– Боже! – взмолилась она, – Всемилостивый Боже, Иисус Христос! Принимаю тебя всем сердцем, всеми помыслами своими и слезно прошу: заступись за моего законного мужа и князя. Век буду верна и благодарна тебе, буду почитать тебя как всевышнего повелителя своего, только заступись, спаси князя Волота. Ты же всемогущ, отведи от него кару, спаси для меня, для дитяти моего, для всей многострадальной земли Тиверской!
Телом и душой стремилась к только что избранному Богу, не скрывая слез, молила о заступничестве всесильного христианского Бога, уповала только на него. А челядь, повитуха, глядя на нее, оцепенели от страха и не знали, как быть: просить ли молодую княгиню, чтобы легла, не навредила ребенку, который просится в этот мир, или бежать от нее прочь. Ведь не своего – чужого Бога призывала на помощь, клялась в вечной верности чужому Богу, отрекаясь от своих. Как быть с такой, что сказать?
Но времени для сомнений не оставалось. Дитя Миловидки снова напомнило о себе, на этот раз так сильно, что роженице ничего не оставалось, как искать спасения у тех, кто был рядом.
Не ошиблось сердце матери и жены в своих предчувствиях. В тот самый момент, когда в просторной ложнице Соколиной Вежи громко заявил о себе новорожденный княжич, там, у капища Хорса, вышел перед очи старейшин, вершителей божьей воли в таинстве жертвоприношения, его отец.
– Князь Волот и княгиня Малка, – обратились к ним волхвы. – По своей ли воле берете вы на себя ответственность за род свой перед верховным богом народа нашего, ясноликим Хорсом? С добрым ли сердцем идете на этот достойный поступок?
– Да.
– Не гневаетесь ли на народ свой за то, что присудил роду вашему очистить себя от злодеяний, злоумышленных и неумышленных скверн?
– На народ – нет, на отдельных людей гневаемся.
– Назовите их богу, пусть покарает виновных. За народ свой согласны ли стать перед ясноликим Хорсом и упросить его, чтобы был милостив, не посылал кару?
– Согласны.
– Хотите ли что сказать перед тем, как брать жребий?
– Я желаю сказать слово, – выступил вперед Волот.
Князь оглядел человеческую толпу и, понимая, что не все смогут услышать его, повысил голос:
– По воле богов и народа тиверского принял я в сече с ромеями нелегкую ношу – обязанность князя в отчей земле. Хотел этого или не хотел, но так случилось: погиб в сече отец, погиб старший брат. Знал: обязанность эта не обещает услады. Земля наша издавна была самым коротким и удобным путем от теплых морей до ассийского раздолья, от ассийского раздолья до крайних границ земли на западе. Шли в южные края готы – не минули Тиверь, порывались ассийцы на запад – тоже топтали Тиверь, сели на Дунае римляне – не удовольствовались тем, что имели за Дунаем. Шли и шли в Троянову землю, жаждая получить там себе угодья, а за все это костьми и кровью расплачивалась Тиверь. Нынче не легче. Сами бывали в сечах и знаете, какие у нас соседи: как зарились, так и зарятся на дармовое, все легким хлебом хотят жить. Сила наша немного образумила их, сбила спесь, но, видимо, не совсем. Есть верные вести: ромеи снова собираются нарушить заключенный с нами договор, послать нарочных мужей своих к обрам и позвать их в Подунавье, стать щитом мидийским против славян. А обры известны чрезмерной гордыней и еще большей жестокостью. Если сольется воедино эта жестокость с ромейской подлостью, будет беда, и беда великая… Выбор у меня сами знаете какой, может случиться, что с сего дня не буду княжить в Тивери. Поэтому и взял слово. Решил спросить вас, сородичи мои: как будете жить с этими соседями и как будете стоять против них, если останетесь такими, как есть? Спрашиваю в первую очередь у вас, старейшины: заметили вы хотя бы на последнем вече, что нет среди вас единства? Понимаете ли, какая это погибель для земли, для народа тиверского? Видит бог, хуже и быть не может.
Завещаю вам: призовите на помощь разум свой, мудрость свою и образумьте спесивых. Или отрекитесь от них. Слышите, образумьте или отрекитесь, если не хотите погибели себе, земле своей!
