– Давай, – Гена проводил студентку взглядом, встал и с яростью захлопнул дверь, – Шо приходила? Лучше бы спросила не нужны ли нам лишние сапоги.

– Нет у неё сапог, – решил Ячек, рассматривая старые кроссовки; мать сунула их парню в последний момент, предполагая, что если сильно запачкает, то можно будет бросить обувь в колхозе при отъезде. – Не пежеривай, Гена, может брязно не гудет, – Ячек явно не понимал куда его везут. Волейболист посмотрел на рыжего парня хмуро, на его улыбку скептически поджал губы:

– Ага, как же, не гудет… – в колхоз Гене предстояло ехать в третий раз. Обида, что именно в этот год объявлена общая студенческая модилизация, парень матернулся в полголоса, откидывая подальше на кровать красивую вязанную жилетку и жалея, что она без рукавов.

В это время в коридоре общежития раздался гул: к выходу шла толпа студентов, переговаривашихся громко, со смехом и шутками.

– Пошли, что ли? – Ячек сунул кроссовки поверх сложенной одежды, напялил на голову кепку, на глаза надел очки от солнца.

– Иди. Я догоню, – Гена задумчиво смотрел на Мишу, – Дачник, – проговорил он вслед парню и стал поспешно запихивать в сумку новую коричневую аляску на меху; никакой другой тёплой одежды «похуже» у Гены не было

У кафедры лёгкой атлетики толпилось около восьмидесяти студентов с сумками и рюкзаками. Абитуриенты вспоминали как отдыхали летом, опрашивали друзей какие оценки они получили по вступительным письменным, выставленным через неделю после окончания экзаменов, когда все уже разъехались, осматривали старшекурсников, знакомых и незнакомых. Бывалые студенты делились впечатлениями о предыдущих поездках в колхоз, рисуя новичкам неприглядные картины размокших полей и бани, одной на весь отряд. Особую острастку рассказы о питании в колхозе приобрели в устах маленькой блондинки Риты, абитуриенты знали девушку по работе в приёмной. Вытаращив глаза и доведя и без того скрипучий голос до скрежета, второкурсница предрекала молодёжи изжогу на второй неделе пребывания в колхозе, тошноту и понос не далее как через месяц.

– А под конец у вас вообще будет несварение кишечника из-за того, что пища однообразная и совсем нет фруктов, – Чернухина убедительно махала маленькими ручками с красиво разукрашенными ноготками разных оттенков красного: от бледно-розового, до кроваво-бордового. Глядя на них кто-то из девушек вслух пожалел, что от работ на земле грязь забьётся под ногти. Рита тут же вытащила из сумки на плече большую косметичку с разными лаками и большим флаконом ацетона и заявила, – Меня врасплох не возьмёшь. Учтите, девочки, женщина начинается с ногтей.

– А я думал, что все-таки с головы, – не то упрекнул, не то подначил студентку бегун на средние дистанции Толик Кирьянов. И тут же парень посоветовал Рите спрятать косметичку подальше, дабы не злить руководство института в лице парторга Печёнкина для которого эстетика тела для студента-комсомольца заключалась в одном только определении – «скромность». А оно крашенных ногтей, ресниц или щёк не предусматривало. По идеологическим определениям образ юного коммуниста предполагал если и выделяться на общем фоне, то исключительно умственными способностями. Красота или ухоженность были тут явно лишними.

– Мрак, да и только, – вздыхала Кашина, слушая переговоры старшекурсников и вылавливая глазами Бережного. Рудольф Михайлович должен был появиться с минуты на минуту, пересчитать своих спортсменов и отправиться с ними на линейку к главному корпусу. Там уже вытянулись в ряд десять ярко-жёлтых автобусов ЛиАзов; толкались неровными рядами студенты других кафедр, взволнованно бегали вдоль рядов преподаватели, то и дело устраивая перекличку. Перевезти в колхоз предполагалось без малого четыреста человек – студентов и преподавателей спортивного факультета. Ректор по хозчасти Сергей Сергеевич Блинов деловито опрашивал водителей автобусов про колёса, бензин и прочие технические детали, вполне способные стать причиной остановки во время трёхчасового переезда.

