Почему именно этот вариант получил наибольшее распространение, ответить трудно.

Может, потому, что был самым «проходимым» — попросту говоря, приличным. Другие переполнены ругательствами и даже откровенной матерщиной: «Який ти в чорта лицар, коли ти голою сракою їжака не вб'єш… самого Магомета внук і нашого х… крюк… нехрещений ти лоб, мать твою в… б».

Султана же казаки в различных списках послания называют и Махмудом IV, и Ахметом III, и даже Османом II. Если поверить, что эту дипломатическую «продукцию» действительно куда-то отправляли, то может сложиться впечатление, что запорожцы и турки только тем и занимались, что в каждом поколении обменивались письмами примерно одинакового содержания. Конечно, история движется по спирали, но не до такой же степени!

Долгими зимними вечерами на Сечи с перепою можно было много чего насочинять, но за пределы Украины эти «шедевры» вряд ли выходили. Обычная политическая жизнь всегда скучнее — даже у запорожцев. Да и историки хорошо понимали, что имеют дело именно с «апокрифами», как точно выразился Репин. Тот же Яворницкий предварил публикацию письма фразой: «У многих любителей южнорусской старины и до сих пор хранятся копии этого, может быть, мнимого, но совершенно согласного с духом запорожских казаков письма турецкого султана и курьезного ответа на него запорожцев».

В письме была высшая правда. То, что такое отправляли султану — очень сомнительно. А вот думали именно так. И никак иначе! Уж больно много сала залили турки за шкуру.

Но вот был ли автором этого письма именно Сирко?

Запорожский кошевой не раз и не два мстил татарам за разоренные украинские села. Но есть в его биографии и одно темное пятно, на которое тот же Яворницкий не смог закрыть глаза. В 1677 году турки и татары осадили Чигирин. Русские войска и украинские казаки гетмана Самойловича отбили их. Но, как пишет Яворницкий, «ни в деле под Чигирином, ни во время бегства неприятелей в запорожскую степь Сирко и запорожцы участия не принимали и врагов не преследовали». Нашел он и причину странной пассивности того, кого турки величали за жестокость к ним «Урус Шайтаном» («русским чертом»), — подкуп! На него указывал Москве обиженный гетман Самойлович, вынужденный без сечевиков отбиваться от басурман: «Когда хан бежал из-под Чигирина и очутился ниже Сечи возле Днепра, то Сирко и запорожцы с ним на три года перемирие учинили, оттого Сирковы казаки многих татар через Днепр на своих байдаках перевозили… А султан турецкий 30 тысяч червонцев для склонения в подданство свое Сирка и его казаков в город Кызыкермень с моравским беем отправил. Тот моравский бей многим языкам в школах учился и с кошевым Сирком в поле съезжался; поставив свои полки каждый на особых местах, сойдя с коней и отошед далеко от них, кошевой Сирко и моравский бей брали друг друга за руки и так ходили долго между кустов; в это время Сирко принял подарки от бея и присягнул на подданство турецкому султану».

Вот откуда корни-то коррупции растут! Не прост, ой, не прост был атаман, хоть и «урус шайтан»! Недаром именно ему принадлежит выражение «нужда закон меняет». Но как же этот степной рыцарь с психологией типичного «полевого командира» очутился на прославленной картине?

В 1878 году Илья Репин искал тему для исторического полотна. Россия только что выиграла войну с турками.

В моде было все патриотическое. Остро чувствуя запрос публики, художник мучился от желания угодить ей. И тут гостивший в подмосковном имении Абрамцево киевский художник Прахов, однокурсник Репина по академии, напомнил приятелю известный с детства обоим сюжет.

Тут же, в Абрамцево, Репин набросал первый эскиз. Историю он знал плохо — как всякий художник. Поэтому одежду и оружие изобразил весьма схематично. Зато зачем-то втиснул на первый план толстого хохочущего казака — Тараса Бульбу, бывшего, как известно, не историческим, а чисто литературным персонажем. А потом работа растянулась на тринадцать лет.

