– Работать вы начнёте с завтрашнего дня, сразу после еды и на вот этом поле, – председатель указал рукой на землю начинавшуюся за зданием столовой и уходящую далеко к горизонту.

– Славная перспектива для переваривания пищи, – ухмыльнулся Штейнберг, пощупав толстенький животик.

– Работаем пять дней полностью и в субботу только утром, – Тут Ветров радостно улыбнулся, давая понять, что такой распорядок – снисхождение для студентов. Сами-то деревенские в моменты посева или сбора урожая ни дней, ни часов, проведенных в полях, не считали, это точно. На слова председателя только тяжело выдохнули общим «уф», ожидая очередных принудиловок. Но следующая информация оказалась более приятной.– Баня – два раза в неделю, – заверил Ветров, всё также улыбаясь. Этот неразделённый оптимизм как солнечный зайчик пробежал по рядам, вызывая кое у кого подобие улыбок.

– Три раза, – Горобова не торговалась, требовала, поясняя, – Обеспечьте баню хотя бы три раза в неделю, Николай Петрович, – именно добавление имени-отчества председателя, сыграло на безотказность. Председатель тут же согласно задрал обе руки, сдаваясь:

– Хорошо. Только нашего кочегара Матвея нужно предупредить, чтобы он, по привычке, третий раз не промухал. Но это я беру на себя. Все инструкции по работе вам завтра утром даст наш главный агроном Сильвестр Герасимович Эрхард. – Услышав подобные метрические данные агронома, даже истинные носители русского языка сглотнули слюну. А Серик с Арменом только бессильно переглянулись. Но председатель этого не заметил. Вернувшись к знакомой теме, он продолжал говорить с прежним энтузиазмом, пытаясь нарисовать картину счастливого коллективного труда. Но чем больше мужчина говорил, тем меньше оставалось веры в его слова. – Столовая начнёт работать уже сегодня вечером, правда, в связи с тем, что котельню, обогревающую ваши бараки и подсобные помещения, затопили только в обед, ужин будет холодным, скорее всего – варёная картошка и овощи. Распорядок дня и режим работы столовой вам объявит дополнительно ваша уважаемая Наталья Сергеевна. – Ветров вынул из кармана куртки листок, сложенный вчетверо и протянул Горобовой, – Тут указаны все часы для обеих смен. Увы, столовая, – Ветров указал большим пальцем за первое здание, не глядя в ту сторону, – не может вместить сразу всех. Но это уже организационные процессы, которые я предлагаю решить вашему начальству так, как всем вам удобнее. Я буду появляться здесь регулярно. Я постоянно езжу по полям. Такое сейчас время, в кабинете не усидишь. Если возникнут вопросы или жалобы – звоните мне, Наталья Сергеевна; телефон там указан.

Председатель закончил речь, нахмурил лоб, подумав о чём-то, возможно о том, не лишней ли была последняя фраза. С момента начала жатвы зерновых и по сей день увидеть председателя совхоза в правлении не удавалось ещё никому. Но не стал вот так сразу пугать горожан, решив, что всё равно, если понадобится что срочно, то секретарша найдёт его и на передовой, а потому зааплодировал. Студенты с двух сторон покосились на мужчину, неуверенные, что примеру стоит следовать. Наталья Сергеевна, подмёрзшая на усилившемся за последний час ветру, поправила шарфик и берет, подошла совсем близко к председателю совхоза, и, демонстрируя солидарность, тоже захлопала. Жидкие аплодисменты раздались в кучке преподавателей. Студенты бездействовали. Оглядываясь на жилые помещения и длинную трубу низкого строения перед ними, почему-то действительно хотелось сравнить место в крематорием. И заявление Доброва о железной проволоке показалось теперь не жестоким или кощунственным, а скорее справедливым и уместным.

– Надеюсь сторожевых собак у них тут не будет? – подытожила мысли всех Таня Маршал.

В это время между ног Горобовой просунул лохматую морду Золотой, которого Бражник спустил с рук, и заскулил. По рядам строя прошёл ответный вой. Человеческий.

– Игнат? – Николина стояла около двери в одну из комнат общежития на втором этаже и стучала в третий раз. В комнате горел свет, но оттуда не доносилось ни звука. Подумав, Лена решила не вторгаться в чужое пространство и тихо побрела по коридору, но за поворотом коридора, сзади девушки, послышались шаги. Лена остановилась, дождалась идущего и переспросила в темноту. – Игнат?