Со стороны зелёного домика появилась группка ребят, направляющаяся к кафедре лёгкой атлетики: Стальнов, Галицкий, Кранчевский, пожелавший проводить ребят, и Добров, который брёл с поникшей головой последним. Юра, кроме чемодана, нёс через плечо гитару. У Стальнова на одном плече висела спортивная сумка, на другом на верёвке тяжело болтались четыре пары резиновых сапог. Виктор нёс сумку с провизией. Стас волок на спине рюкзак, глубоко согнувшись вперёд и сутулясь под тяжестью.

Девушки, окружённые Ритой, при виде процессии оживились, заулыбались, стали перестраиваться. Старшекурсницы вышли навстречу, окружили ребят, здороваясь. Вертлявая блондинка проскользнула к Стальнову, трижды расцеловавшись с парнем, удостоившим Чернухину мимолётной короткой улыбкой и тут же забывшим о ней, осматриваясь. Новобранки, среди которых стояли Николина, Цыганок, Маршал, Сычёва, и Воробьёва, наоборот спрятались за спины. Кашина в этот момент разговаривала с Кирьяновым, которого уволокла поближе к кафедре. Подкарауливая Бережного, Ира уточняла можно ли в институт носить золотые украшения; во многих советских школах это было категорически запрещено, во избежание подчёркивания социального неравенства. Подошедших старшекурсников Ира не видела.

Озарённые высокопарным «здрассьте вам, девушки», брошенным Стальновым в их сторону, первокурсницы ответили кто робко и тихо, кто погромче и посмелее. Воздержалась лишь Николина, которую Володя фиксировал взглядом. Почувствовав, как у неё подгибаются ноги, Лена отвернулась от толпы и облокотилась на Лизу.

– Что? Плохо? – подруга обеспокоенно оглянулась на Лену; та, появившись утром в общежитии, пожаловалась на боли в животе. Николина сделала знак рукой, дающий понять, что что-то не так, и опустила голову, не глядя ни на кого. Лиза, напрягая руку для поддержки, снова принялась рыскать глазами по толпе, разыскивая Шумкина. Но Миши не было нигде.

– Может он тоже заболел? – тихо спросила она у подруги.

Николина отвлечённо пожала плечами:

– Не знаю. Может и заболел. А может просто не поступил. Ты списки видела?

– Видела. Он там, – списки Воробьёва проверила как минимум три раза: в день приезда и дважды вчера. То, что Миша поступил девушку очень обрадовало. А вот что его не было сейчас среди отъезжающих, казалось непонятным и расстраивало. Все каникулы девушка мечтала об их встрече.

– Тогда появится. – успокоила Лена. Она стояла сжавшись; с вечера девушку морозило, а утром, проснувшись дома, она поняла, что у неё поднялась температура. К тому же, в самом разливе была циклическая месячная функция, заставлявшая постоянно думать о ней и предпринимать меры, чтобы держать себя в сухости и тепле. Так как предупредить из Химок никого из преподавателей или студентов Лена не могла, пересилив себя она поднялась с кровати и отправилась в Малаховку. Родителям про своё плохое самочувствие ничего не сказала, чтобы не волновать, благодарно кивнула на их пожелание хорошо трудиться и пообещала по возможности прислать из колхоза телеграмму.

– Может тебе сказать Бережному, что нездорова? – Лиза потрогала лоб подруги и нахмурилась; показалось, что у прыгуньи в высоту температура.

– Пройдёт, – буркнула Николина. Привлекать к себе внимание в первый же день не хотелось. А ещё больше не хотелось оставаться дома. Несмотря на страсти старшекурсниками про практику, Николина предпочитала одиночеству коллектив.

Группа преподавателей примерно из сорока человек стояла за спинами ректора института Ивана Ивановича Орлова и декана спортивного факультета Натальи Сергеевны Горобовой и изучающе оглядывала многократно превосходящую количеством толпу студентов. В отличие от взрослых, нахмуренных, строгих, серьёзных или просто сдерживающих свои эмоции, молодёжь галдела: встрече со знакомыми с разных кафедр все были откровенно рады. Толпа смеялась и осматривала преподавателей не украдкой, а откровенно, не стесняясь высказывать мнение по любому субъекту, привлекшему внимание.