Сопротивляющихся или тащили в совдеп, или, что ещё было редкостью, пристреливали на месте. Так, труп одного из обывателей, позволившего себе протестовать против обыска, валялся около Горного управления.

Одной из первых жертв наступившей кровавой анархии пал семинарист Коровин. Он отказался помочь «товарищам» починить сломавшийся автомобиль, так как не был техником. Это было около синематографа Лоранжа. Его потащили на вокзал, и на другой день нашли его труп со многими ранами — очевидно, юношу истязали.

Вся учащаяся молодёжь поднялась и решила провести демонстрацию на похоронах Коровина. Но к монастырю были присланы только начинавшие зарождаться красные войска под командованием еврея Голощёкина. Вместо того чтобы обратиться к учащимся, добрая половина которых была гимназисты, с речью и сказать, что случай произошёл по вине безответственных солдат, которых разыскивают и строго накажут, собравшихся просто разогнали.

В Перми в одной семье произошёл такой печальный случай. Вечером раздался звонок в дверь. Квартира, где проживала семья, была на втором этаже. Открывать пошла горничная в сопровождении дочери хозяйки, гимназистки.

Едва открылась дверь, как с ружьями наперевес вошло шестеро «товарищей». Бедняжка гимназистка испугалась и бросилась бежать наверх, но «удачным» выстрелом из винтовки была убита наповал.

Семья выстрела не слышала и продолжала сидеть в столовой за столом, когда в комнату вошли «товарищи». Жилец, инженер Уржумцев, вскочил со стула, намереваясь уйти в свою комнату, но упал мертвым от «удачного» выстрела, очевидно, того же меткого стрелка.

Затем все присутствующие были отведены в отдельную комнату, связаны и заперты, после чего начался грабёж.

Лично я почему-то избежал обыска, хотя во флигель, где жил Копьёвский, наш бухгалтер, однажды ворвались «товарищи» матросы, сделали обыск, но, ничего не отобрав, удалились, спросив, кто живет наверху над банком. Там жил я, но ко мне в квартиру не пожаловали. Почему — не знаю. Просто спас Господь. В квартиру же Олесова ворвались и сделали тщательный обыск. Искали оружие и платину, а отобрали вино.

У моего соседа по дому, доверенного Невской ниточной мануфактуры, немца Шиллинга, тоже произвели обыск. В результате обыска отобрали деньги и ценные вещи. Когда на другой день он отправился в совдеп с жалобой, то к нему прислали для выяснения дела комиссара, и Шиллинг узнал в этом комиссаре того грабителя, который был у него ночью. В результате комиссар приказал Шиллингу прислать к нему ещё и письменный стол.

Коновалову, родственнику Павла Васильевича Иванова, отсекли голову топором в тот момент, когда он выглянул в дверь.

Были ли это коммунисты или просто шайки выпущенных из тюрем разбойников, сказать утвердительно невозможно, но известно, что при начале обыска всегда показывался мандат за печатью совдепа. Всё это время я почти никуда не показывался и детям запрещал выходить по вечерам.

Наконец в начале ноября мы были приглашены повестками на заседание в совдеп.

Явившись в указанный час в столь знакомый мне дом Поклевского-Козелла, я не узнал тех чудных барских комнат, в которых так часто приходилось бывать в гостях у гостеприимных хозяев, — до такой степени всё было загажено.

Заседание было назначено на семь часов вечера. Все мы пришли без запоздания и вынуждены были ждать появления Н. Н. Крестинского (впоследствии назначенного минфином, а затем послом в Берлин) более часа. Помимо Крестинского, на заседании присутствовали комиссары Голощёкин и Малышев. Голощёкин произвёл на меня весьма неблагоприятное впечатление резкостью суждений, кои с ясностью указывали на крайнюю неосведомленность в вопросах финансового характера. Во всех его словах, сопровождавшихся резкими, характерными для евреев жестами, сквозила под видом коммуниста логика держиморды. Голощёкин же был из тех коммунистов, служивших в Ч.К., которые так охотно взяли на себя роль палачей. Не без его участия происходило как подготовление к убийству Царской семьи, так и уничтожение следов этого зверского убийства.