Украинский помещик Тарновский пустил художника в свой музей, полный предметов казачьей старины, и в результате сам прописался на картине в виде казака в высокой черной папахе, а сынка пристроил хлопцем в круглой шапке. Несколько ценных рекомендаций дал историк Яворницкий. В благодарность Репин изобразил его в виде писаря. Здоровенная морда с повязкой принадлежит художнику Кузнецову. А толстое брюхо в профиль — журналисту Гиляровскому. Что же касается Сирка, то его Репин списал с еще одного приятеля — киевского военного генерал-губернатора Драгомирова — героя русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Репин любил у него перекусить блюдами украинской кухни и как честный человек щедро расплатился за вареники главной ролью на своем полотне. В результате получился настоящий шедевр. Советы друзей-коллекционеров сослужили хорошую службу. Все изображенные на картине предметы — подлинные, взятые из собраний Тарновского и Яворницкого. Остальное довершил талант и то, что Виктор Шкловский называл «энергией заблуждения» — теперь многие благодаря Репину действительно верят в то, что такое письмо существовало в реальности, а не в воображении пьяных дьячков, читавших его после третьей чарки горилки.

Хотя, положа руку на сердце, следовало бы сказать: на самом деле картина должна называться так: «Яворницкий с Драгомировым пишут письмо турецкому султану». С помощью Репина.

Чем хуже дела, тем ярче сказка о них. Бездарные полководцы превращаются тогда в непонятых «отцов нации», забулдыги-солдаты — в рыцарей без страха и упрека, а позорная политика — в героический миф. Именно так случилось с творчеством Генриха Сенкевича, интерес к которому в последнее время оживился в Украине благодаря Ежи Гофману.

В сущности это и наша история. Однако мы ее выиграли, а Польша проиграла. Но ни из книг Сенкевича, ни из фильмов Гофмана не понятно — почему.

Если, например, посмотреть «Огнем и мечом», то может сложиться впечатление, что запорожцы — пьяные забулдыги, побеждающие исключительно благодаря счастливому стечению обстоятельств. Пошел дождь, и атака польских крылатых гусар увязла в грязи — вот вам и выигранные Хмельницким Желтые Воды.

На самом деле поляки пили не меньше казаков. А, пожалуй, даже и больше. Исключительным алкоголиком, как свидетельствуют подлинные документы, был польский гетман Николай Потоцкий. Вот что считает причиной разгрома польской армии под Корсунем один из вояк князя Вишневецкого Богуслав Машкевич: «Мая 12. На следующий день после битвы с Кривоносом, то есть во вторник, гетманы двинулись с войском из-под Корсуня в большом беспорядке, без всякой стражи, табором, который окружали войска. Да и черт знает, откуда взялся бы там порядок, когда великий коронный гетман Николай Потоцкий постоянно напивался водкой и в то время сидел пьяный в карете, а другой — польный гетман Калиновский — хотя и рад был что-нибудь сделать, но ему не слишком повиновались. К тому же он был так близорук, что плохо видел и едва мог различить человека на расстоянии полета стрелы».

Запись Машкевича кажется просто фельетоном! Но это документ, а не художественная проза! Тем не менее могучий алкоголизм Потоцкого в фильм Гофмана почему-то не попал — с кружкой разгуливает в основном Кривонос.

Ярему Вишневецкого и романист, и режиссер показывают как жестокого, но талантливого полководца. А были в жизни «ката українського народу», как он обычно фигурирует в нашей историографии, поистине комические страницы — достойные, скорее, пана Заглобы. Именно благодаря трусости Вишневецкого полякам так и не удалось полностью разбить украинскую армию под Берестечком. Наиболее объективно это сражение описал его участник — польский шляхтич Станислав Освенцим. В своем дневнике он упоминает о совещании в ставке короля, на котором планировалось послать отряд Вишневецкого в обход казаков — чтобы «они не могли спасаться бегством». «Но приказ этот не был исполнен, — пишет мемуарист, — ибо князь Вишневецкий потребовал 15 тысяч войска, а король не хотел отпустить такого количества».