают – вроде как болтуны и пустобрехи, даже поговорка есть в армии: «Брешет, как замполит». Но замполит замполиту – рознь. Про Виталия Николаевича отец говорит: «Кремень-мужик», а отец толк в людях знает.

Вот я и, набравшись смелости, спросил его:

– Если вы так и впрямь любите армию, то почему говорите «чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона»?

– А одно другому не мешает – любить и говорить правду. Я тебе больше скажу: «Как надену портупею – все тупею и тупею!»

И они все заржали как кони, чокнулись и выпили за нашу Советскую армию.

В общем, что я хотел сказать: в нашем подъезде собрались хорошие веселые люди, и мы все быстро подружились. Детей разных возрастов много, и все пацаны собираются во дворе у турника. Турник – это наш спортивный клуб. Около него обсуждаются новости и меряются силой и ловкостью: по очереди крутят фигуры или играют в «лесенку» на подтягивания. Те пацаны, которые еще не доросли до турника, бегают вокруг с самострелами, сделанными из дощечки, бельевой прищепки и резинки от трусов. Стреляют такие самострелы вишневыми косточками или сушеным горохом. Но не дай бог им выстрелить в сторону турника, где разговаривают старшие, – так и самострела можно лишиться! Каждый стрелок мечтает поскорее сменить свой самострел на право подходить к турнику. Этот момент приходит тогда, когда авторитетное жюри принимает новичка в свою группу, – так мальчишеский коллектив воспроизводит себя, так происходит инициация.

Отпуск отцу дали зимой, и родители решили съездить в Ленинград – там один из сослуживцев разрешал нам пожить в своей пустой квартире. Сестра была еще маленькая, ее оставили у деда с бабушкой, а я поехал с родителями. Я давно мечтал попасть в Ленинград – в Москве-то я уже бывал, а вот в Ленинграде еще не доводилось. Хотелось посмотреть, как это – город на островах?

Чудеса начались с самого поезда. Четвертым в наше купе зашел представительный мужчина в гражданке, но по выправке я сразу мог определить, что он из наших – военный. Мы поздоровались, отец какое-то время приглядывался к нашему соседу, пока вдруг не объявил:

– А я вас узнал! Вы – космонавт Макаров! – Неудивительно, ведь мой отец знал всех хоккеистов и космонавтов в лицо.

– Вы не ошиблись! – улыбнулся наш сосед.

До этого я думал, что космонавты – это почти боги, и с простыми смертными они не разговаривают и уж тем более в одном купе не ездят. Ан нет! С нами вот едет сам космонавт Макаров! Сидят с отцом, рассказывают всю дорогу анекдоты друг другу. Вот встали и пошли в вагон-ресторан, вернулись с бутылкой армянского коньяка и скомандовали мне «отбой». Я не хотел подводить отца: перед космонавтом нужно было показать, что у нас с дисциплиной все в порядке. Зато мне отдали верхнюю полку, о чем я всегда мечтал, и поезд меня быстро убаюкал.

Когда я проснулся, поезд стоял на перроне, а космонавта уже не было. Как будто он мне приснился. Зато с этого момента начинался для меня Ленинград.

Так вот он какой, Ленинград! Метель на Невском сбивала с ног, но нам не привыкать – мы же не неженки какие-нибудь, а сибиряки! У нас бураны и похлеще бывают! Зато в этом городе мне нравится все: и чебуреки, и пельмени в пельменной на Невском, и дворцы, и музеи. Экскурсовод в автобусе рассказывал о блокаде и о том, как жители, погибая от голода и бомбежки, спасали памятники, обкладывая их мешками с песком. Следы войны виднеются тут и там: вот колонна Исаакия, побитая осколками, вот знаменитая надпись на улице: «Внимание! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!» Жители города-героя 900 дней сражались и не сдавались, а я пытался представить, сколько это – много или мало. Получается, почти половина времени, которое я провел в школе. Очень много… И еще экскурсовод говорил, что жители получали в день только 125 граммов хлеба. Мне показали этот кусочек. Я понял, почему мой дед сердится, если я не доедаю хлеб, хотя сейчас уже и нет войны. И не дай бог выкинуть кусочек в мусорное ведро – сразу получишь «на орехи»!..

Спасенные жителями города скульптуры – такие живые и такие разные: рвущиеся на свободу кони на Аничковом мосту, гибнущие матросы с корабля «Стерегущий» и мой старый знакомый еще по Забайкалью – путешественник Пржевальский. Хоть он и бронзовый, но я к нему подошел поздоровался и погладил его верблюда. Я понимаю теперь жителей блокадного Ленинграда: нельзя было допустить, чтоб эти памятники разбомбили фашисты – иначе бы от нашей истории ничего не осталось. А кто мы без нашей великой истории? Никто, первобытные люди!

В Эрмитаж мы не пошли: мама сказала, что это слишком надолго; зато ходили в Военно-Морской музей, где видели первую подводную лодку, похожую на бочку, в которой дед солит огурцы. В этом музее мы наконец-то отогрелись горячим чаем и блинами с вареньем. Мама даже не пошла на подводную лодку смотреть – осталась в буфете, – ну и зря. Представляете, в первой подводной лодке человек должен был сидеть и крутить педали, как на велосипеде. Не то что сейчас – у нас в Советском Союзе есть атомные подводные лодки, которые могут запросто стереть с лица Земли Австралию или даже Америку – стоит только кнопку нажать.

Потом мы попали в музей артиллерии в Кронверке: отец не мог пройти мимо – там такая коллекция старинного оружия!

В Петропавловской крепости мы посетили место казни декабристов. Тех, кого не казнили, отправили к нам в Сибирь. Все это было интересно, но самое главное событие было впереди.

На следующий день рано-рано утром мы подошли к светло-зеленому зданию с ротондой на стрелке Васильевского острова. Это был Музей этнографии имени Миклухо-Маклая. Нужно было занять очередь до открытия. Мы очень долго стояли на морозе и совсем замерзли. Я пошел погреться в соседнее здание. У входа на вахте сидела добрая бабушка, она спросила меня, что мне нужно.