«Я был убежден, — пишет Ллойд Джордж, — что передача Верхней Силезии Польше — большая несправедливость, что она поставит под угрозу мир во всей Европе, так как создаст в Центральной Европе новую Эльзас-Лотарингию». Бывший британский премьер здесь имеет в виду земли, отторгнутые у Франции в результате франко-прусской войны 1870–1871 гг., на которых проживало значительное количество французов, 400 тысяч из них в 1872–1882 гг. были вынуждены эмигрировать (фактически — бежать) во Францию. В конце XIX — начале XX в. восстановление контроля над Эльзас-Лотарингией было одним из символов французского реваншизма и, соответственно, очагом военной опасности для всей Европы.

Поэтому Ллойд Джордж был среди тех, кто настаивал на плебисците в Верхней Силезии, ссылаясь на принцип самоопределения, провозглашенный президентом США Вильсоном: «Верхняя Силезия не была польской в течение восьмисот лет и, по моим сведениям, не имела никакого желания стать теперь польской… Президент (Вильсон. — С. Л.) утверждал, что большинство населения Верхней Силезии — поляки, а не немцы, и поэтому Верхняя Силезия должна быть передана Польше. Так говорили ему его эксперты. Я ответил, что в данном случае важно не то, чего желает Лорд (советник президента, фанатичный защитник Польши), а то, чего желает население Верхней Силезии»[133].

Поляки, которые никогда не проявляли уважения у принципу самоопределения, конечно же, против плебисцита возражали. Их представитель на мирной конференции Падеревский «аргументировал», почему не нужно проводить плебисцит в Верхней Силезии, тем обстоятельством, что, дескать, имеется «плохое» влияние «неправильных» представителей католической церкви: «Западная часть Силезии находится под влиянием католической церкви. Архиепископ Бреславльский воспитал католическое духовенство в немецком духе. Его влияние представляет для поляков очень большую опасность, потому что население слушается священников; в случае плебисцита, несмотря на наше большинство… жители будут, безусловно, следовать приказам немецкого католического духовенства. По этой причине плебисцит абсолютно неприемлем».

И вообще, указывал Падеревский, решение о плебисците зело оскорбит гордых поляков, не оправдает их надежд и ввергнет в «ужасное разочарование». «Кроме того, — сетовал поляк, — страна в связи с плебисцитом будет ввергнута в хаотическое состояние, и понадобится от трех до шести месяцев мирного времени, чтобы ее успокоить. Возбуждение в Польше усилится… Люди будут деморализованы… Вот почему для польского народа неприемлема идея плебисцита»[134].

Но как ни давил слезу из союзников Падеревский, плебисцит все-таки был назначен. 20 марта 1921 г. в Верхней Силезии состоялся плебисцит, в ходе которого 63 % жителей высказались в пользу сохранения данной территории за Германией.

Этот результат вызвал глубокое разочарование в Варшаве, и она решила вновь обратиться «к своей старой тактике шоковой терапии, то есть набегам, использованию вооруженных сил для того, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Эта схема неплохо сработала в момент нападения генерала Желиговского на Вильно, и было решено повторить ее в более широком масштабе в Верхней Силезии», — описывает Дирксен (указ. соч., с. 38) уже хорошо знакомые нам методы Варшавы.

Для не желавших мириться с «каким-то там» народным волеизъявлением в Верхней Силезии поляков удобный случай подвернулся спустя несколько месяцев после указанного плебисцита — в Германии произошел правительственный кризис.

В апреле 1921-го межсоюзническая репарационная комиссия выставила Германии требование уплатить 132 млрд. марок. Далее последовал т. н. «Лондонский ультиматум», которым Германию поставили перед выбором — или уплата данной суммы, или оккупация Рура. Ультиматум привел к отставке правого правительства Ференбаха и образованию нового во главе с лидером левого крыла католической партии Центра Виртом (принявшим условия ультиматума).

Под шумок этой правительственной неразберихи в Германии поляки и начали в первых числах мая 1920-го очередной захват Верхней Силезии военным путем. Сначала была спровоцирована забастовка польских рабочих на промышленных объектах, а 3 мая в дело вступила верхнесилезская военизированная организация «Соколы», которая совместно с частями регулярной армии и при активном участии польского комиссара плебисцита Корфанти в течение трех дней захватила большую часть Верхней Силезии.

Антанта опять возмутилась, тем более что в результате устроенных поляками беспорядков погибли военнослужащие из частей союзников. «На этот раз, — вспоминал Дирксен, — самовольное нарушение поляками мира на глазах у союзных властей и их оккупационных войск было слишком вопиющим, чтобы оно могло пройти незамеченным и молчаливо одобренным, подобно тому, как это произошло с захватом Вильно и нападением на Киев. Поднялась мировая общественность и последовала сильная реакция, особенно в Италии, солдаты которой погибли в Силезии. В этот период необъявленной войны мне в Варшаве пришлось пережить тревожное время. Я вынужден был заявить польскому правительству о его ответственности за восстание Корфанти ввиду явного и активного сотрудничества с ним военных и полуофициальных департаментов»[135].

Но официальная Варшава опять была «ни при чем» — заявив, что к этой «самодеятельности» Корфанти никакого отношения не имеет. Никто в это не верил, но 9 мая 1921-го французский посланник в Берлине заявил, что посылка рейхсвера в Верхнюю Силезию будет воспринята как нарушение Версальского договора и Франция ответит на этот шаг оккупацией Рурской области. Т. е. Польше опять все сошло с рук.

И только ввиду того, что немецкие силы самообороны к началу июня стали брать верх над отрядами Корфанти, Антанта потребовала вывода всех немецких и польских военных формирований из Верхней Силезии. В октябре 1921-го четыре верхнесилезских округа (Катовице, Кенигсхютте, Плес, Рыбник), а с ними 80 % всей промышленности и основная часть угольных копей Верхней Силезии международная комиссия утвердила за Польшей[136].

Дирксен описывал, как было произведено разграничение территорий: «Международная комиссия отличилась в принятии решений, которые превратили повседневную жизнь населения в тяжкое бремя, посеяв семена недовольства. В городах оказались разделены водопроводные сооружения, а рабочим по пути на работу приходилось по два-три раза в день пересекать границу, поскольку они повсеместно жили не там, где располагались их заводы и фабрики. Но главное, в чем полякам удалось добиться успеха, — это в присвоении объектов, которые они жаждали заполучить: заводов, больниц и шахт. Вот в соответствии с этим принципом и проводилась граница»[137].

15 мая 1922-го под давлением обстоятельств (не имея возможности изгнать поляков с занятых ими территорий, давления Антанты, внутренних проблем в стране) Германия официально отказалась от своей части Верхней Силезии в пользу Польши.

«Уродливое детище Версаля» — так впоследствии охарактеризует Польшу советский нарком индел Молотов. Однако автором этого образа является Юзеф Пилсудский, который в подобной манере выскажется об «искусственно и уродливо созданной Чехословацкой Республике»[138].

В какой-то мере Пилсудский прав. Чехословакию действительно «лепили» (прежде всего французы) не столько как жизнестойкое и способное к самосохранению (без поддержки внешних центров силы) государство, сколько как стратегический антигерманский плацдарм. Как и в случае с Польшей, вильсоновские принципы самоопределения народов применялись более чем условно.