Приносят раненого, кладут на стол, я требую как можно больше света. Ох и не нравиться мне то, что его зрачки не реагируют на свет. Делаю хитрый укол, выхожу мыть руки.

Во дворе, пока намыливаю и споласкиваю руки, зыркаю по сторонам и выворачиваю себе глаза из орбит в поисках выхода.

В глубина двора, примечаю незаметную дверь, ведущую куда-то в глубь микрорайона. В то же время наблюдаю, как с машины сгружают, а попросту, сбрасывают трупы и раненных.

Что-то очень знакомое мелькнуло в этом нагромождении тел. Вытирая руки полотенцем подошел ближе к этому скопищу. Араб тянет меня в дом, на часы показывает, намекает, что дорога каждая минута.

Вытирая руки о услужливо поданное полотенце, присмотрелся я к тому, что меня так заинтересовало…

Вот это да! Это же безграмотные наколки моего крестника. Я даже повеселел. Опять Рысак под моей опекой. Только, что мне с ним делать? Взял его за руку, в районе запястья. Откуда-то издали еле-еле слышно пробивается пульс. Зачем они его сюда тащили не понятно. Может кожу с наколками хотели снять, жилище новобрачных украсить? Не знаю.

Показываю на этого разрисованного синими красками и объясняю, что его тоже надо почикать, пусть берут и тянут туда же. Нет, не соглашаются.

Раз не соглашаетесь… Тогда я отказываюсь копаться в их человеке.

Они на меня кричат. Обзывают плохими арабскими словами. Плюются. Перед лицом затворами щелкают. Создают невыносимую нервную обстановку.

Вежливо прошу позвать их старшего, а получается и главного.

Он пришел. Глянул я на него подозрительно… А руки-то у него трясутся. Чувствую, что за сыночка шибко волнуется. Вперемешку с гневным взором в своих глазах, объясняю ситуацию.

Он смотрит на своих людей и сперва тоже отказывается. Я тогда как могу объясняю, что отказываюсь от денег и прошу жизнь за жизнь.

Он шевелит побелевшими от гнева губами… Ругается по видимому. После машет рукой. Ну, тогда другое дело. Раз денег не надо платить. Старшой, видно бывший купец, прикинул свою выгоду и быстро соглашается… Я довольный потираю руки… Однако зря радуюсь, не ударив по рукам при заключении сделки, она у этого этноса считается не заключенной. Об этой особенности я очень быстро узнал.

Старшой, что-то отчаянно кричит по-арабски и через мгновение опять отказывается от своей выгоды.

Что за черт?

Тогда я выкладываю последний козырь. Денег при себе нет, приходиться расплачиваться с «козырями». Говорю, что знаю о том, что готовиться операция по уничтожению их химзавода в пустыне. Называю место Аль-Мандра.

Он по настоящему удивлен. Кратковременный шок быстро походит. Придя в себя, уточняет время операции. Я спокойно называю. Он кивает головой, видно мои сведения совпали с его информацией и только после этого соглашается полностью.

По его приказу, тянут Рысака в ту же комнату и укладывают у окна, в сторонке.

Но свое согласие, он пусть упакует в бумагу, положит в унитаз и спустит воду. Вижу, что даже если я, во славу медицинской науки вытащу их паренька с того света. Все равно и меня, и Стаса, несмотря на то, что он Терминатор — убьют. Предчувствие, пока еще меня не обманывало. Ладно, посмотрим.

Когда мы вернулись к столу, паренек был уже совсем плохой. Чтобы не быть убитым прямо у импровизированного операционного стола, следовало предпринять какие-нибудь эффективные меры, при чем — незамедлительно. Надуванием щек и фразами на латыни, здесь вряд ли можно будет отделаться.

Посмотрел я бляху на груди умирающего араба. У меня была точно такая же. Удивился. Кровь у нас с ним одинаковая по всем позициям. Мне необходимо закрепить свое здесь присутствие. Да и предчувствие правильное, нехорошее.

Зову его батяню, как бы для помощи. Показываю бляху с груди его сына и свою. Мол все одинаково…

На его глазах, ложусь рядом с раненым и делаю прямое переливание крови. Показываю лицом, как мне от этого больно. Как капля по капле из меня уходит жизнь. Старик надо мной, бьет себя по щекам, чуть не рыдает. В его сыночка, «собака-неверный» вливает свою поганую кровь. Получается, если его дитятко выживет, значит оно будет до конца своих дней, носить в себе кровь «неверного», который автоматически становится его сыном?

Но конечно, он так не думал. Основная мысль у него была, выживет ли сын? Хотя, о чем это я? Почем я знаю, о чем в тот момент мог думать его старик? Может он ругал себя за то, что продешевил с ценой за жизнь своего сына. Мне сие неведомо.

Граммов, может двести, я отдал своей кровищи, вот так, за здорово живешь и без надежды на талоны для калорийного питания. После этой высокогуманной акции, морщась и стоная слез со стола, перевязал себе руку. С перевязанной рукой и страдальческим выражением на лице, стал пытаться достать пули и вычерпывать кровь из легких…

Но до конца в одиночку работать мне не пришлось. Приехала большая бригада врачей-арабов. Оказывается, пока мы тряслись с группой бунтовщиков по проселочной дороге, старик успел вызвать своих врачей. Однако сразу приехать они не успели, что-то в дороге их задержало.

Прибывшая группа, вплотную занялась своим раненным, а я уже более-менее внимательно смог осмотреть Рысака. Осматривал, пальпировал его путем ощупывания пальцами вероятные места переломов и других поражений. Голова вроде цела, кости тазобедренных суставов, переломов не прощупывается. Так голень и лучевая кость, явные переломы…

Пока пальцы бегают по телу Рысака, все время краем уха, прислушиваюсь к интонациям и звукам доносящимся с того места где арабы колдуют над своим пареньком. Мне было интересно их мнение, как-никак, коллеги. Насколько совместимы полученные ранения с жизнью? Поэтому, краем глаза я посматривал в их сторону и прислушивался к негромкому говорку. Пока меня из той комнаты не выгнали, можно было и поприсутствовать.

Осмотр Рысака меня озадачил. Ничего на первый, поверхностны взгляд у него нет. Сломаны рука и нога. Судя по всему сотрясение мозга. И очень грязный. Кровь на лице, вперемешку с грязью, стала подсыхать и очень своеобразно стягивать кожу. Углы губ поползли, один вверх, а другой вниз. С одной стороны полуоткрытого рта обнажились зубы. С другой приоткрылся глаз. Получилась жуткая, устрашающая маска. Если бы мы были в Африке, то такой маской не грех бы было украсить хижину вождя. Пусть смотрит. Пугается — любуясь. Чего не сделаешь из любви к прекрасному и для постижения великого?

По восклицаниям своих коллег я понял, что если Аллах смилостивится, то паренек жить будет.

Представил только на мгновение и тут же засомневался, что если в той стране, откуда я на время убыл, вернется престиж и уважение к медикам, тогда вернется и радость от обладания научными степенями. Вот у меня уже начало материала на диссертацию имеется. Название я еще не придумал, но уж какую-нибудь околонаучную заумь, всегда можно будет состряпать…