Фридман вздохнул, налил еще водки.

– …Но ты понимаешь – защищенность имелась! Я талантливый журналист – я знаю себе цену, равно как и то, что теперь ее за меня не дадут. Ты талантливый музыкант. Мы были скованы правилами, но знали, что если будем их соблюдать, то сможем жить, не оказавшись выброшенными за борт. А сейчас жизнь в так называемой демократии – это же гитлеровский концлагерь, а не жизнь. Игра без правил, и к тому же в одни ворота…

– Точно. Вратари меняются, ворота те же самые.

– Возьми даже этот драный дом… При коммунистах мы в конце концов дошли бы до обкома КПСС, и нашли хоть кусочек правды. По крайней мере, нам соблюли бы видимость заботы о людях. И мы не ощущали бы себя оплеванными, обгаженными и опущенными по уши в дерьмо. А сейчас есть только власть денег. У «ИКСа» их немеряно, и он смог купить все: Главархитектуру, санэпидстанцию, пожарную охрану, администрацию города, прокуратуру и так далее. И уже некому – ты понимаешь: не-ко-му – пожаловаться. Нас никто не слышит. Мы теперь даже не пешки – в этой жизни мы просто плевки. Которых никто и ногой растирать не станет – проедет пару раз туда-обратно на «мерседесе» с синими мигалками… И нет нас больше…

Друзья подавленно замолчали.

Потом Геннадий выпил еще водки и выматерился – длинно и виртуозно; так, что Фридман даже не понял всех слов в его тираде.

А потом в кухне стало тихо.

Только ритмично звенела посуда от невидимых ударов по сваям.

Друзья сидели долго.

С тоски выпили почти две бутылки водки: первую слегка початую и вторую полную – причем основную дозу принял Савельев. Который вроде не пьянел, а становился все задумчивее и грустнее.

Уже начало по-осеннему темнеть, когда Геннадий наконец собрался домой. Фридман проводил его до двери, защелкнул замок. Вернулся на кухню и принялся мыть посуду по привычке одиноко живущего мужчины.

На душе у него было необычайно пакостно.

Сваебойная машина давно закончила работу – наверное, израсходовали запас свай. Или просто смена пришла к концу.

Но собирая рюмки и тарелки со стола, Фридман ловил себя на том, что весь его чуткий организм напрягся, ожидая мышцами вперед ушей услышать тупые дрожь под ногами.

Из ресторана не позвонили, и вечер выдался свободным.

Можно было выйти прогуляться, но Фридман не стал этого делать: он знал, что стоит оказаться на улице, как ноги сами понесут за дом, к ненавистной стройплощадке, смотреть эти забитые сваи.

Он знал, что сделать уже ничего нельзя, и ему не хотелось дополнительно расстраивать себе нервы.

И он остался дома.

Попытался еще поиграть – но лишь только зазвучала скрипка, как ему померещилось, будто сквозь мелодию, сбивая с ритма, прорываются глухие удары.

Кругом, конечно, давно все затихло, но напряжение не позволило играть.

Он попытался смотреть телевизор. Потом открыл Ремарка, которого в последние годы постоянно перечитывал. Самую любимую, наизусть выученную книгу – «Ночь в Лиссабоне». Но и ее отложил после нескольких глав.

Привычное существование было нарушено поганым строительством и он никак не мог вернуться в обычное, равновесное состояние души.

И он весь вечер маялся в ожидании чего-то несуществующего, однако крайне неприятного.

Спал Фридман плохо; а перед утром ему приснилась стройплощадка. Какой он еще даже не видел.

Огромный плоский котлован – лежащий ниже уровня земли, но почему-то загораживающий солнце.

И бесконечные ряды серых, неровно забитых свай.

На каждой из которых равнодушно поблескивал голый человеческий череп с аккуратной дыркой над переносицей…

– Вот, каждый может сам просмотреть, куда мы только не писали! – хрипло кричал отставной майор, размахивая пачкой квитанций на заказные письма. – И коллективно, и я сам… То есть Геннадий сочинял, а я подписывал и отправлял.

Жильцы, экстренно созванные активистками с первого этажа, сгрудились на заплеванной детской площадке. Из-за дома доносились глухие удары.

