— Верно, князь, верно…
Видно было, что подземельщик о чем-то задумался. Словно известие о ватаге, оказавшейся совсем рядом, его озаботило. Владигор, который не мог не заметить странности в поведении своего оруженосца, нахмурился.
— Ты не ответил на мой вопрос, Чуча. А он к тебе, между прочим, не единственный. Еще третьего дня Ждан тебя послал ватагу разыскивать. Где плутал столько времени? Для чего теперь о моих планах допытываешься? Если не знал, что в Ладейной роще стоим, почему туда путь держал?
Чуча потупил взор. Нечего возразить, прав князь. Вздохнув, он тихо ответил:
— Не гневайся, Владигор. Виноват, что не сразу кинулся поручение Ждана выполнять. Однако, поверь, у меня на то весомая причина была. Потерпи, все тебе сегодня же поведаю, но чуть позже, когда в лагерь придем. Хочу кое-что уточнить, чтобы ошибку не сделать…
Владигор внимательно посмотрел на коротышку, будто в первый раз его увидел. С чего вдруг подземель-щик темнить начал? Чувствовал князь, что за таким поведением Чучи кроется нечто важное.
— Ладно, — сказал он. — Пусть будет по-твоему. Вскочив в седло, Владигор помог оруженосцу примоститься за своей спиной и направил Лиходея скорым шагом к тайному убежищу мятежной ватаги.
По дороге он неожиданно для себя сообразил, что вообще-то Чуча уже не впервые скрытничает. Никогда не рассказывал, например, о своем семействе. Из каких он подземельщиков? Чем раньше занимался? Где жил? Как в плен угодил к наместнику Мизе? Даже сколько лет ему Владигор не знал точно.
Конечно, в мятежной ватаге многие предпочитали не распинаться о своем прежнем житье-бытье. Не хочет человек душу открывать — его право. Никто лишних вопросов задавать не станет. А какое дело Владигору до того, чем промышлял Чуча до того, как стал княжеским оруженосцем? Верно, никакого.
Но все же один вопрос ему давно уже — с первой встречи на борейской ладье — хотелось задать подзе-мелыцику: как получилось, что князь Светозор на такого вот коротышку свою могучую десницу поднял? За какие прегрешения ему нос поломал?
— Послушай, Чуча, — не поворачивая головы, сказал Владигор. — Я вот все тебя спросить хотел: перебитый нос запахи различает?
— За других, князь, не скажу, а мой хорошую бражку за версту учует, — ответил подземельщик. Потом, хмыкнув, продолжил: — Мой нос, кстати, и всякие околичности распознавать умеет. У тебя же на уме совсем другое было — про то хотел узнать, за что мне твой отец морду бил, верно?
— Ну, извини, — смутился Владигор. — Если не хочешь…
— Да тут и рассказывать особенно нечего. Я тогда юнцом был, к тому же задиристым и глупым… В предгорьях, как раз там, где нынче беглецы от Климоги скрываются, есть тихое лесное озерцо. Однажды мимо него проезжали по каким-то своим делам князь Светозор и княгиня Василиса. День был жаркий, княгиня с двумя подружками искупаться надумала. Князь, само собой, на всякий случай и от нескромных глаз выставил заслоны в лесу. Да разве от подземельщиков сокроешься? Мы с дружками поблизости проходили, веселые женские голоса услыхали, ну и сунулись поглазеть на их прелести. Заодно одежонку, которая побогаче, для наших девиц прихватить. Вот на платьях-то и попались. Женщины нас увидали, визг подняли, бежать надо бы, да мы нежданную добычу не захотели бросить. Ну, я и решил стражников отвлечь, пока мои дружки с бабьей одежкой в тайный ход не спрячутся. Твой отец, как назло, резвее стражников оказался.
Чуча вздохнул, будто заново переживал события многолетней давности. Владигор с интересом ждал продолжения, и даже Лиходея чуть попридержал, чтобы успеть выслушать рассказ Чучи до того, как они в лагерь приедут.
— Но самую большую глупость сделал, когда, завидев князя, стал его дразнить, рожи ему разные строить. В нашем семействе не очень-то синегорских князей любили, а почему — уже никто не помнит. Вот мне шлея под хвост и попала… Он сперва ошалел от такой наглости, а потом — я и не заметил, как у него это получилось, — вдруг за моей спиной оказался. Схватил за шкирку, встряхнул хорошенько, чуть из меня дух не вышиб, и пригрозил: если, мол, в один миг женские платья здесь не появятся, то могу прощаться с жизнью. Что поделаешь? Свистнул я погромче — дружки тут же добычу нашу через кустики перебросили. Мне бы, конечно, повиниться и бежать подобру-поздорову, так нет, зло на князя разобрало! Он только меня на землю поставил, как я его — цап зубами за палец, будто волчонок дикий. Вот тогда он и звезданул мне с левой руки промеж глаз! Так звезданул, что я, наверно, десять аршин пролетел, пока в сосну не врезался…
Владигор, представив себе эту картину, невольно улыбнулся.
