В феврале 1919 года я получил от него телеграмму с просьбой разрешить приехать. Я ответил согласием, но сам уехал в Омск, где слёг в злой инфлюэнце, продержавшей меня около двух недель в постели. Когда же я выздоровел, то узнал, что Терентий Иванович отдал Богу душу.

Уезжая, Чемодуров в знак благодарности за приют подарил моему сыну револьвер системы «Стайер», который и по сие время хранится у него.

Во время чешского владычества началась работа по образованию самостоятельного Уральского правительства. Инициатором этого явился Лев Афанасьевич Кроль. Судя по его докладу, сделанному в Культурно-экономическом обществе, главная причина образования Уральского правительства состояла во временной необходимости отмежеваться от поползновений как Самарского правительства, так и Сибирского. Оба они были опасны своими крайними, диаметрально противоположными политическими направлениями. Сибирское правительство слишком реакционно, а потому не может быть приемлемо демократическими массами Урала. Самарское же правительство оказалось в руках крайне левых эсеров: если Урал подпадёт под их влияние, то рабочая масса вновь обратится к большевизму.

Эти главные тезисы казались мне тогда правильными. Однако в переговорах с приехавшим из Омска министром финансов Иваном Андриановичем Михайловым тот же Кроль пошёл на уступки и признал подчинение Уральского правительства Омскому, отказавшись от содержания собственной армии и от самостоятельных финансов. Само собой разумеется, Уральское правительство этим актом себя аннулировало. Его образование состоялось разве только для того, чтобы удовлетворить честолюбие Кроля и прочих министров вновь зародившегося правительства. Однако была и некоторая цель, диктовавшая нам стремление к сепаратизму: получение голоса на Всероссийском съезде в Уфе для избрания единой всероссийской власти.

Омск был освобождён ранее Екатеринбурга чисто случайно. Это дало возможность сформироваться Сибирскому правительству в Омске, а не в Екатеринбурге. Подобное сожаление я высказываю потому, что Екатеринбург был центром заводского Урала и по качественному составу интеллигенции стоял гораздо выше. Нет сомнения, что Уральское правительство было сильнее Омского. Кто знает, возможно, результаты восстания белых были бы совсем иные, если бы власть принадлежала лицам, вошедшим в правительство Урала.

Премьер-министром и министром торговли и промышленности составом думы и Культурно-экономического общества был выбран общий любимец буржуазии и интеллигенции — Павел Васильевич Иванов. Министром юстиции — Николай Николаевич Глассон, товарищ председателя местного окружного суда, великолепный юрист и прекрасный человек. Инженер Гут стал горным министром. Анастасиев — министром народного просвещения. Кроль взял себе портфель министра финансов (хорошо, что без финансов). Этого выбора я никак не мог понять, ибо и финансов-то у правительства не было. Да и Кроль по своим способностям, скорее, должен был взять себе портфель министра иностранных дел, что выглядело бы ещё смешнее: до иностранных государств хоть тридцать лет скачи, а не доскачешь. Было время интервенции. Одни чехи чего стоили. Помимо этого, как грибы росли всевозможные правительства. Рядом с нами оказались правительства калмыков, башкир, Оренбургское, Самарское и целых два Сибирских. Поэтому обойтись без министра иностранных дел было никак нельзя. Впрочем, Кроль и исполнял его обязанности, представляя наше правительство на Уфимском съезде и ведя переговоры в Омске. Пребывание Кроля в Омске только усиливало возраставший антагонизм между Омским и областным Уральским правительствами.

Екатеринбуржцы, особенно правые и военные, отрицательно относились к нашему новорождённому правительству, всячески подсмеиваясь над ним, и называли его «Шарташским» (по имени дачного местечка). Особенно раздражало военных присутствие еврея Кроля. Обычно, указывая на него, все спрашивали: «К чему нам этот министр финансов без финансов, да ещё с двумя товарищами министра? Это только извод наших денег».

Я дал себе слово стоять подальше от политики, но всё же старался примирить общество с создавшимся положением, указывая на цель и временность существования Уральского правительства. Но правые не унимались. Как я узнал позже, представители общества отправили депутацию к главе правительства с требованием смещения Кроля и назначения меня на его должность. Нельзя сказать, что это требование было для меня приятно, ибо на должность министра финансов без финансов я бы не пошёл. А отношения с Кролем стали натянутыми.

Как раз в самый разгар переговоров по этим вопросам я получил телеграмму от управляющего нашим Самарским отделением Рожковского с приглашением приехать и принять участие в работе съезда по образованию дирекций, без которых, из-за отсутствия связи между отделениями, работать банкам было нельзя. Я передал содержание телеграммы коллегам по Банковскому комитету, но те не сочли нужным участвовать в съезде, и поэтому я отправился на съезд один. Жена заявила, что поедет со мной, дети тоже. Действительно, время было тревожное. Легко могло случиться, что Екатеринбург окажется отрезанным красными войсками от Самары, и тогда пришлось бы расстаться с семьёй, — быть может, навсегда.

К моему большому удовольствию, Толюше как добровольцу вместо отпуска дали командировку в Симбирск, и он вместе с Борей Имшенецким присоединился к нам.

Я обещал семье, что если Волга будет очищена от красных и пароходное сообщение будет восстановлено, то отпущу их в Симбирск и по окончании съезда сам приеду за ними.

Однако уже на вокзале в Екатеринбурге выяснилось, что поездка будет далеко не комфортабельной, ибо все классные вагоны предоставлены чешскому командованию, а для русских граждан отводятся лишь грязные теплушки.

— Ехать ли вам? — спрашивал я. — Это путешествие в теплушках без уборных будет очень тяжело, особенно дамам. Оставайтесь-ка лучше в Екатеринбурге.

— Ни за что на свете мы не оставим тебя одного, — отвечала жена.

Слава Богу, в Челябинске мне удалось получить у ко-менданта станции купе второго класса, и то только потому, что у меня в бумажнике оказался документ, удостоверявший, что я состою членом Чешско-Русской торгово-промышленной палаты.

Транспорт находился в полном расстрое. Поезда по расписанию не ходили и иногда часами стояли на маленьких станциях. Из окна вагона частенько виднелись сброшенные под откос исковерканные составы, а под Челябинском находилось огромное кладбище паровозов, требующих ремонта. С этих паровозов крали всё, что поценнее, особенно, конечно, медь. Большевизм сказывался и в обращении железнодорожной прислуги с пассажирами. Да и чешское командование не отличалось вежливостью. Однажды под утро к нам в купе ворвался чешский солдат с криком: «Убирайтесь отсюда, сволочи! Как смели вы занять это купе?» Но и тут помог мой членский билет.