Приговор правда, заставил крепко задуматься Рысака, все ли правильно он сделал. Так как, семь лет — это было многовато, особенно за то, чего не совершал. Однако, навестивший его после судебного заседания Иван Петрович, сдержанно похвалил и пообещал, что вскоре, срок отбывания наказания будет сокращен вдвое. А пока, почетный приговор, по не менее почетной статье.

Слушая музыку, прихлебывая чифирёк можно было придаваться воспоминаниям о том, что происходило два с половиной года назад. Жизнь в принципе, славная штука. Тем более, что лагерный телеграф, не далее как вчера принес интересное известие касающееся его, Рысака, будущего. На ближайшем сходняке, если ничего экстраординарного не случится, его могли увенчать воровской короной. Ну, что ж. Поживем — увидим.

Он включил радиоприемник. Настроил его на местный радиоканал, которым забивалось все другое радиовещание. Шла трансляция музыкально-эстетической передачи «Другшланг». Радио думать не мешало.

«Хорошо, что оппозиционные рыцари без страха и упрека, были своевременно предупреждены об опасности.» Алексей пытался думать об этом, соблюдая некий нейтралитет по отношению к самому себе. Но чувство гордости за то, что, вполне возможно, спас человеку жизнь, не испугался последствий, невольно переполняли его.

Много позже, из красочной брошюры Серафима «Моя борьба — моя победа», он узнал от «совести нации», подробности «счастливого спасения». Они были красочны и изумляли читателей. Особенно этот момент, когда благодаря своей прозорливой мудрости и неподражаемому уму, он разгадал гадкий замысел областного царька.

О том, что нашелся некий господин N, который предупредил его о грозящей опасности, в результате чего, как видно лишился головы, ничего написано не было. И правильно. Нечего всякой ерундой засорять бумагу и дурить людям головы. Когда позолота нанесена, не следует ковырять ее ногтем.

Все это будет позже. Сейчас, когда приблизился момент назначения и наказания виновных в провале операции, настало время подумать о себе. Инстинкт самосохранения колотился внутри организма, тревожно размахивая красными сигнальными огнями, ясно указывая на опасность.

Главного предателя, сорвавшего операцию по своевременной и окончательной «профилактике» Серафима Бальнова, уже начали искать. На Гусарова пока не вышли, но это было временной передышкой.

Момент проверки прямой кишки на прочность, хотя и не наступил, но горячие волны неотвратимости этого мероприятия, безжалостно накатывались на кольцо ануса.

Кому, как не ему, была известна вся система установки и прослушивания телефонных переговоров враждующих между собой партий и движений. Тем более, что во многих операциях по установке такой аппаратуры, Алексей принимал самое непосредственное участие.

То, что разговор записан, прослушан и сейчас в фонографической лаборатории идет детальное изучение особенностей характеристик записанного голоса, сомнений не вызывало. Человеческий голос — это своего рода звуковые отпечатки пальцев. Похожие — есть, одинаковые — исключаются. По ним достаточно легко найти любого говоруна.

Можно было не сомневаться, что в настоящее время, среди всех немногочисленных лиц, посвященных либо обладающих доступом к информации по ликвидации Бальнова, шел негласный сбор образцов голоса, для последующего сличения и определения говорившего. Это пока первичные, оперативные, так сказать негласные действия. Но, если будет проведена официальная, служебная проверка, а все говорила том, что она будет обязательно, скрыться от карающего меча пролетариата, в образе Смерти с косой, будет, ой, как непросто.

— Гусаров, к телефону, — в очередной раз, зычно гаркнул помощник дежурного.

Инстинкт ли ему подсказал, чутье на подсознательном уровне дало отмашку или что-то другое. Но он почувствовал, что настырный абонент, это именно тот, кто занимается сбором голосовых образцев. За последние пару часов, его уже несколько раз звали к служебному аппарату. Пока, под разными предлогами от разговоров удавалось уклоняться.

В дежурке и на этот раз, был только помощник дежурного, капитан Паняшин. Простой служака, прибывший к ним с Дальнего Востока из расформированной ракетной части, но считающий себя много повидавшим и хлебнувшим в полной мере лиха. Под маской хитроватого мужичка, находился нормальный и главное, добрейшей души человек. Из той породы людей, которых, когда они рядом — не замечаешь, но если их какое то время близко нет — начинаешь испытывать серьезный дискомфорт и беспокойство. Именно у них, всегда можно и денег до получки перехватить, и бутерброд, когда ты рядом, они всегда разломят наполовину. Главное же в них было другое, они умели слушать и искренне сочувствовать, когда тебе плохо или радоваться вместе с тобой, когда хорошо.

Алексей отдавал себе отчет в том, что по отношению к Паняшину поступает достаточно скверно, если не сказать бесчестно. Но времени на придумывание, чего-то другого, более элегантного и детального у него не было. Поэтому, повздыхав для порядка, он как можно слезливей, стал жаловаться на свою лихую судьбу и пристрастие к женскому полу.

— Ты понимаешь, Паняшин. Достал он меня, — начал он издалека, как бы приглашая своего собеседника к разговору.

— Случается и хуже, — охотно вступил в разговор скучающий Паняшин. — По службе достал или где?

После этого Алексея понесло по кочкам красноречия и фантазии. Врал он вдохновенно. Главная тема — молодая любовница, жена их начальника. «Извини, при всем уважении к тебе, назвать его имя не могу.»

— Так вот, — закручивал он сюжетные болты. — В последнее время, он — так называемый муж, стал в чем-то подозревать ее, ласточку мою сизокрылую. Постоянно, гадюка очковая, выспрашивает, все с подковыркой, все с издевкой. Сейчас вот, змееныш, за меня взялся. Пытается, гад, по моему голосу определить, была у меня с его женой связь любовная или нет? Если была? Продолжается ли сейчас? А когда я начинаю с ним разговаривать, сразу очень волнуюсь. Потому как твердо знаю, что в мои объятия ее, первоначально толкнула не любовь, а его измены. Он и ее то, дочку своего боевого товарища, совратил, старый мерин. В результате, всех сексуальных излишеств, сегодня стал настоящим импотентом. Пьет, негодяй, водку и в нетрезвом, просто в голове не укладывается, аморальном виде, ее мою голубку белую, оскорбляет. А она, мой цветочек аленький, женщина молодая. Ей хочется нормальной, а главное, полноценной жизни и большой, светлой любви. Так, что он, скунс вонючий, придумал. Когда зовет меня к телефону, голос меняет. Спрашивает всякую ерунду, а разговор, енот полосатый, записывает на магнитофон. После режет пленку на мелкие куски, монтирует запись и дает ей, моей лебедушке, прослушать. Как будто бы я, со служебного телефона, развратом занимаюсь и разговариваю с любовницей. Скоро он опять позвонит, так я тебя, как последнего оставшегося в живых друга, очень прошу, ты чуть голос измени и поговори с этой жабой от моего имени…

После прослушивания познавательной лекции для начинающих зоофилов и ботаников, Поняшин мужественно сдержал скупую, закипающую слезу, отвернулся и прерывающимся от волнения голосом, дал слово поговорить. Для убедительности, зачем то провел ребром ладони по шее.