— Ну да, теперь-то мне и самому смешно, — сказал Чуча, хотя, сидя за спиной Владигора, никак не мог видеть его улыбки. — А тогда не знал прямо, куда деваться от стыда перед своими родичами. Ты, князь, уж будь любезен, не рассказывай больше никому про такое мое знакомство с твоим батюшкой, ладно?
— Не беспокойся, дружище, — заверил его Владигор. — Никто ничего не узнает. Ведь и отец про это ни разу словом не обмолвился, зачем же я буду?
— И верно, зачем? — быстро согласился Чуча. И Владигор расслышал в его голосе явное облегчение.
К тому времени, когда они добрались на место, ночь уже полностью вступила в свои права. Желтая краюха луны и рассыпанное по черному полотну небес крупное крошево звезд озаряли Ладейную рощу блеклым, неуверенным светом. Миновав редкий подлесок, они вошли в густую темень дубовых крон и только здесь услышали тихий оклик караульного:
— Ну-ка, стой! Кто такие?
Владигор не успел ответить, за него это сделал кто-то другой:
— Не видишь разве? Князь и его оруженосец.
— Прости, князь, в темноте не признал. Мы уж тут беспокоиться начали…
— Да и я вот обеспокоился было, — хмыкнув, произнес Владигор, — почему это караульные пришлого всадника беспрепятственно подпускают к самой ватаге?
Стоящий сзади невидимый воин негромко рассмеялся:
— Не приметил, значит? А мы, князь, за тобой с четверть версты идем — от высохшего ручья. Там Горбач велел крайний заслон выставить.
— Что ж, за наши тылы я могу не волноваться, никто не проскользнет, — искренне похвалил он караульных. — Теперь покажите, где Ждан и Горбач расположились.
— В шатре дожидаются… Угор, проводи князя. Княжеский шатер был поставлен возле огромного валуна, издавна ладорскими жителями прозванного Великаном. Спешившись, Владигор передал повод Лиходея оруженосцу и подошел к Великану. Он грустно погладил ладонью его седой и чуть влажный от недавней росы мох.
— Извини, старик, — произнес одними губами. — Утром некогда было заглянуть к тебе, поздороваться. Небось друзья твои, дубы вековые, рассказали уже, какое злодеяние у крепостных ворот сотворили Черный колдун и Климога… Так что сам понимаешь — нет сейчас времени ни для беседы, ни для добрых воспоминаний. В хорошие дни свидимся — поговорим, а пока прости.
Сколько раз они с Любавой забирались по его северному, пологому склону на самое «темечко» Великана, усаживались рядышком, плечо к плечу, и маленький Владий слушал неторопливые рассказы сестры о великом и славном Синегорском княжестве… Небесные боги, как давно это было! И никогда уже не вернется то счастливое, безмятежное время…
К Владигор, спрятав печаль в глубине сердца, направился к своему шатру. Откинув полог, он вошел внутрь. Лицо его вмиг осветилось радостью — рядом с Горбачом и Жданом, потягивая медовуху из большой деревянной кружки, сидел Филимон.
— Филька, вот здорово! Какими судьбами, откуда? Ты ведь еще позавчера у Фотия был, конец-то не близкий!..
— Позавчера столовался у Фотия, вчера — дома, нынче — здесь. Служба такая, князь. А вот где ты пропадал, почему гостя ждать заставил?
— И у меня, друг, такая служба, — отшутился Владигор. — Хожу-брожу, осматриваю да обдумываю. — Затем спросил всерьез: — С чем прибыл? С вестями или так, проведать?
— У меня вести короткие, князь. Дружина Фотия к Замостью вышла, со дня на день возьмет город. А значит, отрежет путь на Ладор приграничному войску Гурия. Да Гурий, кстати, и не спешит. Пока даже из Селоча не выехал. То ли выжидает, чья сторона верх возьмет, то ли обиду затаил на Климогу и хочет чужими руками с ним расплатиться, то ли просто побаивается большого сражения, поскольку воевода из него никудышный.