Крестинский, которого я видел в первый раз, был тоже евреем, но и по вежливости обращения, и по наружности оставил о себе впечатление гораздо более выгодное, чем Голощёкин.

Открыв заседание, Крестинский объявил нам, что созвал нас для того, чтобы выслушать наше мнение о предстоящей национализации банков и о нормировке в выдаче с текущих счетов.

При этом он предупредил нас совершенно откровенно, что, будучи юристом по образованию и состоя юрисконсультом одного из отделений Сибирского банка, он, тем не менее, никогда решением финансовых проблем не занимался. Банковское дело ему если и знакомо, то только в узкой области вексельного права. В силу этого он просит нас быть правдивыми в наших объяснениях и показаниях.

На заданные вопросы отвечал главным образом я, и, с точки зрения моих коллег, не вполне удачно. По крайней мере моё заявление о том, что лично я приветствую идею национализации банков — конечно, при условии вполне планомерного проведения в жизнь, — не соответствовало их взглядам. Национализацию банков я считал единственным выходом из создавшегося положения.

На самом деле, говорил я, работать при переживаемой анархии совершенно невозможно. Если бы мы и могли продолжать нашу работу, то в результате её банки вместо прибыли давали бы только убытки. Если бы прибыль и существовала, она шла бы в карманы служащих, ставки жалованья которых были непомерно увеличены с первых же дней революции. Теперь же, в переживаемых условиях, когда никто не гарантирован от наложения контрибуции и просто от грабежа, естественно, что банковское дело идти не может. Как мы можем кредитовать под векселя, когда полученная сумма завтра же может быть отобрана у нашего должника?

Саму национализацию я мыслил как акт передачи всех наших активов и пассивов казне под соответствующую расписку Государственного банка. Эта национализация меня устраивала бы больше всего.

Что же касается установления нормы в выдачах, то я просил оставить этот вопрос на решение Банковского комитета. Комитет мог бы дать гарантию, что при условии полного невмешательства в наши дела передача будет выполнена без всяких убытков и потерь.

Это заседание интересно было тем, что Крестинский, откровенно сознавшийся в полном незнакомстве с финансовыми вопросами, в очень скором времени был назначен в Петрограде министром финансов большевицкого правительства.

Мои взгляды на заседании восторжествовали, и Крестинский обещал нам поддержку и самостоятельную работу.

После встречи с Крестинским шла усиленная работа в нашем комитете, заседания которого по моей просьбе почти всегда частным образом посещал В. В. Чернявский. Его присутствие упрощало нашу работу: все наши пожелания об увеличении кредитов находили своё разрешение на заседании. Но после встречи с Крестинским посещения Чернявского стали более редкими. Да и тогда, когда он присутствовал, его поведение становилось всё более загадочным.

Как-то раз на наши просьбы об увеличении кредита под векселя он ответил резким отказом, заявив, что даже по простым текущим счетам общая сумма выдач из Государственного банка не должна превышать помесячно выдач за прошлый год.

— Помилуйте, — говорил я, — Василий Васильевич, очевидно, вы совершенно забыли о курсовом падении рубля. В прошлом году он стоил раза в три дороже, чем теперь. В прошлом году не было паники, клиенты несли деньги нам, а теперь тащат их с текущих счетов.

— Да, но иначе я поступить не могу, ибо таковы циркуляры новой власти, которой я, безусловно, подчиняюсь.

Все мы понимали, что его положение управляющего Государственным банком очень тяжело. Но открытое признание Чернявским власти большевиков уж очень било по нервам.

Это было последнее заседание в его присутствии.

Банк, которому я прослужил двадцать четыре года, несомненно, разрушался. Никаких распоряжений из Петрограда от наших правлений — ни письменных, ни устных, переданных через инспекторов, так зорко следивших в обыденное время за нашей деятельностью, — не поступало. На наши письма и даже телеграммы не отвечали. Впрочем, на одну из телеграмм пришёл ответ за совершенно незнакомой нам подписью. Это давало место догадкам о том, что банки уже заняты большевиками. Всю тягость решений приходилось брать на себя Банковскому комитету.