– Может, в газету еще написать? – подала голос бесцветная женщина средних лет из третьего подъезда.

– Бесполезно, Гена пробовал по старым каналам. «ИКС» берет стопроцентную предоплату с будущих покупателей квартир уже при заключении договора, поэтому обладает огромными оборотными средствами и раскидывает взятки налево и направо. Администрацию города тоже кормит. А все наши газеты лежат под ней и не смеют пукнуть без ее ведома.

– Но телевидение же мы вызывали один раз! – напомнил молодой парень, имени которого Фридман тоже не знал.

– Я сам не знаю, как это получилось.

– Но получилось, а толку – ноль, – вздохнула Тамара из их подъезда, которая активнее прочих занималась подписанием коллективных писем.

– Именно. Передачу сняли и показали. И ничего. Это драное «Времечко» не оппозиция, а разрешенный администрацией клапан для выпуска излишнего пара.

– Вот вы посмотрите, куда писали… – повторил Юра и принялся мусолить бумажки. – Администрация, Главархитектура, Комитет по строительству, Центр санэпиднадзора, Комитет по защите благополучия граждан…

– А в Москву? – перебила одна из женщин.

– В Москву… Вот, пожалуйста. Генпрокуратура, Росстрой, Госдума, Управление президента РФ по работе с обращениями граждан…

– А что президент ответил? – спросил кто-то.

– Отфутболил письмо в администрацию области.

– А они?

– Сделали то же самое, что губернатор. Ответили, что наша жалоба передана на рассмотрение Администрации города, – терпеливо пояснил председатель.

– А, может, нам прямо губернатору написать? – не унимался тот же мужчина, впервые пришедший на собрание.

– Ха, – невесело ответил бывший майор. – Каждое письмо в инстанцию мы сопровождали копией в администрацию губернатора. И на каждое приходил ответ. Стандартный – как в старые времена сказали бы, «под копирку» – что письмо передано в Администрацию города.

– А город – это бездонная дыра, – мрачно подытожил юрист Саша. – Жаловаться городу на «ИКС» все равно, что курам у лисы защиту искать.

– Но может быть, – упорствовал энергичный новичок. – Может быть вам, Юрий… не знаю вашего отчества…

– Алексеевич, но это неважно…

– …Юрий Алексеевич… Может быть вам как председателю комитета вместе с несколькими членами лично сходить на прием к губернатору? Может быть, если он выслушает, то примет какое-то решение? Ведь в принципе он может заставить этот самый «ИКС» перенести фундамент в сторону, чтобы никто никому не мешал?

– Эх… – Юра мрачно вздохнул. – Поход к губернатору – сказка про белого бычка. Чтобы к нему попасть, надо записаться. Я это пытался делать еще с весны. Звонишь в середине месяца – оказывается, что до самого конца все часы приема уже расписаны, а на следующий месяц еще не принимают. Звонишь первого числа – не берут трубку. Второго – весь месяц опять уже расписан. И так постоянно. А в начале осени ответили, что расписано все до конца года, и звонить раньше середины будущего января бесполезно. Уверен, что в январе все снова пойдет по той же схеме. Я думаю, это отлаженная система. Туда со стороны просто никого не пускают…

– Значит, выхода нету? – подытожил седой Володя, безработный мужик из их подъезда, с первого этажа, чьи окна уже наполовину закрыл забор.

– Не знаю, – честно признался майор. – Всегда хочется барахтаться до последнего, как та лягушка в кувшине с молоком… Не все, возможно, знают… Я был у нашего депутата. Неплохая женщина, она приняла письмо, обещала сделать депутатский запрос и дать ответ. Но официально это случится через месяц. А за месяц они могут нулевой цикл построить. И тогда их уже ничто не остановит. Котлован могут засыпать по решению суда. Даже сваи срезать и заровнять. Но построенный фундамент – это все…

– А я слышала, на улице Чехова была похожая ситуация, – вступила еще одна незнакомая Фридману женщина. – Там тоже «ИКС» пытался построить дом. Они забор возвели – жильцы ночью сломали. Как и мы. Они стали котлован рыть – жильцы выходили ночью с лопатами и закапывали обратно. И…