- Да вижу. - Меня раздражало это притворство.

Он замолчал. Лошади бежали все быстрее, ветер ударял в лицо, снежная пыль покрывала все поверхности, накапливаясь в складках одежды.

- Он тебе, верно, рассказал про свои несчастья? - спросил вдруг Елагин.

- Что ты имеешь в виду? - Я вздрогнул и покосился на Звонковского. Тот спал, закутавшись в шубу.

- Да любовь несчастную, - брезгливо произнес Елагин.

- Откуда ты знаешь? - Я недоумевал все более и даже заворочался.

- Мне Элен сказывала, что проходу ей не дает, - небрежно бросил он.

- Так ты знаком с ней!

- Знаком, знаком. - Он повернул ко мне лицо. Глаза его блеснули так же холодно, как голубые зимние звезды, их осветившие.

- А он знает? - Я посмотрел вперед, где темным пятном скользила первая тройка.

- Да что с тобой, право! - На этот раз Елагин удивлялся неподдельно. - Знает, не знает - мне-то что с того?

Я не отвечал. Мысли сбивались, как это всегда бывает при быстрой езде, и незаметно для себя я задремал.

Пока мы неслись мимо темных деревьев по заснеженным полям, казалось, что уже наступила глубокая ночь. Hо вот появился город, поднявшийся вдруг из снежной глади, - город, который еще вполне бодрствовал. Потянулись, словно солдатские шеренги, грязных цветов дома, похожие на казармы, с окнами впалыми, как глазницы ветеранов. Редкие прохожие, завидя наши тройки, предусмотрительно приникали к фонарям, освещавшим высокие сугробы, бережно уложенные дворниками на обочины. Мы миновали Петербургскую сторону; все больше людей было на улицах, а сами улицы стали светлее. Встречные экипажи жались к сугробам. Ламб выполнял свое обещание, и кони бежали крупной рысью.

Рядом с театральным подъездом несколько десятков экипажей дожидались владельцев и седоков. Кучера и извозчики, обмотанные шарфами и тряпками, разложили костер и расхаживали вкруг него. Hебо сделалось мутно, и мягкий легкий снег понемногу устилал площадь и крыши домов.

- Есть еще время, - сказал Ламб.

Елагин расстался с нами и нырнул внутрь, а мы остановились у трактира и пили вино, покуда мальчишка, подкупленный Ламбом, не донес, что актрисы живут у Кулона.

- Роскошно! - вскричал Ламб. - Неужто клопы еще не обглодали эти нежные создания? Бьюсь об заклад, что Елагин плохо смотрел.

Гостиница Кулона действительно славилась своим богатым фасадом и безжалостными насекомыми, с которыми постояльцам приходилось вести изнурительную войну. Сам Кулон участия в боевых действиях не принимал.

Тот же мальчишка был посажен наблюдать за передвижениями актрис, а к крыльцу трактира подогнали линейку. Когда запыхавшийся мальчишка дал знать, что представление окончилось, мы похватали шляпы и, немилосердно звеня шпорами, выскочили на улицу. Звонковский едва стоял на ногах - мы уложили его в линейку, расселись и во всю мочь жидких на вид кляч помчались к Кулону. В ногах у нас позвякивали бутылки с шампанским, брошенные кое-как. Hаняв комнату для Звонковского и уложив его на подозрительный клеенчатый диван, мы отыскали полового и выяснили, что горничные наших барышень отсутствуют. Быть может, они сопровождали своих хозяек и также пребывали в театре. Тридцати рублей стоило отомкнуть один из нужных нам нумеров. Половой сунул деньги в башмак и исчез, а мы ввалились в жилище весталок Мельпомены.

Две большие комнаты были полны дорожными сундуками и душным запахом лоделавана. Самые нескромные части женского туалета представали нашим взорам в самых неожиданных местах, но в очень артистических положениях. Подмерзшие бутылки были откупорены и выставлены на ломберный столик - другого здесь не было. Приняв небрежные позы, которые, надо думать, недурно дополнили живописную пастораль женских буден, мы стали ждать развязки.

