К примеру, в соответствии со ст. 295 ГК государственное или муниципальное предприятие вправе распоряжаться недвижимым имуществом только с согласия собственника. Если же такое предприятие заключает договор купли-продажи, предметом которого является передача покупателю принадлежащей предприятию недвижимости, без согласия собственника, мы имеем перед собой сделку, противоречащую закону, а поэтому являющуюся ничтожной. В этом случае собственник вправе предъявить к продавцу и покупателю требование о двусторонней реституции, т. е. о возврате каждой из сторон своему контрагенту всего полученного по договору. В этом и будут состоять последствия недействительности ничтожной сделки.
Аналогичным образом могут быть защищены права собственника в ситуации, когда в качестве продавца выступает арендатор его имущества. Причем, на наш взгляд, то обстоятельство, что покупатель может оказаться в роли добросовестного приобретателя, в отношении которого закон не допускает виндикации, не должно служить препятствием для предпринятия собственником иска о последствиях недействительности ничтожной сделки.
Однако нельзя не заметить в данном случае определенную конкуренцию способов защиты нарушенного права: с одной стороны, виндикационный иск, а с другой – иск, связанный с недействительностью сделки.
Иногда в арбитражно-судебной практике возникает вопрос, как оценивать действия собственника, не располагающего правом истребовать имущество у добросовестного приобретателя, но обращающегося в арбитражный суд с иском о применении последствий недействительности ничтожной сделки, что приведет (в случае удовлетворения иска) к изъятию имущества у добросовестного приобретателя.
Представляется, что правильным был бы следующий ответ. Во-первых, недействительная сделка с момента ее заключения не порождает никаких правовых последствий, а стало быть, и титула собственника у добросовестного приобретателя.
Во-вторых, в отличие от изъятия имущества по виндикационному иску применение последствий недействительности сделки не ведет к ущемлению законных интересов добросовестного приобретателя, если брать во внимание его положение до заключения сделки, поскольку двусторонняя реституция возвращает его в аналогичное положение.
В-третьих, гражданское право не ограничивает собственника в выборе способа защиты нарушенного права и не ставит использование общих способов защиты гражданских прав в зависимость от наличия возможности использовать специальные вещно-правовые способы защиты.
В-четвертых, право на использование предусмотренных законодательством способов защиты по своей природе является субъективным правом, а в соответствии со ст. 9 ГК граждане и юридические лица осуществляют принадлежащие им гражданские права по своему усмотрению. В связи с этим вопрос о том, какой из способов защиты нарушенного права собственности может быть применен в конкретной ситуации, должен решать сам собственник.
И наконец, в-пятых, с точки зрения формально – юридической фигура добросовестного приобретателя появляется лишь в правоотношениях, возникающих в связи с предъявлением собственником имущества виндикационного иска (ст. 301 302 ГК). Что касается норм об основаниях и последствиях недействительности сделок, то Кодекс, по общему правилу (ст. 167), не ставит применение последствий недействительности сделки в форме реституции в зависимость от добросовестности сторон, совершавших сделку, и не пользуется термином «добросовестный приобретатель».
Данный подход представляется вполне приемлемым в случае, когда речь идет об одной сделке, совершенной лицом, не имеющим права отчуждать имущество (скажем, арендатором). Вопрос же о необходимости защиты законных интересов приобретателя возникает, как правило, в отношении третьих лиц, получающих имущество на основе последующих (второй, третьей, четвертой и т. д.) сделок. Необходимо заметить, что в подобных ситуациях опасения, вызываемые широким применением собственником такого способа защиты, как признание всех совершенных сделок по отчуждению его имущества недействительными, представляются совершенно оправданными.
В целях защиты интересов третьих лиц и обеспечения в целом устойчивости имущественного оборота было бы целесообразным установить ограничения в использовании такого способа защиты нарушенного субъективного права собственности, как признание сделок недействительными и применение последствий недействительности ничтожных сделок в отношении последующих (кроме первой) сделок с чужим имуществом.
Такого рода ограничения можно найти, к примеру, в кн. 3 Гражданского кодекса Нидерландов, где предусмотрено правило, согласно которому «права, добросовестно приобретенные третьими лицами, иначе как безвозмездно, на имущество, которое было предметом недействительной сделки, остаются в силе» (п. 5 ст. 45)[1024].
Видимо, аналогичная норма была бы уместной и в Гражданском кодексе Российской Федерации. В настоящее же время можно предложить прерывать цепочку признаваемых по иску собственника недействительными сделок с его имуществом, исходя из того, что при недействительности уже первой такой сделки приобретатель имущества лишен возможности возвратить полученное в натуре, поскольку имущество находится у третьих лиц. В этом случае в соответствии с п. 2 ст. 167 ГК собственнику, обратившемуся с иском о признании сделки недействительной, придется ограничиться возмещением стоимости утраченного в результате недействительности сделки имущества в деньгах.
Следующий круг проблем, возникших в арбитражно-судебной практике в связи с применением положений Гражданского кодекса Российской Федерации об основаниях и последствиях недействительности сделок, имеет особое значение, ибо их решение оказывает непосредственное влияние на признание роли договора, обеспечение стабильности договорных связей и устойчивости имущественного оборота. Речь идет о применении названных законоположений в ситуациях, когда требование о признании сделки недействительной, а также о применении последствий недействительности ничтожной сделки либо доводы о недействительности совершенной сделки используются недобросовестной стороной в гражданско-правовом договоре в качестве способа защиты от требований контрагента, исполнившего свои договорные обязательства, о применении к недобросовестной стороне установленных законом или договором мер имущественной ответственности.
Можно привести целый ряд примеров решений арбитражных судов (в том числе и Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации), когда гражданско-правовые договоры (в особенности займа, поручительства) признавались недействительными, как ничтожные сделки, противоречащие закону (ст. 168 ГК), по искам акционерных обществ, не исполнивших свои обязательства[1025].
В качестве основания таких исков наиболее часто используется аргумент о том, что руководитель юридического лица, заключая договор, действовал с превышением полномочий, предусмотренных уставом. К примеру, акционерные общества, созданные в ходе приватизации, добиваясь признания сделок недействительными, ссылаются на пункты устава, соответствующие Типовому уставу акционерного общества, утвержденному Указом Президента Российской Федерации от 1 июля 1992 г. №721 «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий, добровольных объединений государственных предприятий в акционерные общества», которые относят к исключительной компетенции общего собрания акционеров принятие решений о продаже, сдаче в аренду, обмене или ином распоряжении имуществом общества, составляющим более 10 процентов его активов (п. 6.3 Типового устава), а к компетенции Совета директоров – определение политики и принятие решений, касающихся получения и выдачи ссуд, займов, кредитов, гарантий (п. 9.3 Типового устава).
Подобные аргументы можно было бы не принимать во внимание, имея в виду, что в таких случаях мы имеем дело со специальным основанием недействительности оспоримой сделки, когда полномочия органа юридического лица ограничены его учредительными документами по сравнению с тем, как они определены в законе (ст. 174 ГК). Ведь в соответствии с законом решение названных вопросов не входит в компетенцию ни общего собрания, ни совета директоров акционерного общества (ст. 103 ГК).
