Владий тряхнул головой, прогоняя наваждение, попятился к берегу. Песчаное дно под ногами вязким стало, не отпускает, затягивает. Он за ветви ухватился, силы собрал, рванулся. Ива прогнулась над водой, но выдержала, не надломилась. Выкарабкавшись на берег, упал он в траву, тяжело дыша. На озерцо посмотрел и вскрикнул.
Прямо на глазах почернела вода, затем мутно-зеленой ряской покрылась, поросла коричневыми кочками и осокой. Уже не озеро — гнилое болото! А где же девушка, так похожая на Любаву? Ее и вовсе не узнать, она в жуткое страшилище превратилась: русые волосы стали грязными водорослями, гладкая кожа ржавым мхом покрылась, глаза шарами красными выкатились и глядят злобно.
— Уйти хочешь, сын человечий?! Не выйдет!
Она дико захохотала, сотрясаясь всем своим мерзким телом. Так вот кто это, догадался Владий, болотное чудище — кикимора! Жуткий смех ее, разительно отличавшийся от прежнего, звонкого и переливчатого, но обманного, заставил его окончательно прийти в себя. Он кинулся к тому месту, где оставил свою одежду и охотничий нож. Краем глаза успел заметить, что кикимора уже близко: болото для нее — как дорожка утоптанная.
Владий опашень с земли подхватил, отмахнулся им, заставив болотную уродину в растерянности остановиться возле берега.
Похоже, что дух светлого дыма, пропитавший медвежью шкуру, и заговоры старухи Дироньи и в самом деле нечисть отпугивают. Морщилась кикимора, клыкастый рот скалила, однако больше ни шагу вперед не делала.
Воспользовавшись ее замешательством, княжич кое-как оделся, не забывая между собой и кикиморой опашень, как щит, выставлять. Надо было, конечно, просто в охапку все похватать и улепетывать от болота подальше. Не сообразил сразу. Уродина его промашку встретила новым взрывом жутковатого хохота, от которого нутро Владия охолодело. Еще страшнее стало, когда увидел — ручищи кикиморы расти стали, вытягиваться по-змеиному, подбираясь к нему, стараясь в кольцо охватить. Зеленые, до запястий мхом покрытые, а кисти чешуйчатые, пальцы многосуставчатые, с цепкими когтями… Вот-вот сграбастают!
Княжич извернулся, едва избегнув смертельного объятия. Один ноготь только плечо задел, оставив обжигающий след. Не дожидаясь новой попытки, он выдернул нож из ножен, рубанул им по ближней руке что есть силы. Кикимора взвизгнула, отдернула пораненную ручищу, из которой потекла на траву коричневая кровь. Вторым ударом Владий сразу два мерзких пальца на другой ее руке отсек. Они, едва на землю упав, обернулись двумя змейками: по виду гадюки, но головки крысиные. Змейки в болото бросились, зашуршали осокой, в кочках укрылись.
Он изготовился к новым выходкам кикиморы, выставил вперед нож. То ли этой готовностью к бою Владий испугал уродину, то ли раны, им нанесенные, оказались болезненными, только она оставила свои попытки добраться до княжича. Ручищи назад втянула и мелкими шажками попятилась. В середке болота замерла, попищала немного, словно жаловалась кому-то, и обернулась замшелой корягой, наполовину притопленной в черной воде.
Владий облегченно вздохнул, утер со лба холодную испарину и, не задерживаясь больше у зловредного места, быстро зашагал прочь.
Еще долго за спиной что-то гукало и ахало, дальней грозе подражая. На чистом же небе ни облачка не было. Вероятно, лешаки над кикиморой потешались: упустила добычу, дурында! Владий спешил, не оглядывался. Сапожки, правда, ноги натерли, скинуть пришлось и босиком топать. И ссадина на плече ныла. С ней Владий решил перед сном разобраться. Говорила ведь ворожея, что корень жар-цвета любую хворобу снимает, значит, с царапиной от когтя кикиморского тоже справится.
НА ТРЕТЬЕ УТРО под снегом проснувшись, Владий совсем тому не удивился. Если предыдущими ночами зима в Заморочном лесу властвовала, почему этой ночью должно быть иначе? Он знал уже, что с восходом солнца начнется дружная весна, к полудню перейдет в жаркое лето, а на закате сменят его осенние листопады и мелкий дождичек. Не задумывался он и о пропитании, ибо за все это время еще ни разу не почувствовал голода. Вероятно, сладкий корень жар-цвета сытнее любых пирогов и каши: кусочек на ночь пожуешь — на весь будущий день хватит.
