– Вам-то на этот счёт не стоит волноваться, Наталья Сергеевна, – вставил вдруг фразу Павел Константинович Лысков, который до этого лежал за Гофманом на сидении на боку на состряпанной из куртки подкладке для головы, а тут поднялся и посмотрел на декана с улыбкой.– У вас и ум, и внешность – в наличии.

Горобова округлила глаза: слова Лыскова наверняка услышали сидящие рядом Масевич и Михайлов, и это возмутило декана. А, может, просто смутило. Преподаватель по лёгкой атлетике сразу убрал взгляд от Натальи Сергеевны на закрытую штору окна, делая вид, что ничего не слышал. Про субординацию он всё давно и прекрасно понял и знал, что достойно его ушей, что нет. Но как только отъехали чуть подальше и снова заговорили, потянулся к гимнастке:

– Смелый у нас Павел Константинович, – прошептал Михаил Михайлович Ире на ухо, вдыхая приятный травяной аромат, исходящий от студентки и напоминавший отдалённо запах арбуза.

– Почему это? – девушка не нашла в словах Лыскова ничего особого, но ответила на всякий случай тоже шёпотом.

– Это ты просто ещё первокурсница, – преподаватель кивнул на декана, —узнаешь потом почему, – вдаваться в подробности Михайлов не стал, ведь их могли услышать.

Опустевшее общежитие пугало тишиной и сразу показалось Николиной махиной. После посещения малаховской поликлиники Лена весь день спала. Домой в Химки не поехала, так как повода для освобождения от колхоза у местного фельдшера не нашлось. Тем более не нашлось, что медработник среднего звена услышал от пришедшей студентки про общую мобилизацию. Зайдя в аптеку за предписанным анальгином, Николина приняла лекарство и вернулась на кафедру, спросить у Бережного когда нужно быть для отъезда. Узнав, что остаток группы должен выехать не позднее, чем завтра, Николина решила остаться в общежитии. Время после обеда прошло незаметно: сон при сохраняющейся высокой температуре был провальным, долгим. Но к вечеру жар спал, общее состояние улучшилось и, глядя на пустую комнату в пять кроватей, просторную, светлую, с потолками в три с половиной метра и высокими окнами, Лене захотелось выть волком. Чтобы не быть одной, девушка прошлась по третьему этажу, где была комната, в которой жили Цыганок, Маршал, Воробьёва и другие. Все двери были плотно прикрыты. Лене стало даже страшно от мысли, что она находится в общежитии одна. Она поспешила спуститься с этажа к столовой, в надежде, что там есть кто-то живой. На проходной девушку встретила приветливой улыбкой дежурная Анна Леонидовна.

– Лучше бы я поехала с ребятами сразу, – пожаловалась Николина, спустившись. Пожилой женщине тоже было непривычно сидеть на посту вечером за вязанием; обычно, ближе к ужину, только и начиналась самая работа по отслеживанию на проходной «чужих». Тётя Аня, перебирая спицами, принялась рассказывать про всякие случаи выявления нарушителей правил общего проживания. Для того, чтобы обмануть дежурную, у студентов было припасено много разных способов. Самой классической была попытка выдать кого-то из приглашённых за родственника и пытаться разжалобить пожилую женщину разговором, что гостю негде переночевать. Иногда пытались задобрить, иногда обмануть её внимание, нагло доказывая, что на фотографии пропуска в общежитие изображён именно тот, кто предавался сомнению ответственной работницы проходной, просто фотография оказалась неудачной.

– Ой, ваш народ студент такое вычебучить может – сроду не додумаешься. Однажды привели мне почти в полночь пьянющую вдрыск девицу. Она не то что стоять, говорить не могла, но на вопрос где живёт чётко махала рукой на этажи.

– И что же вы сделали? – Николина села на ступеньки, ведущие на второй этаж, стоять не было сил. Не отрываясь от вязания, тётя Аня пожала плечами:

– А что? Ничего. В своей подсобке уложила отоспаться. А утром восвояси отправила. Девушка, кстати, порядочная оказалась, долго меня благодарила, как протрезвела, что я её с ребятами на этаж не пропустила. Они, четверо обалдуев, напоили её где-то, с понятно какой целью. Так что, вот так. Получается, я ей если не жизнь, то хотя бы порядочность спасла.

