– Это я брал, остальные ни при чем, – выступил вперед самый младший.

– А ты знал, что ходить в нашу землю, да еще на татьбу, запрет?

– Знал.

– Почему же пошел?

– Очень красивая, потому и пошел… потому и брал…

– И знал, как сурово за это покарают?

– Если бы не попался, не покарали бы.

– Ага. Чей же ты такой ловкий?

Улич приумолк, но не надолго.

– Старейшины Забралы…

У всех, кто стоял поблизости и слышал это дерзкое признание, глаза полезли на лоб. Так вот оно что! Это младший сын того самого Забралы, который так лютовал и добился смертной казни Боривоя? Ну и ну! Той крови, выходит, мало было, захотели большей?

– За брата пришел мстить?

– За брата уже отомстили, а за сестру еще нет…

На него смотрели словно на умалишенного. Он был похож на ощетинившегося зверька.

– Вот что, молодец, судить тебя все равно будем, так что не очень-то храбрись. Крови ты, к счастью, не пролил, а за насилие ответишь по всей строгости нашего закона.

Богданку меньше всего интересовал и суд и то, что присудят пойманным на татьбе уличам. У него радость – гостит в Черне Зоринка, и он при ней, и мать-княгиня, и сестрички-затейницы. Все рады, что удалось выручить из беды Зоринку, особенно младшие. Все спрашивают и у нее, и у Богданки, как все было. Слушают затаив дыхание, а иногда визжат на радостях, хвалят княжича, он, мол, настоящий муж. Радуется вместе с детьми и княгиня.

– Веселитесь себе, – наконец говорит она старшим, Богданке и Зоринке, – а я пойду к князю, спрошу, послал ли он уже в Веселый Дол людей своих. Пусть сестра Людомила и все остальные скорее узнают, что Зоринка у нас, что с нею все в порядке.

На княжеском дворе она быстро нашла мужа.

– Волот, ты, надеюсь, исполнил пожелание девушки?

– Нет еще.

– По-моему, давно пора. Представляю, как убивается Людомила, не зная, где дочь и что с нею.

Князь был недоволен настойчивостью княгини.

– Я уже это слышал. Какая необходимость напоминать еще раз? Сказал: пошлю, значит, пошлю!

– Необходимость есть, Волот. Хочу, чтобы ты послал кого посообразительней, и не просто сообщил Вепру эту радость, но и пригласил бы их в гости.

– А вот приглашать не стоит. Хватит, приглашали уже…

– То когда было… А сейчас у нас в тереме их дочь, и спас ее наш сын, а в руках тиверских судей – сын старейшины Забралы.

Княгиня поклонилась мужу, мол, все сказала, и пошла. Уверена была: советует доброе дело. Не везти же им девку самим, не подольщаться же к Вепрам. Пусть сами едут и забирают девушку да подумают, как им поступить, когда приедут: благодарить и просить прощения за все то, что произошло между двумя наизнатнейшими родами, или и дальше смотреть друг на друга волками.

Малка утешала Зоринку: пусть успокоится, сегодня кровные ее уже узнают, где она, что с нею, а завтра будут тут как тут. А как же иначе? Чтобы Вепрова Людомила после таких тревог, страхов, пережитых в ту минуту, когда пропала Зоринка, не повелела запрягать коней да гнать их не мешкая в Черн? Быть такого не может. Она мать, а матери всегда больно за своих детей.

Не сказала вслух, только подумала: «Как и у меня за своих». Она старалась прогнать тревогу, сегодня, как никогда, была уверена: наконец все уляжется. Вон как расцвели от счастья Богданко, который спас девушку от позора и бесчестья, и Зоринка. Ведь рада, потому что именно на долю Богданки выпало вызволить ее. Они так и льнут друг к другу, так кто же посмеет не посчитаться с их желанием и погасить пламя их сердец?

«Пусть боги будут щедрыми и смягчат сердце непреклонного Вепра, – думала Малка. – Пусть бы дети сходились да брали с благословения Лады слюб. Если не сейчас, то на Коляду или на Ярилу. Девка созрела уже, пригожая и добрая, другой Богданке и не надо».

– Это сколько же лет ты не была у нас? – Обняв Зоринку, Малка заглянула ей в глаза.

– Давно, матушка-княгиня, считайте, с тех пор, как наши воины возвратились из ромеев.

Малка кивнула, соглашаясь, а про себя подумала: «Не сказала: с тех пор, как казнили Боривоя и отец завраждовал с князем. И хорошо делает, что не говорит. Не к тому идет, чтобы вспоминать горе и вражду».

