Куда было деваться старому гетману? Что бы ни говорили о Польше середины XVII столетия, она оставалась сильнейшим военным государством Восточной Европы. Она сумеет еще отразить и шведский «потоп», и московское нашествие, и даже турок под Веной, спасая своих союзников-австрийцев и вместе с ними всю Европу. Одна в окружении врагов Польша будет сражаться тридцать лет, покрывая свои знамена закатными лучами славы, пока не надорвется и не сойдет с исторической сцены. Богдан Хмельницкий, начинавший некогда в рядах ее победоносной армии, хорошо это понимал.

То, что происходило с гетманом, на шахматном языке называется «цейтнот» — острый дефицит времени. Польша могла еще играть и играть, а у гетмана почти не оставалось жизненных сил. Можно было признать себя проигравшим и встать из-за стола. Кто-то другой, возможно, так бы и поступил. Но не Хмельницкий!

Чтобы свести партию вничью, требовался всего один, но абсолютно неожиданный ход. Богдан нашел его!

Пока шли переговоры с королем под Жванцем, пока Войско Запорожское и Речь Посполитая задыхались в юридическом вакууме, запутавшись в ворохе подписанных, но не ратифицированных бумаг, гетман, вопреки всем правилам, затащил на шахматную доску еще одну фигуру — бородатого царя всея Руси Алексея Михайловича — симпатичного полуазиата в поддельной шапке Мономаха. Конечно, в шахматах так нельзя. Но в политике можно!

В конце концов Хмельницкий никогда не сражался за полную независимость Украины. Вполне в духе феодальных традиций на протяжении всех шести лет войны с королем он тем не менее подписывался «гетман Его Королевской Милости Войска Запорожского». Это означало, что Богдан не собирался окончательно порывать с Польшей.

Но если сюзерен оказывается таким несговорчивым, то почему бы и не сменить его? Напрасно историки-спекулянты будут рассказывать байки, что Переяславский договор означает «тимчасовий військовий союз гетьмана з Москвою». Новая подпись Хмельницкого, которую он стал использовать после Переяслава, говорит о другом — «Гетман Его Царского Величества Войска Запорожского». Союзники так не подписываются. Так называют себя только вассалы. И нужно отдать Хмельницкому должное — три последних отпущенных судьбой года своей жизни он проявил себя верным вассалом, ни разу ни предав царя. Гетманские измены начнутся позже — с Ивана Выговского. Но Богдан ими себя не запятнал. Он уходил от Речи Посполитой с чистой совестью — она могла бы соображать на сеймах побыстрее. Юридически Хмельницкий был абсолютно чист.

Что было бы, поступи Хмельницкий иначе? О, это легко спрогнозировать! Позволю себе только одну цитату из дневника Патрика Гордона — шотландского наемника, успевшего повоевать и в польской, и в русской армиях: «1660-й год был чрезвычайно удачен для поляков: в начале его они заключили мир со шведами, очистившими после него Пруссию, хитростью завладели Могилевом и жестоко обошлись с русскими гарнизонами в Борисове, Быхове и других городах. Они одержали победу над князем Иваном Андреевичем Хованским при Лоховице и князем Юрием Алексеевичем Долгоруким при Басе или Губарах и победили — взяли в плен всю русскую армию при Чудне; в то же время они заставили казаков подчиниться, назначили у них зимние квартиры для своей армии и захватили большую часть городов и крепостей по южную и западную сторону Днепра».

Обратите внимание: все это происходит через шесть лет после Переяслава, когда Речи Посполитой противостоят объединенные силы России и Гетманщины! Надеюсь, ни у кого не осталось сомнений, что ожидало бы Хмельницкого, не подпишись он «гетманом Его Царского Величества»?

Возникла бы какая-то совсем другая реальность. Например, греко-католическая Украина без казаков, но с языком в виде польско-украинского суржика и полностью ополяченной Галичиной.