Немного беспокоила княжича одежка, которая пришла в полную негодность. Порвалась, поистрепалась лишком быстро из-за колючих кустарников и буреломов, встречавшихся на пути. Сапожки из мягкой кожи почему-то ужались — на ноги не натянуть. Пришлось вделать простенькие обмотки из остатков рубахи, на бедра тоже тряпицы накрутить, скрепив их по талии поясом. Хорошо еще, что медвежий опашень цел и невредим остался, от любой непогоды укрывал и нечисть лесную отпугивал.
Сегодня, помня наказ Дироньи, Владий собирался, дождавшись зорьки, повернуть на юг. В рассветной дымке он оглядел полянку, на которой провел ночь, и понял вдруг, какой опасности подвергался во сне. На снегу, начинавшем быстро таять, виднелось множество следов. Очень похожие на человеческие, только раза в полтора-два крупнее, они были повсюду. Только место его ночлега нетронутым оказалось: ближе чем на пять шагов никто не приблизился.
Упыри то были, лешаки или оборотни? Впрочем, какая разница! Заговоренный опашень не подпустил нечисть, спасибо Перуну, хотя ее много тут потопталось. Хуже было, что следы уходили как раз в южную сторону, куда и Владию путь держать… Ничего не поделаешь, идти надо. Поправив нож на поясе и с опаской поглядев на ближайший кустарник, он пошел вдоль цепочки исчезающих следов.
Зимний предрассветный час сменило теплое весеннее утро. Следы нечисти стали неразличимы, сошли вместе со снегом. Владий надеялся, что и сама нечисть точно так же пропала в никуда с его дороги. Он даже повеселел от этой мысли и засвистал тихонько, себя подбадривая. А то больно муторно шагать по лесу, где ни птица, ни зверь жить не пожелали. Единственное, что хоть как-то оживляло изредка Заморочный лес, — журчание бьющих из-под земли ключей. Лишь из них, насквозь прозрачных и холодных до ломоты в зубах, позволял себе Владий воды напиться. Попадались и другие ключи — горячие, с неприятным резким запахом. Над ними парок беловатый клубился, а вода была мутно-серой. Их княжич стороной обходил, боясь какого-нибудь подвоха.
Впереди вдруг затрещал валежник, и шагах в тридцати от Владия выросли две долговязые фигуры. Одеты они были в драные балахоны, на глаза надвинуты бесформенные шапки из облезлого меха. Один в руке дубину сжимал, другой вроде бы без оружия. Но видок у обоих жуткий… Владий метнулся за ближнюю сосну — и головы долговязых за ним повернулись. Постояв немного, они неторопливо двинулись к нему. По этой разболтанной, вихляющей походке Владий и опознал их; кровопийцы чащобные, упыри!
Считалось, что они выходят на свой страшный промысел лишь по ночам, а днем от солнца прячутся, спят в глубоких норах или в брошенных медвежьих пещерах. Почему же эти двое средь бела дня бродят? Спаси, Перун, да не двое их — больше! Еще парочка слева из-за пригорка вышла. И справа, в орешнике, тоже двое маячат. Значит, в обхват на него заходят!
Нет, разбираться тут, по какой причине семейка упырей, не испугавшись солнца, за человеческой кровью охотится, некогда. Владий со всех ног бросился бежать, устремившись в промежуток между первой и второй парочками. Стрелой взлетев на пригорок, останавливаться и оглядываться не стал. Почти кубарем скатился в низину, напролом протаранил чахлый кустарничек, через поваленную осину перепрыгнул… Бежал, пока задыхаться не начал. Только тогда решился на шаг перейти и осмотреться, прислушаться.
Кажется, тихо, не слышно погони. Еще какое-то время прошагав, уняв сердцебиение, он выбрался на откос небольшого холма. Здесь передохнуть — никто незаметно не подкрадется. Владий лег в траву, вытянул дрожащие от напряжения ноги, но расслабиться полностью не мог. Не верилось, что легко от погони ушел. Ведь говорят, хуже нет — семью упырей встретить. Не отвяжутся, пока своего не добьются. От одного кровопийцы еще можно отбиться. А когда их несколько, они гонят человека, как зверюшку, и улучают момент, чтобы всем скопом навалиться, жилу перекусить, высосать кровь до капельки. Мясо человеческое им не нужно, его волкодлакам оставляют. Вот если один упырь напал, то он, конечно, всю кровь сразу выпить не может. Но человек все равно перестает человеком быть. Либо уводят его в логово и там другие остатки крови высасывают, либо, если семейству прибавление требуется, такого же упыря из него сотворяют.