Большую надежду возлагала Малка на славу, которая пойдет о сыне в Черне, а из Черна по всей земле. Дядька не устает рассказывать мужам, отрокам, как ловко и мудро повел себя Богданко, когда брал татей. Ведь он, муж Доброгаст, приставленный к отрокам обучать их ратному делу, нести дозорную службу, сказал просто так: «Идите и следите за лодьями – это лодьи татей». А княжич не просто выполнил требования учителя, он убрал лодьи, перевел их в другое место и тем самым заставил татей искать свою потерю, для чего они должны были разбиться на три группы. Поэтому и удалось Богданке взять их, не дав им ни пикнуть, ни опомниться. До такого не всякий муж додумается. Ну а если уж дядька хвалит Богданку, то почему не должна говорить, а тем более думать она, мать-княгиня? Разве такой отрок не достоин уважения? Неужели перед таким не смягчится и не станет благосклонным даже жестокое сердце Вепра? Но есть же еще и добрая Людомила. Кто-кто, а она желает своей дочери счастья, знает и понимает: княжич и Зоринка давно приглянулись друг другу. Стать им на пути – все равно что сгубить.

Пока была Малка с детьми – надеялась. Оставляла детей на минутку и спешила к князю или челядникам – и опять надежда не покидала ее. А как же! Разве она враг своему ребенку? Мало вытерпела и выстрадала, когда с ним случилось такое горе, которое чуть не погубило Богданку? О боги всевидящие, вы должны вознаградить мать за ее страдания если не личным счастьем, то хотя бы уверенностью, что она счастливая мать и что ее детям дарует блага мир, все самое хорошее и радостное.

Не могла объяснить, почему такая уверенность засела в сердце, только одно знала: это решающий момент. Если прибудет за девушкой отец, а тем более и мать, не отпустит она их просто так. Ни на щедрость, ни на мудрость не поскупится, выбьет все-таки из их памяти все дурное, заставит забыть его. Им ли, Вепрам, не увидеть теперь: правда на стороне Волотов? Пусть и так: не сумел князь постоять за Боривоя. Зато княжич сумел выхватить из лап Забралы их Зоринку, не позволил татям надругаться над девушкой. Вина окуплена доблестью и честью, а обычай славянский так и гласит: за честь платят честью.

Видно, уж слишком уверовала, что будет так, как думает. Когда же за Зоринкой прибыл из Веселого Дола целый отряд конников и Малка не увидела среди них ни Вепра, ни его жены, она словно онемела… Силы покинули ее, она не знала, что сказать и что сделать. Одно, на что была способна, – почувствовать обиду, а вместе с нею боль.

«Как же это? – спрашивала сама себя. – Возможно ли такое? Пусть Вепр не смеет показываться нам на глаза. А Людомила как же? Что она думает? Няню-наставницу прислала. И это к нам, князьям земли Тиверской?!»

Она снова почувствовала прилив сил. Опомнилась – и к князю. А когда предстала перед ним, забыла даже, что она не просто мать, она еще и княгиня.

– Как же так можно, Волот? – спрашивала, не пряча заплаканных глаз. – Ты видел? Они сами не соизволили прибыть за дочерью, няньку-наставницу прислали. И это после всего, что мы сделали для них. Это же позор, бесчестье нам!

– А ты надеялась на что-то другое? – Князь на удивление был спокоен, только его хмурый вид выказывал недовольство. – Это, Малка, не кто-нибудь, это Вепр, от него чести не дождешься. Ну а о бесчестье не думай. Бесчестье если и будет, то не нам. Теперь знаем наверное: примирения как не было, так и не будет. Мы недруги и отныне должны вести себя с Вепрами как с недругами.

– А дети? Что будет с детьми?

– Время, надеюсь, убедит и их, что между ними ничего уже быть не может.

С тех пор как в Подунавье были построены задуманные князем Волотом и одобренные всетиверским вечем сторожевые вежи, старый гостиный путь и прилегающие к нему земли перестали быть доступными для всех. Белгородская твердь вместе с пристанищем и землями, что раскинулись на запад от Днестровского лимана аж до Третьей реки и Третьего озера, принадлежат теперь самому князю; холмскую твердь и земли, лежащие между Третьим и Змеиным озерами, занял воевода Вепр; вежу, возделанную между озером Змеиным и озером-морем и названную Великой Лукой, как и земли, что прилегают к ней, князь отдал старшему на строительстве вежи Чужкраю; Стрельчую же твердь, что оказалась чуть ли не напротив ромейской Тульчи и прикрывала собой земли между озером-морем и Прутом, подарил другому мужу и воеводе – Всевладу. Первое, что сделали воеводы и властелины тех крепостей, – проложили от вежи к веже надежные дороги, чтобы по ним можно было продвигаться не только на конях, но и валками, с едой и питьем для молодой дружины, которая будет нести стражу в Подунавье. Не забыли властелины поставить и знаки, обозначающие границы их земель, бросили, подобно Вепру, клич в обжитые волости Тиверской земли: кто хочет получить приволье и достаток, пусть идет в Подунавье, берет выделенную властелином землю в лесу или на берегу озера, реки и становится ее хозяином. Правда, на тот клич мало кто откликнулся. Во-первых, знали: это приграничные земли, туда совершали набеги и, наверное, не раз еще будут приходить ромеи, а во-вторых, раньше здесь селился беглый люд, который часто беспричинно называли татями. Как жить среди таких, какую славу себе приобретешь?