Вместе с тем подчеркивалось, что личные качества ума и воли должника не могут служить основанием для разрешения вопроса о том, мог ли он предвидеть наступление известных обстоятельств или нет, так как постановление ответственности должника в зависимость от его личных качеств внесло бы шаткость и неопределенность в обязательственные отношения, юридическая сила которых выражается в ответственности. Отсюда очевидна необходимость установления общей мерки возможности предвидения, обязательной для всякого должника, независимо от качеств, свойственных данному должнику лично. То, что, согласно мерке, может быть предвидено, должно быть предвидено. Сказанное в равной степени относилось российскими цивилистами и к возможности изыскания должником мер для предотвращения обстоятельств, могущих воспрепятствовать исполнению обязательства.

В качестве мерки возможности предвидения и предотвращения предвиденного признавалась соответствующая степень внимательности, радения, старания. «Всякое обстоятельство, которое, при применении должником обязательной для него внимательности, могло быть им предвидено и предотвращено, подлежит вменению должнику в вину, ибо он должен был его предвидеть и предовратить. Напротив того, обстоятельство непредвидимое и непредотвратимое при применении обязательной для должника внимательности, хотя бы оно могло быть предвидено и предотвращено, если бы должник отнесся к своему обязательству с большею внимательностью, нежели та, к которой он был обязан, следует признать случайным»[957].

Общим правилом для признания должника соответственно виновным или невиновным в неисполнении обязательства проект российского Гражданского Уложения признавал отвлеченное понятие о степени осмотрительности рачительного, заботливого хозяина. Для отдельных видов договорных обязательств в проекте предусматривалась та степень осмотрительности, какая требовалась от должника по исполнению соответствующего обязательства, его простоты или сложности, а также большей или меньшей опасности и важности последствий неосмотрительности, притом что по общему правилу должник отвечает за всякую вину и только в некоторых, точно определенных, случаях признавалось справедливым оказать должнику снисхождение, ограничив его ответственность лишь упущением заботливости, обыкновенно прилагаемой им к собственному имуществу, т. е. конкретной виною, или только грубой неосторожностью, грубой виною, или даже только умышленной виною.

Примером конкретной вины должника могла бы служить норма, содержащаяся в ст. 1903 проекта, согласно которой применительно к договору хранения предусматривалось, что принявший вещь на хранение безвозмездно обязан заботиться о ее целости и сохранности с осмотрительностью, какую он прилагает к собственным вещам.

В качестве иллюстрации использования в проекте ГУ конструкции грубой неосторожности, грубой вины можно привести следующие положения: со временем просрочки со стороны верителя должник лишь тогда отвечает за невозможность исполнить обязательство, когда исполнение сделалось невозможным вследствие умысла или грубой неосторожности (ст. 1677); поверенный, исполняющий поручение безвозмездно, отвечает за убытки, причиненные лишь по грубой неосторожности (ст. 2054).

Случаи ответственности должника лишь за умышленную вину предусматривались, например, в ст. 1794 проекта, согласно которой даритель, который, зная о скрытых недостатках даримого имущества или о правах третьего лица на это имущество, умышленно не предупредил о том одаренного, обязан вознаградить его за убытки, понесенные вследствие недостатков или отсуждения подаренного имущества; в ст. 1882, в соответствии с которой ссудодатель, умышленно скрывший недостатки переданной в ссуду вещи, отвечает за убытки, понесенные ссудопринимателем вследствие этих недостатков.

Еще раз подчеркнем, что названные формы вины: конкретная вина, грубая неосторожность, умышленная вина – использовались российскими цивилистами лишь применительно к отдельным видам обязательств. В общей же части обязательственного права общим правилом признавалось то, что должник не подлежит ответственности за убытки, если обязательство не исполнено не по его вине (т. е. умысла и неосторожности) или, что то же самое, вследствие случайного события.

При подготовке проекта Гражданского Уложения предметом обсуждения был и вопрос о бремени доказывания наличия (или отсутствия) вины должника в неисполнении обязательства, который формулировался российскими цивилистами следующим образом: «Обязан ли должник доказать, что неисполнение им обязательства произошло без вины с его стороны, или, напротив того, веритель должен доказать, что неисполнение подлежит вменению в вину должнику»? Специально подчеркивалось, что «этот вопрос разрешается в пользу верителя и против должника… Должник обязан доказать как невозможность исполнения, так и то, что она произошла не по его вине»[958].

Веритель – истец лишь тогда обязан доказать вину должника – ответчика, когда вина является элементом того события, из которого произошло обязательство, а именно в случае возникновения обязательства из недозволенного деяния (деликтные обязательства).

Что же касается психических аспектов вины, преобладающих в юридической литературе советского периода, то российские цивилисты говорили лишь о психическом состоянии нарушителя, имея в виду его вменяемость (или невменяемость). Например, у Шершеневича находим: «Вина предполагает такое психическое состояние действовавшего, в котором он имел представление о неизбежности или возможном вредном последствии своего поведения, уклоняющегося от юридически нормального. Возложение на него ответственности за причиненный им вред стоит в зависимости от способности представлять себе последствия своих действий. Где этого условия нет, там, по принципу вины, нет и гражданской вменяемости. Поэтому законодательства не возлагают гражданской ответственности, по невменяемости, на детей, на страдающих душевной болезнью, на пораженных временно потерей вменяемости, например… в состоянии горячечного бреда»[959].

Общие подходы к определению понятия вины в законодательстве и гражданско-правовой доктрине стран континентальной Европы в существенных моментах аналогичны тем, которые имелись в российском дореволюционном гражданском праве и имеются в современном российском гражданском законодательстве. И это понятно, поскольку все названные правовые системы основаны в конечном итоге на положениях римского права.

В праве стран континентальной Европы вина должника признается предпосылкой ответственности за неисполнение обязательства. Гражданское законодательство этих стран исходит из презумпции вины должника (например, ст. 1147 Французского гражданского кодекса; параграф 282 Германского гражданского уложения), кредитор должен доказать лишь факт неисполнения или ненадлежащего исполнения должником своего обязательства.

Законодательство названных стран не содержит определения понятия вины, но включает в себя положения о различных формах вины: умысле и небрежности (к примеру, параграф 278 ГГУ). В качестве критерия разграничения различных форм вины используется степень заботливости, которую должен был проявить должник при исполнении обязательства. При этом речь идет не о возможностях и способностях конкретного должника, а о некоем абстрактном критерии: проявлении заботливости, соответствующей обычаям оборота либо свойственной хорошему хозяину. В германском гражданском праве для определения вины должника используется также критерий надлежащей заботливости «порядочного коммерсанта» (параграф 346 Германского торгового уложения).

По отдельным обязательствам, которые, как правило, носят безвозмездный характер, вместо абстрактного критерия заботливости, свойственной хорошему хозяину либо соответствующей обычаям делового оборота, используется менее строгий критерий оценки поведения должника, а именно: та степень заботливости, которую должник проявляет в собственных делах (конкретная вина). Такой подход нашел отражение в нормах, регулирующих ответственность по договорам хранения, поручения и некоторым другим.