Много передумал я за эту длинную-предлинную ночь и остановился вот на какой мысли: если из рода Волотов кто-то виноват перед богами, так это в первую очередь я. Обязанности князя – нелегкая ноша. Где-то поспешил, где-то недодумал из-за множества хлопот, где-то был в гневе и не сумел преодолеть его. Поэтому и обращаюсь к вам, старейшины, вот с какой просьбой: не обращайте внимания на волю жены моей Малки – брать вместе со мной жребий. Я уже выбрал его и один из всего княжеского рода Волотов желаю быть принесенным в жертву богам. Глядишь, умилостивлю их, может, именно этим и послужу народу своему, земле Тиверской, если не сумел послужить в делах общинных или ратных.
Утихомиренное на какое-то время людское море заволновалось, а потом и вовсе забурлило. Кто-то переговаривался с соседями, кто-то вопрошал, что же будет, если не станет князя Волота и кто сможет заменить его. Старейшины же тем временем совещались.
– Княже, – сказали наконец. – На то, чтобы вы оба брали жребий, есть решение веча. Мы не имеем права переиначивать его, хватит, раз уже переиначили.
Это было резонное объяснение отказа. Но Волот думал сейчас не об этом. Другое огорчило: его уже не почитают как князя. Удивительно, не пришла, как бывало раньше, ярость, не почувствовал в сердце гнева. Опустошенной была его душа, да что-то похожее на жалость к себе почувствовал он.
«О, боги! Как же я, столько времени приказывая, ни разу не подумал, что могу обидеть кого-то своими повелениями? Для меня существовала только навязанная стоящим ниже моя воля. Всякое бывало».
Ослаб, видно, духом. Малка, заметив эту слабость, коснулась его руки:
– Не печалься, муж мой, не теряй присутствия духа. Вдвоем нам надежнее будет идти в последний путь. А уж боги знают, кого выбрать из нас двоих. Надеюсь, что избранницей буду я.
– Надеешься?
– Да, надеюсь. Лишняя я между вами, – пояснила чуть погодя. – Боги еще тогда обрекли меня, когда лишили возможности быть матерью.
Волот хотел возразить: «Неправда, не лишняя ты, Малка!» Но протестам его не суждено было слететь с уст: подошел старейшина и спросил, кто из них будет тянуть жребий первым.
– Я, – выскочил Волот и даже неучтивым жестом отстранил жену.
Видно, привыкла она признавать за мужем право быть везде первым, поэтому не возражала, молча согласилась и ждала. Князь тем временем шел уже в сопровождении старейшин. Он был сосредоточенным и решительным. Только бледность выдавала его волнение.
Когда он встал перед жертвенником и выбрал свое, богами назначенное, не поверил, наверное. Переглянулся, удивленный, со старейшинами, потом снова растопырил пальцы и посмотрел.
– Такова воля богов, – сказали ему старейшины. – Не тебе – княгине Малке суждено быть принесенной им в жертву.
Подняли над головой выбранный князем жребий и оповестили людей, что он означает. А князь стоял поникший, растерянный и не знал, как посмотрит Малке в глаза. Зачем поспешил и сказал: «Я первый»? Пусть бы она, Малка, шла и брала свое, брала и не думала, что это он уготовил ей такую стезю.
Когда же набрался мужества и оглянулся, жена стояла уже в окружении воинов, и путь у нее был только один – к шатру. Она была бледная, словно на смертном ложе. Лишь глаза беспокойно искали кого-то в толпе.
– Жена моя, – шагнув в ее сторону, с болью в голосе окликнул Малку Волот.
– Найди Богданку, – попросила вдруг Малка. – Девочек не надо, а его найди и приведи. Он уже взрослый, хочу проститься с ним и сказать последнее напутствие.
Волот бросился на поиски сына, но вдруг вспомнил: он не подсуден уже, он князь, и тут же повелел другим разыскать сына.
Все, что было потом, происходило словно во сне: всплывали и исчезали лица, слышались чьи-то голоса, но ему уже не было до всего этого никакого дела. Он видел только Малку, прислушивался только к тому, что говорила Малка. Чувствовал себя виноватым перед ней и только в эти минуты понял, насколько она ему дорога: жалость и боль рвали его сердце на части. Когда же она оглянулась перед самым шатром и крикнула: «Береги детей, Волот! Не давай их в беду!» – он совсем потерял присутствие духа. Обнимал сына, просил его быть мужественным, сам же не мог отыскать в себе ни капли этого чувства. Казалось, всю твердость духа и силы забрала с собой Малка и понесла на жертвенник богу Хорсу.
