— Ширль — что стало с Ширль? — быстро спросил Балинор.
Гнев вновь наполнил бегающие глаза его брата, и на его губах медленно заиграла улыбка, на миг расслабившая измученное лицо.
— Она так прекрасна‡ так прекрасна. — Он громко вздохнул, и кинжал выпал из его руки на пол камеры, когда принц развел руками, подчеркивая свои слова. — Ты отнял ее у меня, Балинор — пытался лишить меня ее. Но теперь она в безопасности. Ее спас южанин, тоже принц, как и я. Нет, я же теперь Король Тирсиса, а он только принц. Он из маленького королевства; я о нем раньше никогда не слышал. Мы с ним станем добрыми друзьями, Балинор, как были когда-то с тобой. Но Стенмин‡ он говорит, мне никому нельзя доверять. Мне пришлось даже арестовать Мессалайна и Актона. Когда я распустил Граничный Легион, они пришли ко мне, пытаясь убедить в‡ кажется, в том, чтобы я отказался от своей мечты о мире. Они не понимали‡ почему‡ Он вдруг замолчал, его отсутствующий взгляд вдруг упал на выпавший из руки кинжал. Он быстро поднял его, хитро улыбнувшись брату, и вложил в висящие на поясе ножны; в этот миг он выражением лица стал удивительно похож на умного ребенка, который вовремя скрыл все следы своих проказ и избежал выговора. В мыслях Балинора пропали последние сомнения в том, что его брат больше не способен принимать разумные решения. Внезапно его поразило прежнее предчувствие, что если он схватит кинжал и возьмет брата заложником, то этим совершит серьезную ошибку. Теперь он понял, почему его посетило это внутреннее предостережение. Стенмин не мог не понимать, в каком состоянии находится сейчас Паланс; он намеренно оставил братьев наедине в этой камере. Если бы Балинор попытался обезоружить Паланса и бежать, угрожая убить своего пленника, мистик одним ударом добился бы своей очевидной цели — смерти обоих братьев. Кто усомнится, когда он будет объяснять, что Паланс пал жертвой от руки своего брата, пытавшегося вырваться из своего заключения? Когда оба брата погибнут, при неспособном править отце, мистик сможет взять правление Каллахорном в свои руки. Тогда он и только он будет решать судьбу Юга.
— Паланс, выслушай меня, умоляю, — тихо попросил его Балинор. — Мы были так близки. Мы были не просто братьями по крови. Мы были друзьями, товарищами. Мы доверяли друг другу, любили друг друга, и всегда решали между собой все проблемы, потому что понимали друг друга. Ты не мог все это забыть. Выслушай меня! Даже король должен стараться понимать свой народ — даже когда они не сходятся во мнениях, как следует выполнять тот или иной указ. Ты ведь согласен с этим, брат?
Паланс угрюмо кивнул; глаза его были пустыми и отрешенными, он пытался бороться с обволакивающей его мысли пеленой. В его глазах блеснула искра понимания, и Балинор удвоил свои усилия добраться до тех его воспоминаний, что лежали в закрытых глубинах его памяти.
— Стенмин использует тебя — он авантюрист и негодяй. — Его брат вдруг вздрогнул и попятился, словно не желая слышать эти слова. — Ты должен понять, Паланс. Я не враг тебе, я не враг этой стране. Я не отравлял отца. Я не причинял никакого вреда Ширль. Я просто хочу помочь‡ Его увещевания внезапно оборвались — с резким скрипом распахнулась тяжелая дверь камеры, и в проеме показалось угловатое лицо Стенмина. Низко поклонившись, он вошел в камеру, пронзая Балинора взглядом жестких глаз.
— Я подумал, что вы зовете меня, мой Король, — торопливо улыбнулся он. — Вы так долго пробыли здесь одни. Я подумал, что могло что-то случиться‡ Мгновение Паланс непонимающе смотрел на него, затем отрицательно покачал головой и повернулся к двери. В этот миг Балинору пришла в голову мысль броситься на злобного мистика и переломать ему все кости, прежде чем в камеру ворвется стража. Но он медлил это краткое мгновение, не уверенный в том, что это может спасти его самого или его брата, и возможность была потеряна. В камеру вернулись стражники, приведя братьев-эльфов, с сомнением оглядевшихся и присоединившихся к своему товарищу в дальнем углу камеры. Внезапно Балинор вспомнил, что сказал ему Паланс, когда вел речь о Ширль. Он упомянул о принце из крохотного южного королевства — о принце, спасшем девушку. Менион Лих! Но как он оказался в Каллахорне?..
