Он и я пришли к выводу, что русские поставили сейчас вопрос, от которого зависит успех или провал переговоров… Мы считаем, что советская делегация будет твердо стоять на этой позиции и всякие попытки поколебать ее приведут к такому же провалу, как это неоднократно имело место в ходе наших политических переговоров. Прошу подчеркнуть необходимость особой срочности и исключительной секретности»[666].

Время не терпит, но оно еще есть. Даже немцы в этот момент склоняются к тому, что англо-франко-советская военная конвенция будет подписана. К примеру, 14 августа поверенный в делах Германии в Великобритании Кордт из своих бесед с английскими дипломатами вынес впечатление, что вероятность подписания трехстороннего соглашения очень велика: «советское правительство проявило столько признаков доброй воли к заключению договора, что нет никакого сомнения в том, что он будет подписан»[667]. Судя по всему, мало кто верил тогда, что Польша будет упорствовать и дальше, ведь это выглядело бы форменным самоубийством для поляков — сорвать подписание документа, от которого теперь зависела судьба самой Польши!

15 августа начгенштаба РККА командарм Шапошников знакомит англо-французскую военную миссию с состоянием Красной Армии и предлагаемым планом СССР на случай агрессии. И вновь звучит: «Участие СССР в войне может быть (осуществлено) только тогда, когда Франция и Англия договорятся с Польшей и, по возможности, с Литвой, а также с Румынией о пропуске наших войск и их действиях — через Виленский коридор, через Галицию и Румынию…

…Польша, связанная договорами с Англией и Францией, должна обязательно выступить против Германии и пропустить наши войска, по договоренности правительств Англии и Франции с правительством Польши, через Виленский коридор и Галицию»[668]. Без этого все разговоры об организации противодействия агрессии Гитлера — пустое сотрясание воздуха.

По итогам этого заседания французский посол в Москве Наджияр опять запрашивает Париж о пропуске войск. Он ссылается на мнение главы французской миссии генерала Думенка — «то, что предлагают русские в целях выполнения обязательств по политическому договору, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши». Сообщает, что советские партнеры предлагают западным державам «точно определенную помощь на Востоке», при этом даже «не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с Запада» (напомним, переговоры проходили на фоне советско-японского столкновения у р. Халхин-гол).

Единственная загвоздка, указывает Наджияр, — Польша! «Но советская делегация предупреждает, что Польша своей негативной позицией делает невозможным создание фронта сопротивления с участием русских сил», — пишет он в телеграмме от 15 августа. И просит также усилить давление на Польшу по указанному вопросу[669].

16 августа все повторяется. В ходе пятого заседания военных миссий конструктив заканчивается, как только стороны переходят к вопросу, каким образом РККА сможет выступить в случае нападения гитлеровских войск.

Выслушав сообщения англичан и французов о возможностях их авиации, Ворошилов напомнил об основном вопросе, ответ на который является решающим в определении позиции советской стороны на переговорах: «Мы не разрешили кардинального вопроса для советской стороны, а именно — вопроса о пропуске вооруженных сил Советского Союза на территорию Польши и Румынии для совместных действий вооруженных сил договаривающихся сторон…

Только после положительного разрешения указанного вопроса мы могли бы приступить к обсуждению заслушанных здесь в общем абрисе планов представителей трех военных миссий…

Я полагаю, что до тех пор, пока наша советская миссия не будет иметь ответа на наш вопрос…всякая предварительная работа является, до известной степени, бесполезной… Я хотел бы просить г-на генерала Думенка и г-на адмирала Дракса ориентировочно сообщить, когда они ожидают ответа от своих правительств на наш вопрос».

«Как можно скорее», — пообещал Думенк. «Я не имею возможности сообщить о том, когда будет получен ответ, так как это зависит от самого правительства», — развел руками Дракс[670].

Французский МИД составляет записку на имя премьер-министра Франции Даладье, в которой признает советские требования и логичными и законными. Во французском МИД согласились с позицией военной миссии СССР — если не решить положительно вопрос о пропуске войск РККА через польскую территорию, «в этом случае военные переговоры, а следовательно, и политический договор, одной из основных целей которого является оказание Советским Союзом помощи Польше, были бы беспредметными». «Едва ли, — заметили французские дипломаты, — можно что-либо противопоставить этому утверждению, которое подводит нас к самой сущности вопроса».

Собственно, у Франции был опыт 1938 года — попытки организовать противодействие агрессии Гитлера в отношении Чехословакии. И тогда тоже остро стоял вопрос — каким образом СССР сможет оказать помощь французам и чехам во исполнение французско-советского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи. В 1938-м все также упиралось в коридор для РККА. А закончилось уступкой агрессору в Мюнхене.

Очевидно, именно этот опыт и имели в виду во французском МИД, когда далее писали в своей записке Даладье, что без согласия Польши пропустить советские войска и сама французская гарантия (Польше) «могла бы оказаться слишком тяжелой или неэффективной».

«Предоставляя Польше гарантию, мы должны были поставить условием этой гарантии советскую поддержку, которую мы считаем необходимой», — были крепки задним умом французские дипломаты. Но еще оставалось время: «необходимо, чтобы поляки поняли сейчас, пока еще не слишком поздно, необходимость занятия менее отрицательной позиции», — говорилось в документе.

В заключение же МИД Франции констатировал, что судьба англо-франко-советской военной конвенции, эффективного коллективного фронта против агрессии Гитлера — в руках Польши: «Будущая военная конвенция должна, разумеется, быть представлена на одобрение заинтересованных правительств. Поэтому ее нельзя заключить в полном объеме без согласия поляков, поскольку французское правительство могло бы дать свое окончательное согласие только после того, как оно снеслось бы по этому вопросу с Варшавой»[671].

Отправив данную записку премьер-министру Франции, Бонне посылает телеграмму французскому послу в Варшаве Ноэлю, предписывая тому оказать давление на Бека в целях получения согласия на пропуск советских войск. Это условие СССР, писал Бонне со ссылкой на мнение главы французской военной миссии на переговорах в Москве генерала Гамелена, должно быть принято «в связи с исключительно действенной помощью, которую русские намерены предоставить нам».

Дабы в Польше не испытывали каких-либо опасений относительно «задних мыслей» Москвы, Ноэль должен был передать Беку: «большое значение, которое имеет с точки зрения рассеяния опасений польской стороны тот факт, что русские очень строго ограничивают зоны ввода своих войск, исходя исключительно из стратегической точки зрения».

«Необходимо, чтобы Вы лично решительно поставили перед г-ном Беком вопрос о необходимости для польского правительства принять русскую помощь, — писал Бонне Ноэлю. — Вам следует настойчиво подчеркнуть, что возможное русско-польское сотрудничество на восточном театре боевых действий является необходимым условием эффективности нашего общего сопротивления агрессивным планам держав оси, что, поскольку польское правительство много раз признавало ее необходимость, было бы опасно ждать начала военных действий, чтобы представить себе одну из основных форм этого сотрудничества; Вы добавите, что мы не можем предполагать, что, отказываясь обсуждать стратегические условия ввода русских войск, Польша приняла бы на себя ответственность за возможный провал военных переговоров в Москве и за все вытекающие из этого последствия».