Но даже хлипких, вынужденных хлопков не дождался.

Вся речь была произнесена монотонным слогом, торжествующего пафоса «лектора на общественных началах» которому нравился сам процесс речи. Этот процесс для таких особ, становиться еще более приятным, когда его, хотя бы вначале слушают. Кроме всего прочего, они пытаются придать своим словам еще и ритмический рисунок, поэтому дирижируют сами себе обеими руками и одновременно отбивают такт ногой.

Алексей устало и мудро посмотрел на дружка Платонова и примкнувших к ним слушателей, Колю Рысака с Кшиштофом. После брови у него поползли вверх.

— А где твое стило, берестяная грамота или в крайнем случае папирус? — огорченно, почти оскорблено спросил он у Сергея, собираясь вот-вот заплакать. — Ты что, ничего не записывал? Получается, я все это зря говорил? В пустую сотрясал воздух?

— Зачем записывать? — не понимая, смеяться ему или начинать оправдываться, спросил Сергей.

— Verba volant, scripta manent[2], - как неразумному ребенку строго объяснил ему Алексей.

После махнул рукой, как будто внезапно вспомнил, что он все для себя уже давно и окончательно решил. Примирительно подвел черту под сказанным:

— Не ищи, солдат, в моих словах мораль и нравоучения. К сожалению, кроме многовековой, глубокой и так необходимой людям истины, там больше ничего нет.

Сергей внимательно посмотрел на Алексея, потом на песок тихо осыпавшийся с бруствера окопа, подумал и с вызовом повторил:

— А про камеру визуального наблюдения, все-таки я сам придумал, а не то, что ты называешь подозрительным словом слим… скрим… Забыл уже каким…

— Нет вы видели такого человека? — возмущенно закричал Алексей. — Рысак, выскажись. Ты здесь самый умный… Хотя и Терминатор.

Коля не ждал такого поворота событий и от неожиданности инстинктивно вздрогнул. Приняв оборонительную стойку, которой его обучил Сергей, из-под поднятого локтя спросил:

— А в чем собственно дело?

На всякий случай не опуская локтя, стал ждать разъяснений.

— Ты с умным видом стоял? — строго посмотрел на него Алексей.

— Ну!

— Лекцию про слово «спиз…л», слушал? — еще строже спросил он у Рысака.

— Ну! — с видов образованного человека продолжал настаивать на своем Коля.

— Так выскажись по этому поводу! — требовательно и возмущенно закричал Алексей.

— А в чем собственно дело? — ловко перехватил инициативу в свои руки Рысак.

Смеялся даже флегматичный Кшиштоф.

— Дайте мне самую тяжелую работу и потребуйте, чтобы я ее выполнил, и умоляю, уведите меня отсюда в смирительной рубашке, — простонал Алексей. — Мне, буйному и помешанному, с тихими идиотами не по пути…

— А в чем собственно дело?

В третий раз переспросил Коля понимая, что никто его бить не будет и за шифером для крыши вигвама, как недавно в джунглях не пошлет.

— Иди, отрок… Иди и успокой жителей земного шара тем, что пока ты здесь… Под моим присмотром, люди доброй воли, могут спать спокойно, — устало махнул рукой Алексей. — Да! Горе от ума, нам с тобой явно не угрожает.

Однако Рысака такой поворот событий не устраивал. Он как в школе поднял вверх руку и задал мучающий его вопрос:

— Я, типа, не понял… А чё, название такое понтовое — Розовая легенда?

На всякий случай, кулак поднятой руки рефлекторно сжал еще крепче и от лица не убирал.

— Хвалю за пытливость ума, — похлопал его по плечу Гусаров. — Я хотел назвать свой научный труд «Разовая легенда», т. е. на один раз, но видно зря старался, что не назвал. Была призрачная надежда на то, что мой единоокопник не поленится, запишет мои слова и все это станет достоянием всемирной культуры и само собой истории. Да видно, не судьба. Хоть и последней, но надежда на нечаянную радость и Нобелевскую премию, умерла. Так как повторить все заново, под запись, я уже не смогу, запал не тот. А без харизмы в науке сиди и не рыпайся…

Со стороны было видно, как сильно переживает человек, потративший впустую чужое время. Другие народы тоже умею переживать, те же сенегальцы, очень в этом преуспели. А вот показать это, с широким размахом и одухотворенным задором, нет, не умеют. Пока еще должных, славянских высот в этом, не достигли.

Все долго, исподлобья поглядывая друг на друга, испытующе молчали. Первым не выдержал Алексей. С тоскливым криком, покидающей родное гнездо и улетающей в теплые края птицы, прокурлыкал:

— Так по вашему, я никакая не муза..? А муз?

После этого многим показалось, что кто-то случайно обронил слезу. Устойчивые инстинкты и безусловные рефлексы, и здесь сняли свой урожай.

Сергей не поддался на псевдонаучную лирику мужественного героя нашего повествования, а совсем наоборот. Психанул и еще раз мстительно и раздельно, с осознанным превосходством повторил свое утверждение:

— Про установку камеры в логове Пирогова, это все же я придумал…

Хотел Алексей в очередной раз полезть в карман за словом, да передумал. Тем более, он уже оттуда все выгреб. Делиться с демократической общественностью было нечем. Разве что, призвать их всех скопом к свободе, равенству и правопорядку. Но посмотрел он на лица тех, кто весь день тягал камни и копал окопы… И промолчал.

Вновь возникшую паузу, которая иногда возникает в трезвых беседах военных людей, разрядили прилетевшие вертолеты. Салют Кибальчишу!

Для установки макета камеры видеонаблюдения в жилище санитара, отправили Кшиштофа. Серьезно объяснять ему ничего не потребовалось. Раз надо, значит надо. Оказалось, что совместные испытание джунглями стоили многого. Кроме того, что он был шустрым пареньком, он, плюс ко всему, оказался и легионер неплохим, исполнительным и скрытным.

Перед засылкой пана Канальского с секретной миссией в логово Пирогова, его тщательно проинструктировали.

Дали понять, что вещи либо деньги там брать не надо. Так как, это всего лишь — розыгрыш. Милая, товарищеская шутка.

Конечно, чтобы все получилось и шутка не была смазана чьим-то неуклюжим поведением, установить камеру следовало так, чтобы Пирогов ее, не сразу, но обязательно обнаружил. А если санитар застукает его за установкой аппаратуры, в этом случае, чтобы шутка казалась еще более милой, совсем не грех будет треснуть его по башке чем-нибудь легким, молотком например, или ломом.

— Так может, проше пана, сразу дать ему по голове и, проше пана, без установки всяких глупостей обойдемся.