Разговор умолк и Лена не знала что делать, крутила голеностопы, то и дело поглядывая на часы на руке; времени было половина седьмого. Ужин обычно начинался с семи, но как работала столовая сегодня и работала ли, девушка не знала. Чтобы не молчать и не уходить снова в комнату, где совсем был нечего делать, Николина вежливо поинтересовалась:

– Что вяжете?

– Пояс зятю. Молодой, а спиной мается, как я. А ты чем приболела? – спросила она заботливо, не для формальности.

Лена встала, протянула руку, потрогала колючую собачью шерсть, смотанную в лохматый клубок:

– Не знаю. Накануне живот сильно болел, как при женских делах. Потом вроде отпустило, но температура поднялась. А теперь ничего нет. Фельдшер сказал вирусная инфекция или перегрев.

Дежурная кивнула, принялась рассуждать с важным видом:

– Ну, это не страшно. Вирусная теперь у всех бывает. Это не то, что раньше. Помню, перед войной, сильная ветрянка всех косила, прямо эпидемия была в Малаховке. А теперь что? Прививку малышу в роддоме делают и здоров на всю жизнь.

Дежурная так быстро шевелила спицами, что Николина не успевала следить. Лена и сама немного повязывала, но бралась за это занятие исключительно от нечего делать. Петли выводила медленно, засыпая на ходу от собственного темпа. Носок требовал у девушки месяц. Шарфик – поменьше, там вязать было по прямой, не морочаясь. На большие вещи Николина не посягала, заранее зная, что терпения закончить начатое, не будет. Рассказывая про свои успехи в нитоплетении, Николина продолжала поражаться:

– Надо же! Вы, наверное, свитер за неделю осилить можете, Анна Леонидовна?

Польщённая дежурная раскраснелась. Из двери столовой вышла старшая повариха тётя Катя, вразвалку подтянула тело на тумбовых ногах, затянутых толстыми чулками. Поздоровалась.

– Это ещё что? – кивнула повариха на вязанье, ухватив на слух окончание разговора, – В прошлом году она дочке целое пальто вот тут на посту связала.

– Так а чем же ещё себя ночью занять? Спать не положено, телевизор не положено, транзистор то работает, то нет. А на одних студентов смотреть – глаза повылезут. Ты уж прости, дочка, – Тётя Аня оторвала взгляд от спиц и посмотрела на Николину поверх очков. Лена согласно кивнула.

– Тётя Катя, а что у вас на ужин? – спросила она у поварихи, почувствовав, как жмёт желудок от голода.

– А чёго хочешь. – повариха была сейчас доброй, улыбалась, – Никого ведь нету, всех как метлой повымело, так и не готовим. Так что, хочешь блинчики, хочешь оладушки, заказывай – сварганим по-быстрому.

– А картошку жареную можно? – в обед у Николиной аппетита не было, а теперь, говоря о еде, стало даже покалывать в пустом животе.

Повариха готовно кивнула:

– Нет вопросов. Счас девчат разбужу, спят от нечего делать, на ходу, – она доковыляла до двери, открыла её, крикнула в глубь кухни, – Эй, девчата, а ну-ка сковородку картошки нажарьте по-быстрому. Счас мигом будет, – улыбнулась Екатерина Егоровна, возвращаясь, – Только чего вдруг картошку? В колхозе наешься ты этой картошки… по самые уши.

– Разве можно наесться жареной картошки? – удивилась Николина заявлению, – Мне хоть каждый день её готовь – не много.

– Погодь вот, вернёшься оттуда, расскажешь какой овощ самый любимый. Я-то уж знаю. Ладно, девоньки, пошла я. А то метёлки эти, Любка с Маринкой, ой и нерасторопные девахи. Всё их подгонять надо, всё покрикивать. Вот кому мужики нужны с помелом. – уже дойдя до двери, повариха уточнила. – Ань, так точно что ли совсем никого в общежитии нет? Такой угомон, аж жуть берёт.

– Как никого? Вот она, я, да ещё парнишка какой-то приехал после обеда. Опоздавший.

– Шумкин? – обрадовалась Лена; почему-то сейчас увидеть Мишу казалось ей приятным известием.

Тётя Катя задержалась, интересуясь новеньким тоже:

– Какой такой Шумкин? В смысле шумит?