Навстречу Николиной вышёл из изгиба коридора очень высокий и худой парень. Он еле отрывал ноги от пола, шаркая кожаными шлёпанцами. Весь внешний вид его и вправду напоминал затравленного пса: всклокоченные тёмные волосы были влажны после умывания и торчали длинными прядями, как торчит шерсть у собаки, вылезшей из реки. Длинный нос, которым парень то и дело подёргивал, нервно и коротко втягивая воздух, как делают, когда удерживают сопли, был перепоясан светлой полоской от солнечных очков. Красивые, печальные глаза под насупленными бровями кололи.

«Симпатичный, но очень уж какой-то несчастный», – промелькнуло у Николиной. Рассматривая друг друга, молодые люди сближались медленно в полутёмном коридоре. Каждый соблюдал осторожность. Подойдя совсем близко, парень кивнул:

– Да, я – Игнат. Что нужно? – Голос юноши был ломаным, с хрипотцой, каким он бывает у четырнадцатилетних подростков, вступивших в фазу полового созревания. Лене это показалось смешным, Игнат был её ровесником.

– Привет, – голос девушки звучал по-доброму и во взгляде присматривался след улыбки, – А я – Лена Николина. Мне про тебя дежурная на проходной сказала. Пошли ужинать?

Парень разглядывал Лену с настороженностью и недоверчиво молчал. Николина тоже ничего не говорила. Игнат трижды шмыгнул носом и сглотнул слюну, отчего острый кадык на его худой и длинной шее прыгнул снизу-вверх.

– Я не хочу есть. – Голос был надломленным, совсем неестественным. Николина засомневалась в искренности ответа:

– Ну да?! А у нас на ужин жаренная картошка.

Даже при слабом вечернем свете было видно, как лицо юноши полосонула боль: губы сначала задрожали, потом сжались в узел, на скулах появились провалы, брови на переносице сошлись.

– И что? Сказал же не хочу, – Игнат отвернулся, помедлил, добавил тише и менее агрессивно, – Да и денег у меня нет.

Напряжение, вызванное мнимой неприязнью незнакомца спало, так как Лене стало понятно откуда идёт настороженность: юноша ни за что не признался бы, что голоден, зная, что денег заплатить за ужин у него нет. Николина сама не раз бывала в такой ситуации, когда из-за отсутствия средств приходилось отказываться от чего-то важного. Именно поэтому девушка настойчиво обошла юношу и посмотрела на него снизу вверх, широко улыбаясь:

– Денег не нужно, Игнат. Нас повариха сегодня бесплатно покормит.

Взгляд Лены светился добром. Игнат отступил шаг назад, как качнулся, спросил ещё тише, но взгляда не отводя:

– С какой стати?

Недоверие было всё ещё сильным, но теперь юноша словно обмяк, из глаз исчезло отторжение, которое проглядывалось несколькими минутами ранее, брови стали раздвигаться, щёки выравниваться. Только нос по-прежнему шмыгал.

– Она – мировая тётка, – Николина выставила большой палец, – Да и в общаге кроме тебя и меня никого нет. Пошли! – теперь призыв был почти приказом. Юноша ещё немного подумал, потом пожал плечами:

– Ну, если бесплатно…

Спускаясь по лестнице, Николина выяснила у парня, что учиться он будет с ней в одной группе. Разговор не клеился. Игнат постоянно оглядывался по сторонам, словно постоянно ждал откуда-то опасности. Лена старалась говорить беззаботным голосом, доложив за две минуты, что группа у них – мировая. На проходной тётя Аня, сучащая спицами, как пропеллер, одобрительно покивала молодым людям головой и даже пожелала приятного аппетита. В столовой Марина и Люба навалили студентам по большой тарелке ещё шипящей картошки и налили по стакану компота. Тётя Катя украдкой сморщила лицо, разглядывая юношу со спины и откровенно страдая от его худобы.

Нового прибывшего звали Игнат Андронов. Он прыгал в высоту, сам был из далёкого Красноярска, Лену помнил по недавней Спартакиаде школьников. На это заявление Николина чуть не выронила поднос, ставя его на любимый столик у окна: