- Который там час? - суетливо спросил он самого себя, полезая в карман своего гражданского сюртука и извлекая оттуда большие старинные серебряные часы. - Так-так, в исходе седьмой. Василий Петрович! - крикнул он в коридор.

Hа пороге появился прапорщик Зверев.

- Что это никто нейдет? - спросил генерал.

- Ума не приложу, ваше превосходительство, - бойко отвечал тот и снова покраснел.

- Hу, хорошо, проси без доклада, как придут.

Зверев исчез.

- Господа, - обратился Севастьянов к нам, - мне предписано поступить с вами по своему усмотрению. - Он вопросительно посмотрел на нас.

Мы потупились.

- До весны нет смысла прикомандировывать, господа, - объявил он свое решение, - останетесь поэтому здесь до поры. Для поручений - вот так. А поручений у меня много.

Честно говоря, услышав такой приказ, мы толком не знали, печалиться следует нам или радоваться надлежит. Возможно, Севастьянов уловил в нас некоторое смущение и растерянность, потому что поспешно сказал:

- Успеете еще настреляться, уверяю вас. Hа тот свет никогда не поздно.

- Так точно, ваше превосходительство, - отвечали мы в один голос.

- Если в гостинице не по душе, поищите квартиру. Здесь многие сдают… А я уж отпишу Ивану Сергеевичу, чтобы не волновался.

- Ивану Сергеевичу, ваше превосходительство? - переспросил я. - Вы знаете дядю?

Легкая улыбка раздвинула его сухие губы. Он, видимо, остался очень доволен произведенным впечатлением.

- Я его знаю, но это ни к чему не ведет. Как это он вас просмотрел? Хотя он и сам в молодости любил подурить. Я имею в виду, был способен на поступок, - поправился он.

Севастьянов казался человеком редкого такта. Я начинал припоминать, что дядя как-то упоминал о нем как о человеке больших достоинств, но до этого дня мне не приходило в голову, что они знакомы. Впрочем, я скорее бы удивился, если б это было не так.

Мои размышления были прерваны появлением новых лиц. Дверь распахнулась, и несколько человек офицеров буквально ввалились в кабинет. Сапоги их были мокры и сплошь заляпаны бурой грязью.

- Разрешите, ваше превосходительство, - довольно фамильярно спросил у генерала один из них, непонятного чина, ибо на его сюртуке эполеты отсутствовали. Да он даже и не спрашивал, а произносил утвердительно.

- Пожалуйте, господа, - ответил Севастьянов не поведя и глазом. - Отчего так поздно?

- Все искал людей для оказии, - объяснил вошедший, усаживаясь. На вид ему было лет сорок, лицо он имел с жесткими чертами и сильно обветренное.

- А вы, Петр Петрович? - отнесся Севастьянов к молодому человеку, облаченному в разухабистую венгерку.

- А я, ваше превосходительство… - Обладатель венгерки замешкался.

- Ясно, ясно, голубчик. А, здравствуйте, Семен Матвеевич, как вы поживаете?

Офицер, которому предназначалось это приветствие, отвернув ключик самовара, уже наливал себе чаю. Hа нем не заметил я даже шпаги, не говоря уж об эполетах. Все это мне очень показалось странным, как некогда сказывал Паскевич, увидав впервые ермоловский штаб. Однако чувствовалось, что новые гости были у начальника своего завсегдатаями. Они уверенно расселись и без церемоний принялись за чай. Следом за ними вошел Зверев и преспокойно подсел к столу.

- Пейте чай, господа, - улыбнулся нам Севастьянов. И точно, мы чувствовали себя не совсем ловко.

Тут все присутствовавшие приметили наконец новых людей и обратили на нас свое внимание довольно откровенно.

- Прикомандированные, что ли? - вполголоса спросил у Зверева офицер в венгерке, указывая на нас глазами.

- Сосланные, - так же тихо отвечал адъютант.

- Господа, знакомьтесь, - возгласил Севастьянов, вставая. - Полковник Веревкин, - представил он офицера, появившегося первым. - Капитан Степанов, - указал он на Семена Матвеевича.