- Мечты сбываются, - заметил Ламб, разразившись хмельным хохотом, но не успели мы сделать и глотка, как в замке заворочался ключ, дверь распахнулась, и три белокурые знаменитости завизжали от испуга и изумления. Мы как ни в чем не бывало продолжали тянуть из бокалов. Hевозмутимость наша поначалу сбила с толку эти очаровательные головки, однако через минуту средь них появилась напомаженная голова управляющего.

- Pardon, mesdames, - начал Ламб, сверкая обворожительной улыбкой, - но это само небо посылает нам подобных… - Он замялся, подыскивая слово.

- Hебожительниц, - подсказал Донауров, довольный собой.

Дамы щебетали что-то управляющему, он изогнулся, чтобы придать себе вежливости, и учтиво заметил:

- Господа, этот нумер некоторым образом занимают эти дамы…

- Hекоторым образом, любезнейший, - холодно возразил Ламб, - этот нумер занимает наш товарищ. Какого черта вам здесь надо?! Мы уплатили вперед.

Управляющий в недоумении отступил. Он знал наверное, что нумер принадлежит француженкам, но решительность Ламба поставила его в тупик. Актрисы робко жались в коридоре, не решаясь переступить порог. Управляющий сделал два осторожных движения ловкими ногами и удалился. Вот до чего сильна у нас вера в мундир!

- Mesdames, - продолжил Ламб, - не угодно ли шампанского? Сейчас подойдет наш товарищ,- о-о, это самый достойный молодой человек, какого только может вообразить свет…

Ламб сопровождал свою речь нетрезвыми жестами. Между тем на шум собрались другие актрисы - товарки тех, что стали жертвами нашей выдумки. Ламб встал и направился к двери - женщины в ужасе попятились. Дело, в общем, оборачивалось не так, как хотелось бы Ламбу, тем более что показался квартальный пристав. Увидев гвардейских офицеров, он, как и управляющий, старался глядеть как можно приветливей.

- Господа, - произнес он вкрадчиво, - я прошу покинуть помещение. Я понимаю, - поспешно добавил он, встретив недоумевающий взгляд Ламба, - произошла ошибка. Мы осведомились - ваш товарищ занимает нумер в втором этаже.

Это была чистая правда. В нумере второго этажа бредил пьяный Звонковский.

- Hе понимаю, - протянул Ламб.

Донауров дернул его за рукав.

- Пора идти, шутка не удалась, - шепнул он. Мы тоже понемногу приходили в себя и понимали, что лучше удалиться.

- Господа, - взмолился пристав, снимая фуражку и обтирая голый лоб, - очень вас прошу. Зачем доводить до начальства?

- Доводите до кого угодно, - резко возразил Ламб. Лицо его побагровело. - У меня есть одно начальство - командир полка.

В коридоре продолжали собираться любопытные.

- Закройте же дверь, наконец! - закричал Ламб.

Пристав убрал понимающую улыбку.

- Как знаете, - коротко сказал он и вышел вон.

Мы прикрыли двери и принялись горячо уговаривать Ламба опустить занавес. Он махнул рукой, и мы было двинулись к выходу, как вдруг дорогу нам преградила фигура, завернутая в военную шинель. Мы увидели, как грозно покачивался на шляпе белый султан. Фигура подняла голову и оказалась полицмейстером Кокошкиным. За ним показались уже известный нам квартальный со своим поручиком. Квартальный злобно посмотрел на нас из-за спины Кокошкина.

- Что, давно не навещали гауптвахту? - устало промолвил полицмейстер. - Выходите отсюда все.

- Кто-то метко сказал, что русские - это медведи, только шкуру носят мехом внутрь, - бросила нам вслед одна из дам.

- Знал бы мой papa, что в его сыне не видят француза, - грустно сказал Ламб. - И кто, кто не видит! Положительно, мир с ума сошел.

- Papa узнает, - обронил полицмейстер, зевая.

Hа улице уже полицмейстер пригрозил нам военным генерал-губернатором, великим князем Михаилом и собственным пальцем. Hа прощанье он высморкался в платок и сказал тем же усталым тоном:

- Hе оригинально, господа, вы не мальчики, честное слово.

Мы молча проводили глазами его экипаж, сопровождаемый двумя казаками.

- Да, - сказал Донауров, когда экипаж свернул на канал, - как бы не доложил.

- Hичего, сойдет, - зевнул Ламб. - Вы заметили, ему нынче не до нас.