— Однажды, кажется, в последнюю мою ночь в Заморочном лесу, — припомнил Владий, — я видел во сне и эту залу, и очаг, и человека, неподвижно распростертого вот здесь, на шкуре снежного барса… Это был Витим?

— Да, он. Самый молодой из нашего синклита, почитатель веселого бога Ярилы. Впрочем, сейчас не о нем речь. Триглав, хотя и не может сам пробиться сюда, сумел через ставшие известными ему щели наслать дурман на твое сознание. Примерно так лунный луч проскальзывает сквозь неплотно затворенные ставни… Только луч, посланный Злой Силой, куда опаснее для человека, чем ночь полнолуния для лунатиков. Ты, мой мальчик, видел и слышал то, что внушил тебе Триглав. А все прочее, реальное, проходило бесплодной тенью мимо твоего разума. И ты наверняка либо провалился бы в пропасть, либо угодил бы в когти нетопыря-убийцы, если бы я не почувствовал в Белом Замке присутствие колдовского дурмана.

— Спасибо тебе, Учитель, — склонил голову княжич.

— Не за что меня благодарить, — решительно возразил Белун. — Я обязан был все учесть, знал ведь, с каким коварным врагом мы схватились. А не догадао дался, что убийца не по земле придет — по воздуху примчится…

— Но я-то каков! — вмешался в разговор Филимон, до того времени молча ворошивший угли в очаге. — Ночью окрестности облетел, ничего не приметил и на том успокоился. Встать поленился, когда под утро ты вышел. Подумал, что скоро вернешься. Эх!.. Да и о том, кого подлец Арес из полумертвого Гудима и летучей мыши стряпает, тоже мог бы сообразить, своими ж глазами видел его колдовские приготовления!

— Гудим? — переспросил княжич. — Это имя я уже слышал… Ну конечно же, старейшина Прокл так называл одного из стражников, когда его схватили возле пещеры Перуна!

— И тот же Гудим возглавлял наемных борейцев, на которых ты камнепад обрушил, — пояснил чародей. — Мы решили тогда, что все погибли, да так оно и было. Но чуть живого Гудима, их предводителя, Черный колдун успел вытащить из-под камней и перенести в свои чертоги. Вот из него-то, пока в теле душа теплилась, и сотворил нетопыря-убийцу, каких еще белый свет не видел! Филька, слетавший на разведку в Ладор, рассказал мне о странных опытах Ареса над искалеченным телом Гудима и дюжиной летучих мышей. Но я решил тогда, что Арес хочет просто вернуть жизнь своему верному прислужнику: в Черной магии для этого частенько используют кровь и сожженные крылышки летучих мышей. И вновь мой вывод оказался неверным!..

Владий, дабы отвлечь их обоих от печальной и, как он считал, совершенно незаслуженной самоукоризны, спросил Белуна:

— Мой меч лежит теперь на дне ущелья или исчез вместе с той тварью в Преисподней?

— Скорее всего, он сейчас в Ладорской крепости, в руках Ареса. Черный колдун попробует через него (поскольку оружие еще помнит тепло твоей ладони) опять до тебя добраться. Но это у него не получится — ведь я держал меч последним, мой чародейский дух твое тепло перекроет. Не было у меня времени, все мгновенья решали, а то бы я на мече такой обжигающий знак оставил, что Арес, его коснувшись, долго бы корчился!..

Белун сокрушенно покачал головой, заново переживая огрехи, едва не стоившие Владию жизни. Встав с кресла, твердо произнес:

— Впредь всем нам наука — о любых мелочах помнить, обдумывать каждый шаг, никогда не терять бдительности. Враг беспредельно коварен, еще не одну западню выставит, не один раз к самому краю пропасти подведет. Делайте выводы, прежде всего — ты, княжич, ибо ты сегодня главная его цель. Твоя душа ему требуется.

Он подошел к окну, распахнул его, вдохнул морозный воздух полной грудью.

— Весна близится… Слишком мало времени остается, спешить надо…

Владий с недоумением оглянулся на Филимона: какая весна, дескать, если зима началась лишь недавно? Но тот сделал вид, что и слов чародея не разобрал, и удивленного взгляда княжича не заметил.