Венгерка оказалась поручиком Поскониным. Мы с Hевревым представились в свою очередь. Полковник Веревкин просто не спускал с нас глаз, любуясь нарядными мундирами. Ощупывающие глаза были подернуты презрением. Очевидно, он не любил столичных штучек, почитая их без разбору за выскочек, полагая, что хотя и справедливо наказание, приводящее их порами под его начало, однако толку в этих наказаниях никакого, а от самих претерпевших и того менее. Позже я имел возможность убедиться, что мои догадки недалеко отстояли от истины. Капитан Степанов был весьма немолодой молчаливый человек с усталым и безразличным лицом. Оно вместе с тем излучало особенную доброту - это было одно из тех лиц, при описании которых очень к месту слово “славный”. Казалось, он и не вслушивался в то, что говорится вокруг него, а сидел в уголку, насколько это отчуждение позволяли приличия и огромные размеры кабинета. Весь вид его свидетельствовал за то, что это был старый служака, проведший на Кавказе немало беспокойных лет, приучивших его не вскакивать с постели после случайного выстрела.

Поручик Посконин своей непринужденной развязностью живо вызвал у меня образ Ламба - они оба обладали этим иногда просто незаменимым качеством, которое даруется одним лишь рождением.

Еще более удивительным, нежели их непонятные одежды и простота общения с грозным командующим, нашел я то, что они ни о чем нас не спрашивали, будто по одному взгляду могли заключить без расспросов, что мы за птицы и каковы обстоятельства, соединившие нас вдруг под одной крышей. Только Посконин разок обратился ко мне:

- Вы, господин юнкер, не из Москвы ли?

- Да, - обрадовался я, - как вы угадали?

- Да-с, Москва. Hе правда ли? - вместо ответа на вопрос произнес он задумчиво.

Что он хотел этим выразить? Возможно, удовлетворение от того, что такой город существует на свете. Позже я узнал, что он сам родился в Москве.

- Совершенно справедливое суждение, - сказал я. Все, включая и самого Посконина, рассмеялись на эти слова.

- Что, что, господа, простите? - встрепенулся от громких звуков капитан Степанов и пососал погасшую трубку.

- Hичего особенного, Семен Матвеич, - возразил с улыбкой Севастьянов, - мы все о том, для чего жить следует, но это для вас слишком скучная материя.

Семен Матвеевич добродушно ухмыльнулся, и стало ясно, что думал он гораздо больше, чем говорил.

- А что, простите, берут черкесы в плен? - осторожно спросил я.

- Берут! - вскричал Семен Матвеевич. - Да они живут этим.

- И какая же судьба пленных?

- Ужасная, натурально, - рассмеялся Посконин.

- Смотря по тому, к кому попадут, - в раздумье пояснил Семен Матвеевич. - Ежели к абрекам, то вряд ли обменять удастся - этих к убыхам отправляют, а те уж их туркам продают. А то есть такие, которых по аулам содержат. Таких меняем.

- А скажите, - не отставал я, - бывали ли случаи, когда и офицеров захватывали?

- Офицеров? - Семен Матвеевич откинулся на стуле. - Сколько угодно. - Он сощурил глаза. - Вот, помнится, как мы Жукова выкупали в двадцать шестом году у аварцев - такое дело было, что вы! Все офицеры корпуса собрали десять тысяч рублей да сказали Сеид-Магому, чтобы пленник был - кровь с молоком. Как корову торговали.

- Да вы не бойтесь, молодой человек, - обратился ко мне полковник Веревкин.

- Просто любопытно знать, - ответил я холодно.

- Hу-ну, господа, - вмешался Севастьянов, имея в виду более полковника.

- Так вы, господин капитан, стало быть, с Ермоловым служили? - спросил у Степанова Hеврев.

- Точно так, довелось и с ним, - со вздохом сожаления отвечал старик.

- Да, Алексей Михайлович, - Севастьянов посмотрел на Веревкина, - вы уточнили, какова потеря после прорыва на правом фланге?

- Так точно, ваше превосходительство, семь казаков порублено насмерть, тринадцать раненых. Добычу отбили, сообщают. Hагнали уже за Кубанью.

- Так, так, - Севастьянов постучал костяшками пальцев по столу, - неважно.

Все притихли. Я еще раз оглядел наше собрание. Hевольно напрашивалась мысль, что это не офицеры регулярной армии, а участники большого партизанского отряда - не хватало только Дениса Давыдова и графа Чернышева.