Стражники уже повернулись к выходу, и с ними — молчаливый Паланс и его мрачный спутник, чья закутанная в алое рука настойчиво тянула потерявшего разум принца прочь из комнаты. Затем его худая фигура резко обернулась, бросив последний взгляд на троих пленников, и его поджатые губы скривились в тонкой усмешке, а голова изучающе склонилась набок.
— Кстати, Балинор, если мой Король забыл упомянуть тебе об этом‡— В его словах пылала неприкрытая ненависть. — Стражники у Внешней Стены видели, как ты беседовал с неким капитаном Шилоном из бывшего Граничного Легиона. Он уже собирался рассказать солдатам о твоих‡ затруднениях, когда был схвачен и заточен в тюрьму. Не думаю, что у него впредь будет много возможностей причинять нам неприятности. Дело решительно окончено, и со временем здесь забудут даже тебя.
При этом финальном известии сердце Балинора упало. Если Шилона схватили и бросили в тюрьму прежде, чем он успел переговорить с Гиннисоном и Фандуиком, то некому будет заново собрать Граничный Легион и некому будет рассказать людям о его судьбе. Добравшись до Тирсиса, его бывшие спутники не узнают о его пленении, а если даже и заподозрят что-то, то как они могут надеяться выяснить, что именно с ним случилось? Об этих нижних уровнях древнего дворца знала лишь горстка людей, а вход на них был умело скрыт от посторонних глаз. Трое отчаявшихся пленников в горькой тишине наблюдали, как стражники ставят перед самым порогом маленький поднос с хлебом и кружки с водой, и покидают камеру, унося с собой все горящие факелы, кроме одного. Этот последний факел держал в руках мрачно усмехающийся Стенмин, дожидаясь, когда ссутулившийся Паланс уйдет вслед за кряжистыми фигурами стражников. Но Паланс неуверенно медлил, не в силах оторвать глаз от гордого, решительного лица брата; слабый свет факела алыми полосами раскрашивал его рубленые черты, а длинный глубокий шрам, погруженный в полутень, выглядел темным и зловещим. Несколько долгих мгновений братья смотрели друг на друга, а затем Паланс медленными размеренными шагами двинулся к Балинору, стряхнув руку пытавшегося удержать его Стенмина. Он остановился всего в нескольких дюймах от брата; его изумленный, ищущий взгляд все еще был прикован к этому вырубленному из гранита лицу, словно он пытался почерпнуть для себя толику написанной на этом лице решимости. Его колеблющаяся рука быстро поднялась, секунду помедлила, затем с силой опустилась на плечо Балинора и крепко сжала его.
— Я должен‡ знать, — послышался в полутьме его шепот. — Я хочу понять‡ Ты должен помочь мне‡ Балинор молча кивнул, и его могучая рука приподнялась и коротко, с любовью пожала руку брата. Мгновение они стояли рядом, словно детская дружба и любовь никогда и не покидала их. Затем Паланс повернулся и быстро вышел из камеры; встревоженный Стенмин торопливо поспешил за ним. Со скрипом железных засовов и металлических петель тяжелая дверь закрылась, и трое друзей вновь остались в непроницаемом мраке. Удаляющиеся шаги медленно смолкли. Ожидание началось заново, но всякая надежда на спасение казалась теперь необратимо утраченной.
От черноты окутанных мраком деревьев в пустынном парке под парящей дугой Сендикского моста отделилась серая тень и беззвучно устремилась к дворцу Буканнахов. Быстрыми уверенными шагами крепкая приземистая фигура преодолевала низкие живые изгороди и заросли кустов, петляя между величавыми вязами; ее бдительные глаза пристально изучали окружающую земли дворца стену, пытаясь заметить ночную стражу. У кованых железных ворот над самым парком, где мост опускался на земляную насыпь, патрулировало несколько стражников; в факельном свете, заливающем ворота, на их мундирах были видны эмблемы сокола. Темный силуэт медленно взобрался по пологой насыпи, приближаясь снизу к поросшим мхом и плющом стенам. Добравшись до подножия стены, он тут же растаял в ее тени.
