Но самое главное: Риббентроп потребовал от Бека в ближайшие дни явиться на переговоры с Гитлером.

Что это могло означать и чем такой визит мог завершиться, Бек хорошо понимал. Геринг во время поездок на охоту в Беловежскую Пущу наверняка рассказывал Беку в подробностях о том, как «на переговоры» к Гитлеру приезжал бывший австрийский канцлер Шушниг. Неделей ранее (15 марта 1939 г.) «на переговорах» у Гитлера побывали чехословацкие президент Гаха и министр иностранных дел Хвалковский, которых давлением и угрозами вынудили подписать просьбу о присоединении остатков ЧСР к рейху. А в тот самый момент, когда Риббентроп вызывал Бека «на переговоры», немцы обрабатывали литовцев на предмет передачи Германии Мемеля и области.

Понимая, чем завершится его поездка к Гитлеру, Бек отказался. Когда Липский передал ему требование Риббентропа, Бек в тот же день, 21 марта 1939-го, попытался уйти в отставку, но она не была принята «ввиду напряженности положения»[605]. А 26 марта польское правительство передало Берлину меморандум, в котором окончательно отклонялись германские требования.

Маршал Польши, верховный главнокомандующий польской армией Эдвард Рыдз-Смиглы.

Львовская газета за 6 сентября 1939 г.

Уничтожение Гитлером Чехословакии в середине марта 1939 г. засвидетельствовало полное банкротство политики «умиротворения агрессора», которую в течение ряда лет пытались проводить Англия и Франция.

Не прошло и полгода с момента подписания Мюнхенских соглашений, а они превратились в клочок бумаги. Действия Гитлера шли вразрез как с самим Соглашением между Германией, Великобританией, Францией и Италией от 29 сентября 1938-го (п. 6 предусматривал, что определение границ Чехословакии возлагается на международную комиссию), так и с рядом дополнений к этому договору. Так, в Дополнении к соглашению говорилось, что «как только будет урегулирован вопрос о польском и венгерском меньшинствах в Чехословакии, Германия и Италия со своей стороны предоставят Чехословакии гарантию». Кроме того, в Мюнхене были дополнительно подписаны декларации, в которых стороны брали на себя обязательство избегать односторонних действий[606].

Была перечеркнута подписанная Гитлером и Чемберленом англо-германская декларация от 30 сентября 1938-го, предусматривавшая: «Мы приняли твердое решение, чтобы метод консультаций стал методом, принятым для рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и мы полны решимости продолжать наши усилия по устранению возможных источников разногласий и таким образом содействовать обеспечению мира в Европе»[607]. А равно и франко-германская декларация, подписанная 6 декабря 1938-го в Париже главами МИД Франции и Германии, в которой стороны обязались «поддерживать контакт друг с другом по всем вопросам, интересующим обе их страны, и взаимно консультироваться в случае, если бы последующее развитие этих вопросов могло бы привести к международным осложнениям»[608].

Таким образом, были нарушены все расчеты тех (прежде всего в Лондоне), кто намеревался обуздать Гитлера посредством системы международных (как дву- так и многосторонних) договоров. Германия продемонстрировала, что способна в любой момент нарушить свои обязательства и данные ею гарантии.

Наконец, созданием Протектората Богемии и Моравии (Protektorat Böhmen und Mähren) во главе с назначаемым из Берлина рейхспротектором (первым рейхспротектором Богемии и Моравии 21 марта 1939-го был назначен Константин фон Нейрат) Гитлер развеял все иллюзии относительно того, что его планы ограничиваются воссоединением германского народа.

Именно на последнем тезисе Берлин основывал свои предыдущие шаги, касавшиеся территориального переустройства в Европе (и европейское общественное мнение нередко становилось на сторону Германии). Но теперь Гитлер заявил о себе как об империалисте, подчиняющем третьему рейху негерманские народы и территории. А раз так, то были все основания ожидать продолжения территориальной экспансии Германии.

Вторжением в Чехословакию Гитлер вызвал в западном политическом истеблишменте «небывалое потрясение» — как выскажется 17 марта 1939-го британский премьер Чемберлен, несколькими месяцами ранее потрясавший подписанной с Гитлером бумагой со словами «я обеспечил мир целому поколению». Выходка Гитлера поразила всех дерзостью, даже Черчилля, который и ранее не питал иллюзий относительно намерений фюрера[609]. Кабинет Чемберлена оказался под огнем критики из-за очевидного провала своей прежней политики. Британское общественное мнение понукало Лондон к пересмотру избранной им линии — в противном случае правительство могла ожидать отставка.

Именно общественные настроения, от которых зависели позиции британского кабинета, заставили Чемберлена проявить решительность, которая вскоре удивит уже Гитлера, не ожидавшего столь резкого поворота политики «умиротворителей». Черчилль в мемуарах подробно описал, как менялась риторика тогдашнего британского премьера. Еще 15 марта Чемберлен довольно сдержанно комментировал вторжение германских войск в Чехословакию, но уже через два дня в Бирмингеме его тон «был совсем иным».

Отложив в сторону «давно написанную речь по внутренним вопросам и социальному обслуживанию», Чемберлен посвятил свое выступление внешнеполитическим проблемам, и прежде всего — действиям третьего рейха. Напомнив об обещаниях, которые нарушила Германия своим вторжением в Чехословакию, премьер поставил ряд вопросов, ответы на которые уже неоднократно были даны адекватными политиками, давно рассмотревшими истинное лицо Гитлера: «Последнее ли это нападение на малое государство или же за ним последует новое? Не является ли это фактически шагом в направлении попытки добиться мирового господства силой?»[610].

Наиболее реальными новыми целями Германии были Румыния и Польша. И Гитлеру решили дать бой — в тех невыгодных условиях и обстоятельствах, которые создали сами же «умиротворители». Было решено защищать Польшу, приложившую столь много сил для возвышения и укрепления Германии, для ослабления ее (Польши) потенциальных союзников и защитников.

Само собой, и со стороны Великобритании, и со стороны последовавшей вслед за ней Франции это было решение военно-стратегического характера — не допустить еще большего усиления Германии, теперь уже за счет Польши. В какой-то мере англо-французы пытались воспользоваться возникшими трениями между Германией и Польшей, дабы выбить последнюю из орбиты Берлина, в которой та фактически оказалась в середине и второй половине 30-х.

С особой брезгливостью, видимо, принимали решение защищать своего т. н. союзника — Польшу во Франции. Ведь Варшава в предыдущие годы столько палок вставила в колеса французской политики, столько вреда причинила военным возможностям и стратегическим позициям Франции в Европе. Знакомство с дипломатической почтой конца 1938-го — начала 1939-го позволяет увидеть, какое раздражение испытывали французы по отношению к полякам.

Вот характерный пример — предновогодняя (31 декабря 1938-го) беседа советского временного поверенного в делах в Польше Листопада с секретарем французского посольства в Варшаве Гокье. Последний посетил советского представителя по просьбе французского посла в Польше Ноэля и среди прочего изложил следующее: «Польша по отношению к Франции ведет себя вызывающе, Франция не помнит ни одного случая, когда бы Польша, взяв на себя обязательства, выполнила бы их до конца. Зигзагообразная, неустойчивая внешняя политика Польши в настоящий период привела Польшу к полной изоляции в Центральной Европе. Польша сейчас переживает большие трудности».