«Хорошая погода и определенный ландшафт зовут нас на прогулку. Ступеньки лестницы побуждают двухлетнего ребенка подниматься и спускаться; двери – открывать и закрывать их, мелкие крошки – подбирать их, собака – ласкать, ящик с кубиками побуждает к игре, шоколад или кусок пирожного „хочет“, чтобы его съели», [Левин К., с. 139].

Интересно, что Левин никак не увязывал эти влияния опытом ребенка, который им наблюдался. Так и получилось в пользу шутки и во вред делу, что шоколадка желает попасть к ребенку в рот, будто это её потребность.

И по этому поводу скрестились шпаги и умы многих психологов – Левина, Толмена, Халла и других. Большинство оперировало экспериментами с животными в лабораторных условиях. Мы не можем затронуть это огромное поле дискуссий и потому, что только история изучения споров и экспериментов требует тщательных деталей – и это узкий интерес для специалистов истории психологии. Кроме того, авторы в этой парадигме рассматривают множество проблем психики «в одной корзине» – всё вместе и сразу.

И верно, критериев для разделения психического в парадигме бихевиоризма просто нет – ее принцип – сведение экспериментов к сигнал-рефлексным измерениям и надежда на получение ВСЕХ выводов о психологии на этой основе. Однако выход за рамки этой нереальной задачи каждый толкует по-своему.

И это образует – полезно перечислить – огромное поле вариантов. Многообразие это представлено в книге Хайнца Хеккхаузена – Главе 5 «Ожидание и привлекательность как детерминанты мотивации». От Курта Левина последовали работы Толмена, Халла и многих других [Хеккхаузен Х., сс.224—303]. В дискуссиях пересеклись конструкции «теории поля», понятий ожиданий и привлекательности, проявлений воли, напряжений, потребностей и влечения, отдельно абстрактной мотивации как интегратора поведения, исследования субъективных ценностей результата или поведения вплоть до эмоций и когнитивных парадигм.

От простых ситуаций предвкушений по объекту авторы вовлекаются в изучение латентных научений (скрытых, постепенных и без цели и подкрепления свободных исследований животных, например, в лабиринтах). И все это покрывается попытками самого автора и участников различить мотивацию (или целеполагание) и научение (теорию когниций). Мы возьмем из этого множества то, что совпало с опытом проектирования адаптивной машины. И не исключено, что многое найдет свое применение на более поздних этапах и в более сложных теориях – однако для понимания общего и сейчас – к данной теме это отношения не имеет.

Итак, свойство предвкушения известно. Как его следует описать через порядок восприятия сигналов среды?

Вместо условной записанной в память связи: «потребность – поисковое поведение – выход на полезный объект», реализуется связь: «случайный выход на полезный объект, подчеркиваем, выход на объект, уже известный как полезный, – усиление потребности как ощущения».

Причем сам выход является случайным в двух смыслах – 1) полезный объект встречается случайно при непосредственном движении или активности нашей системы или животного, либо 2) животное находится в пассивном состоянии, а полезный объект сам выходит в поле восприятия нашей системы или животного.

В идеале и нашу искусственную систему управления адаптацией (СУА) ВЫГОДНО настраивать так, чтобы при встрече с полезным объектом и при не полном баке с топливом диспетчер СУА запускал поведение для захвата и употребления СЛУЧАЙНО ПОДВЕРНУВШЕЙСЯ ВОЗМОЖНОСТИ.

И заметим, что нечто подобное в нашем опыте конструирования у животных и у человека вообще имеется. Некоторый опасный объект среды способен по опыту боли вызвать страх – потребность безопасности. Здесь вместо страха – прогноза опасности – возникает предвкушение – прогноз пользы.

Для Человека это логично потому, что выгодно!

Вопрос в том, как это случилось в живой природе без логически мыслящего Творца? Как это произошло в холодной нерефлексирующей эволюционной природе, не имеющей памяти. Кого благодарить?

В математике перемена причины и следствия – это инверсия, она делает то и другое равнозначным. Потому-то Курт Левин и ошибся в шутках о «шоколадке, мечтающей попасть в рот» ребенка. А в психологии это требует объяснения. Как ассоциативная связь (между группами нейронов) «потребность – поисковое поведение для снятия потребности» заменяется, точнее. ДОПОЛНЯЕТСЯ, связью «появление предмета, удовлетворяющего потребность – появление самой потребности или ее усиление»?

И причиной инверсии следует предполагать само наличие связи или памяти объектов и двустороннее функционирования такой связи.

То есть «волей и полевым воздействием» обладает не вожделенная шоколадка, которую увидел малыш на витрине кондитерской, а то ощущение (вкуса) и та память (об опыте) в психике ребенка, которые «заставляют» резко активизироваться его слюнному аппарату, инициируя предвкушение. И, конечно, о «воле» здесь говорить не приходится – срабатывает подсознание.

Это означает, что полезный объект, снимающий ПО ОПЫТУ уже существующее напряжение, может становиться объектом, вызывающим или повышающим это напряжение, как готовность и возможность снять такое напряжение. И уже последнее в свою очередь вызывает активность и поведение по захвату объекта.

В этом и заключается функция предвкушения, которая добавляется как польза и появляется в эволюции.

В пути, который прошли конструкторы адаптивной машины, уже можно найти технологическое объяснение этому феномену. Полезные объекты в ощущениях среды по уже испытанным потребностям (страха, а теперь и голода) через запись в памяти образуют группы объектов с грифом или признаком полезности (или опасности и нейтральности). Это модели мира животного и человека. Позже мы узнаем, что они частью разные и работают иногда одинаково, а иногда и по-разному.

Такая память (и модель Мира) в случае «совпадения ощущений текущей среды с памятью» становится самостоятельной сигнальной функцией для запуска подходящей потребности.

Но чтобы это (появление чувства аппетита) произошло, требуются дополнительные условия – способность пополнить запас. И совпадение этого условия с памятью подает через ассоциативную связь второй сигнал на возможность удовлетворения потребности. И этот прогноз возможности удовлетворения в ситуации неполного желудка и т. п. активизирует саму потребность. Конфетный опыт нашей девочки доказывает, что такой сигнал предвкушения подается даже и с полным желудком. Но другой психологический механизм торможения (условно «сытости») отказывает организму в этом удовольствии.

Так психика становится предиктором не только опасного, что мы видели в предыдущем разделе, но и полезного – общим инструментом прогноза ситуаций для эффективного поведения особи, животного или человека. Но прогнозом психика радует не всегда! А только тогда, когда более низкая и важная потребность (безопасности, а у нас пока всего две потребности) не блокирует этот механизм. Так обстоит дело в реальности!

Так кто же виноват в наших желаниях и ожиданиях – мы или предмет вожделения, ребенок или шоколадка? Это важный вопрос, особенно для людей и даже народов и верований, в которых ищут причины вне своей психики, а в различных «мировых» шоколадках. Как когда-то оправдывался Шура Балаганов в трамвае: «Машинально».

В предвкушении (как и в страхе) виновата не только среда (в опасном или выигрышном состоянии). Предвкушение есть сочетание текущей среды с памятью (прошлым полезным опытом).

Так мы выходим на тему, которую до конца этой работы не будем здесь затрагивать. А именно, – каждый из нас, людей, ответственен и за нашу память, за управление нашей памятью и за управление нашим воображением в сознании. И этого вовсе не умеют делать животные. Потому они и остаются животными со своими инстинктами.

Возникает вопрос, как механизм предвкушения возникает в индивидуальном развитии (то есть, в «онтогенезе»)? Наблюдаемое предвосхищение, можно отразить несколькими гипотезами. И мы их представляем.