Может, кому-то от этого и было бы лучше. Но нас с вами не было бы, читатель! Да что нас… Не было бы даже тех, кто сейчас критикует Хмельницкого, повторяя шевченковскую фразу «Якби ж то ти, Богдане п'яний…» Как будто ее автор знал, что такое турецкий плен и свистящая мимо уха татарская стрела, и польская милость, и восстание, когда тебе уже за пятьдесят и в конце концов сведенная вничью партия в ситуации полного цейтнота.

Примерно за четверть века до восстания Хмельницкого в одном из православных украинских монастырей появился необычайно талантливый мыслитель. Имя его осталось неизвестным. Зато созданная им Густинская летопись пережила века и легла в основу казачьей идеологии. Суть учения этого анонима сводилась к тому, что славяне — не жалкие униженные рабы, а отчаянные головорезы, чьи предки некогда захватили Рим.

Под именем венетов, утверждал этот ученый фантаст, славяне построили славный город Венецию. Скрестившись с немцами — дали начало знаменитому племени вандалов и «множество зла западной стороне сотворили, а потом Африку обсели». Отец Александра Македонского Филипп был у них заложником. А сам Александр дал им «на вечные времена из рода в род во владение все стороны от северного океанского ледовитого моря… А если найдется там кто-нибудь другого рода и другого языка, то пусть будет вам раб и наследники его пусть будут вам рабы навеки».

С такой концепцией можно было промаршировать с бодуна весь мир, не то что до Индийского океана, а даже до Австралии, еще не открытой в те времена. Но «Дурень думкою багатіє», — говорит украинская пословица. Гора родила мышь. Практический вывод из амбициозной идеологической фантазии Густинского летописца получился более чем скромный: бей молдаван! Именно в эту страну направил свою агрессию Богдан Хмельницкий, едва оправившись от поражения под Берестечком. И действительно, кого ему еще было бить?

Поляков запорожцы побеждали только в союзе с татарами. Московский царь был силен и крут. Турецкий султан — вообще непобедим. Оставались одни молдаване — веселые, музыкально одаренные существа, давившие вино босыми пятками и мало интересовавшиеся геополитическими вопросами. Правил ими некто Василь Лупул — международный спекулянт родом из Албании. Поторговав в Стамбуле, он перебрался в Молдавию и достиг там чина «дворника» — говоря по-человечески, канцлера. А потом просто купил у турецкого султана местный высший пост, носивший странное украинское название «господарь». Удивляться этому не стоит. Молдавия находилась у султана в вассальном подданстве и, как говорили в Польше, «кто больше даст турку, тот и господарь».

Афера сулила немалую выгоду. Собираешь с молдаван налоги — примерно полмиллиона левков в год, отстегиваешь 75 тысяч падишаху, а остальное — забираешь себе. Неудивительно, что богатство Лупула постоянно росло. Налогоплательщиков он грабил нещадно, а не тратился даже на приличную армию — все равно турки после «ревизии» снимут. Зато поддерживал отличные отношения с Польшей, куда собирался бежать после провала. Именно эту финансовую пирамиду под вывеской «независимое Молдавское княжество» и решил переписать на свое семейство Богдан.

У Лупула было две дочери. Старшую — Елену — он выдал за литовского князя Радзивилла. А к младшей — Розанде — подбивала клинья целая свора — и князь Дмитрий Вишневецкий, и Сигизмунд Ракочи (брат семиградского князя), и староста снятинский Петр Потоцкий. Хмельницкий выдвинул кандидатуру своего сына Тимоша.

Перспектива стать родственничком бывшего Чигиринского сотника не обрадовала господаря-спекулянта. Он отказал. Тем более, что к Розанде посватался еще и польский гетман Калиновский. В Молдавии вспыхнула война женихов. Калиновский с армией явился отстаивать свои семейные прожекты. Хмельницкий с казаками и татарами — свои. Все завершилось Каннами XVII века — батогской резней. Озлобленные поражением под Берестечком запорожцы жаждали реванша. Вечно голодные татары — добычи. И те и другие проявили чудеса героизма. Польская армия попала в окружение. Пленных вырезали. Калиновскому отделили гетманскую голову от гетманского туловища. Лупул сразу понял, кто настоящий жених.