И если обеспечение прав национальных меньшинств в государствах, образовавшихся после Первой мировой войны, самими же странами Запада было определено в качестве одного из ключевых условий предотвращения новой мировой бойни, то Польша сделала все, чтобы его разрушить.

Какую же надо было вести национальную политику, чтобы многие граждане Польши (и не только немецкого происхождения) встретили как освободителя даже такое чудовище, как Гитлер!

Грабский (Grabski) Станислав (05.04.1871-06.05.1949), польский экономист, политический и государственный деятель. В 1921 году член польской делегации в Риге на переговорах о заключении Рижского мирного договора. В 1923 и 1925–1926 годах — министр образования и религии. Проводил политику полонизации национальных меньшинств. После майского переворота 1926 года отошел от политической деятельности, занимался научной работой. Во время Второй мировой войны был арестован советскими властями и находился в заключении. После заключения договора Сикорского — Майского освобожден и выехал в Лондон, где сотрудничал с польским правительством в изгнании. В 1945 году возвратился в Польшу.

В такие дни поляки собирались помечтать о своих заморских колониях.

Геринг и Бек с дамами.

Межвоенная Польша — это государство с морем амбиций при минимуме амуниции. Даже неадекватный человек подобного толка может наворочать много дурного. А что уж говорить, если такого рода неадекватностью страдает целое государство.

Польская государственная и политическая элита, витавшая в облаках «величия Речи Посполитой», имела совершенно ложные представления о роли и месте Польши в европейской политике, о ее реальных возможностях и потенциале. Британский министр иностранных дел Э. Иден после одной из бесед со своим польским коллегой Ю. Беком как-то отметит, что представления последнего о политике «были бы верны для министра державы, равной по весовой категории какому-либо возможному противнику», добавив, что «он (Бек. — С. Л.) должен был лучше осознавать слабость Польши»[178].

Но Польша не только не видела и не желала даже думать о своей слабости, она исходила из прямо противоположных соображений о себе как сильной и могущественной державе!

Польские претензии на право вершить судьбы европейской и даже мировой политики наравне с великими державами того времени вроде Франции или Великобритании не были подкреплены ни значимым экономическим, ни существенным военным потенциалом. Но тем не менее Польша мнила себя супердержавой, имея к тому не более оснований, чем гиена может претендовать на роль царя зверей.

Не в последнюю очередь это определялось фигурой Пилсудского, убежденного польского шовиниста и авантюриста по складу характера. И не только его. Вся польская элита того времени исходила из принципа sacro egoismo — «священного эгоизма наций» — лозунга итальянских фашистов, выдвигающего на передний план великодержавные националистические интересы.

В мае 1926-го при поддержке верных воинских частей Пилсудский осуществил переворот под лозунгом «моральной санации» (от лат. sanatio — оздоровление; польск. Sanacja) общественно-политической жизни в Польше. Впоследствии за его режимом так и закрепится это название — санационный. Президент Войцеховский и премьер Витос сложили свои полномочия, а сейм абсолютным большинством голосов избрал президентом Пилсудского. Тот отказался от этого поста (президентом стал Игнаци Мосцицкий, не являвшийся самостоятельной фигурой, во всем подчинявшийся Пилсудскому) и возглавил образованное им управление генерального инспектора вооруженных сил Польши, не подчиненное ни правительству, ни парламенту. Кроме того, Пилсудский являлся начальником генерального штаба. До самой своей смерти в 1935-м он оставался реальным руководителем Польши, точнее сказать — диктатором.

Санация, изначально возникнув под антикоррупционными лозунгами, стала инструментом установления авторитарной власти Пилсудского. Левые всегда определяли его режим как фашистский. Есть те, кто оспаривает этот тезис, отмечая различия между политической системой тогдашней Польши и, скажем, Италии Муссолини. Но, собственно, все фашистские режимы, в какой бы стране они ни устанавливались, имели свои национальные особенности.

В Польше не была установлена однопартийная система, как в Италии или Германии, польская специфика состояла в том, что партийность подвергалась критике как таковая (вкупе с диффамацией «находящейся в кризисе» демократии западного образца). Основой политической санации стал беспартийный блок сотрудничества с правительством (Bezpartyjny Blok Wspolpracy z Rzadem Jozefa Pilsudskiego). Поправки к конституции, принятые в августе 1926-го, существенно ограничивали власть сейма, усиливая полномочия правительства (деятельность которого направлял лично Пилсудский). Как и все фашистские режимы, санация боролась с коммунистическими организациями. Была введена цензура прессы. Пропагандировались идеи сильной, единой власти и упразднения политической оппозиции.

Главная оппозиционная сила — национал-демократы (эндэки) Романа Дмовского были еще большими сторонниками установления фашистского режима, чем Пилсудский (т. е. не боролись против фашизации Польши, а наоборот, подстегивали ее). Дмовский выступал за создание моноэтнического польского государства через полонизацию немцев, украинцев и белорусов. К середине 30-х эндэки придут к идее депортации евреев из Польши. Исповедуя германофобию, эндэки тем не менее восхищались Гитлером и его фашистским режимом, хотели повторить порядки третьего рейха в Польше. Откровенно фашистским и империалистическим («великая Польша от моря до моря») было молодежное крыло эндэков, копировавшее фашистов даже в мелочах, — коричневая униформа, приветствие в виде вытянутой руки.

Санация после Пилсудского (1935–1939), при «режиме полковников», продолжала его (Пилсудского) политику и уверенно дрейфовала к фашизму. Достаточно отметить, что у главы польского МИД Юзефа Бека, во второй половине 30-х по сути в одиночку определявшего внешнеполитический курс государства, на столе в рабочем кабинете стояли две фотографии с личными автографами изображенных на них лиц — Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини[179].

Не случайно и то, что польские правящие круги в середине 30-х поддерживали, в т. ч. и финансово, создание фашистских движений и партий в других странах — рассчитывая на их приход к власти и чтобы извлечь из этого пользу для самой Польши. В качестве примера можно привести французскую военизированную фашистскую организацию «Огненные кресты» (Les Croix de Feu) полковника де ля Рока.

Так, в конце 1934-го (вскоре после убийства Луи Барту) Юзеф Бек имел длительную конфиденциальную встречу с де ля Роком в резиденции польского посла в Копенгагене. В сборнике документов, рассекреченных в 2009 году службой внешней разведки РФ, приводится докладная начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД Артузова советскому правительству по этому поводу.

Бек и де ля Рок исходили из необходимости создания блока Франция — Германия — Польша, видевшегося в качестве «решающей силы в Европе». Де ля Рок высказывал резко отрицательное отношение к любому франко-советскому союзу, заверяя Бека, что как только его сторонники возьмут власть, такой союз будет расторгнут, а «внешняя политика Франции получит антисоветский курс».

В отношении СССР взгляды указанных стратегов совпадали и в следующем: «Де ля Рок разделяет мнение Бека о том, что СССР должен быть раздроблен на части по национальному признаку. По этому вопросу де ля Рок выразился так: „от России должны быть оторваны и образованы как самостоятельные государства: Украина и Белоруссия, а русское государство должно быть отброшено дальше на восток, за Волгу“». В ответ на что глава польского МИД воодушевленно заметил: «важно то, что в лице де ля Рока поляки могут иметь во Франции в нужный момент активных людей, понимающих интересы Польши; другими словами: фашистская Франция станет на польско-гитлеровскую точку зрения необходимости раздела России».