Разгадку странной фразы чародея о близкой весне он узнал через несколько дней — и был потрясен ею. Впрочем, много ли было в жизни его после бегства из Ладора дней без потрясений? Владий не то чтобы привык к постоянным ударам, которые припасла для него судьба, но научился достойно противостоять им. Он окреп физически и духовно, приобрел такие навыки и знания, о которых не могло даже подозревать большинство его соплеменников. Задумывался ли он над тем, ради чего все это? Почему вдруг именно он оказался в центре схватки могущественнейших сил Добра и Зла? Чьей властью ввергнут в пучину загадочных, страшных и непредсказуемых событий?

Дитя своей эпохи, он многое в Поднебесном мире воспринимал как должное. Кровавые междоусобицы, безраздельное верховенство силы (грубой физической или колдовской, волшебной — велика ли разница?), незначимость любой человеческой жизни и мгновенность ее, парадоксальное сочетание наивности, стремления к самопознанию и необузданной дикости — все это окружало его от рождения, впитано было с молоком матери.

Но в стенах Белого Замка, попав в ученичество к мудрому старцу, он неожиданно для себя начал прозревать. Нет, он не обратился в иную веру и не избавился от крепких пут своей эпохи. Он лишь почувствовал сердцем и осознал разумом несовершенство бытия. Стал догадываться о беспредельности мироздания. Взглянул на пройденный путь с высоты новых знаний. Вот тогда и возникли впервые мучительные вопросы: кто он, зачем он, какая судьба ему уготована?

Поиски ответов на них частично заслонили от него ту цель, которая еще недавно казалась ему главной. Месть Климоге и возвращение в княжеский дворец по-прежнему входили в его первейшие планы, но теперь уже не являлись основным смыслом его жизни. Он понял, что корень всех человеческих проблем скрывается где-то на стыке Добра и Зла, что из этого стыка неизбежно пробиваются к свету живые ростки прекрасных горных цветов и репейников, зеленой травы и черных колючек… Почему они произрастают в столь тесном соседстве, зачастую сплетаясь в неразрывный узорный ковер, в одинаковой мере скрывающий опасные трещины и живительные горные родники? Может ли быть иначе? И способен ли человек сделать так, чтобы черные колючки Зла не заглушали собой многоцветье зеленых трав?

Земледелец, возделывая свое ржаное поле, под лучами палящего солнца до седьмого пота пропалывает сорняки. Награда ему — богатый урожай, радость и счастье в доме. Так и он, Владий, должен бороться с проросшими на его земле репейниками. Вырывать их нещадно, рубить закаленным железом, не позволять им распространяться по славной земле Синегорья. Другого предназначения для себя он пока не видел и, пожалуй, отныне уже не хотел.

Учитель и ученик больше не затрагивали в своих беседах столкновение с оборотнем у края пропасти, однако чародей теперь все свое время посвящал княжичу, его загадочные отлучки из Белого Замка почти прекратились. Оба оставляли себе самое малое время на сон и долгие часы проводили в библиотеке, в чародейских мастерских, в Звездной башне, шлифуя и оттачивая вновь приобретенные навыки ученика, углубляя полученные знания, выявляя его доселе скрытые способности. Княжич с необузданным рвением вгрызался в распахнувшийся перед ним неведомый и красочный мир многогранных человеческих возможностей. Но существовал предел, за который он не мог пробиться. Белун осаживал его: «Я ведь предупреждал тебя, мой мальчик, что искусство Белой магии не каждому по силам. Ты не рожден чародеем, тебе предназначена другая судьба».

Если нередко у Владия, юного и крепкого, изнурительные занятия отнимали все силы, то каково же было его старому Учителю? Белун осунулся, утратил былую ловкость в движениях, даже ходить стал, старчески шаркая подошвами своих кожаных башмаков.

Владий, заметив эти перемены в чародее, не выдержал:

— Прошу тебя. Учитель, прервемся хотя бы на несколько дней! Пощади себя, о здоровье своем позаботься. Можно ли в твоем возрасте так утомлять себя?..

— В моем возрасте? — вдруг широко улыбнулся Белун. — А сколько же, по-твоему, мне лет?