Любопытных до зрелищ всегда хватает, а здесь представление не простое. Боги выбрали себе жертву не из старых, даже не из отроков или мужей – указали на молодую и красивую девушку из Колоброда. Как же не пойти и не глянуть на нее хоть глазком, если она божья нареченная, да такая красавица, как сама царевна, которая выкупалась в молоке морской кобылицы. Шестнадцать лет ей всего, станом стройная, высокая. Тело белое и нежное, такое нежное, что и дотронуться до него страшно. А косу какую вырастила, пышную и длинную, глазоньки, брови, щечки – смотреть не насмотреться.

Старые женщины уверяют: Хорс будет доволен такой, значит, смилостивится.

Чья такая, спрашиваете? Старшая из дочерей властелина, Ласкавица. Ее, как только взяла уготованный судьбой жребий, уже и не отпустили к родным, отдали в руки чужим женщинам, чтобы оберегали и готовили к встрече с богами ясными. Перед тем как выйти на последнюю встречу с людьми, божью нареченную искупают в благоухающей, настоянной на травах купели – и раз, и второй, и третий. Потом оденут в белоснежную, из тонкой заморской ткани тунику, такую яркую, что о ней не всякая царевна может мечтать. Затем вправят в уши подвески, наденут золотую гривну, увенчают венком-диадемой. Ой, это же не девка с земли Тиверской, настоящая богиня выйдет к людям и ослепит всех красотой своей.

– Бабуся, слышите, бабуся! – дергает за полу и умоляюще смотрит на старую взволнованная девчушка. – Ласкавица выйдет к нам?

– Выйдет, внученька, но не к нам, – вытирает слезы и печально вздыхает бабуся. – На огонь пойдет, богов в раю ласкать.

– А потом?

– И потом тоже. Не видать нам уже ее личика белого, не слышать речей медовых.

– Разве рай так далеко?

– Ой далеко, горлица ясная! Так далеко, что не будет нам уже от Ласкавицы ни ответа, ни привета.

– Зачем старая пугает дитя? – смотрит на бабушку косматый, подвязанный веревкой муж. – Девка удостоилась ласки божьей, в почете и славе будет ходить по вечнозеленой поляне рая, а она – ни ответа, ни привета.

Старуха бросила злой взгляд на мужа.

– Пошли, волхв, свою дочку, коли такой щедрый.

– А и послал бы, если бы была да богам понравилась.

– Вот то-то. Потому и щедрые, что посылаете чужих.

– Тьфу! – сплюнул в ее сторону косматый и исчез в толпе.

Капище Хорса не входило в черту стольного города земли Тиверской, пряталось от глаза людского в лесу, под крутым скалистым обрывом. Но стежка к нему хорошо знакома. Вот и идут туда непрерывным потоком поселяне.

Плотники еще вчера смастерили высокую лодью и поставили ее на дубовые пакулы. Под лодью наложили наколотых дров, заранее высушенных, тех, что вспыхивают вмиг и пылают факелом. У дуба же под скалой, в которой находится божья обитель – дупло, разбит высокий, под цвет огня, шатер. Там, в шатре, и должно произойти первое свидание Ласкавицы с богом. Предстанет перед нею ясный, доброликий, улыбнется радостно и скажет: «Ты нравишься мне, девушка, беру тебя». Поцелуй его будет болезненным, но только на мгновение. После него настанет сладостное забвение, а пока оно продолжается, положат божью избранницу в лодью и отдадут огню. Ясный Сварог возьмет ее на свои сильные руки и понесет вместе с лодьей через океан-море на Буян-остров, в страну вечного лета и вечнозеленых садов, благоухающего воздуха и прозрачных родников. А уж когда поселится Ласкавица в божьих хоромах и усладит его усладами любовными, тогда она должна вспомнить и о них, поселянах Тиверской земли, и упросить светлоликого Хорса, чтобы не палил их нивы своими огненными стрелами, давал земле плодоносную силу, а людям – блага земные, утешение и надежду на жизнь.

– Идет уже! Идет! – пошло-покатилось волной по толпе. – Божья нареченная идет!!!

Те, которые не могли ее увидеть, поднимались на цыпочки через чужие головы.

– Смотрите, правда идет!

– Ой, какая пышная!

От города к капищу Ласкавица шла не одна. Впереди, на расстоянии двух-трех сулиц, шагал проторенной стежкой князь, за князем – она в сопровождении двух старушек в одежде жриц. По обе стороны от женщин шли охранники при полной броне. Их было немало, но не они приковывали к себе взгляды, не на них смотрел люд тиверский. Божья нареченная яркой бабочкой выделялась среди всех – на нее только и смотрели. Как она была хороша! Тиверская земля не видала еще такой красавицы.

А тем временем у капища стали собираться девы и жены из стольного города. Их заметили только тогда, когда они высоко и слаженно запели:

– Слава и хвала! – мощно подхватила здравицу и толпа. – Хвала Ласкавице! Слава божьей невесте!

– Иди к нему, красная девица, будь ласковой с ним! Упроси ясноликого Хорса, пусть смилостивится над нами, над детьми и скотинкой и не жжет, не пепелит злаки земные!

– Пусть живет в ладу со всеми богами ясными и надоумит их, чтобы не скупились они на дожди, поливали землю молоком дев поднебесных, помогали расти и зреть ржи, пшенице и всякой пашнице!

– Будь милостивой и упроси!

– На это только и надеемся, уповаем только на тебя!

Одни старались стать поближе к Ласкавице, чтобы она услышала их, другие протягивали к ней руки и опускались перед божьей избранницей на колени, третьи старались заглянуть ей в глаза и просили не забывать о них, если станет самой счастливой. Ласкавица, видимо, не могла всех услышать, только смотрела на людей удивленно, кивала в знак согласия головой и как-то неуверенно улыбалась.

– Она хмельная! – заметил кто-то из тех, кто не кричал и не молил о заступничестве. – Смотрите, она хмельная!

– А вы хотели, – с упреком сказал кто-то из толпы, – хотели, говорю, чтобы трезвой шла на жертвенник? Первое и последнее пристанище у девушки. Почему бы и не выпить перед ним?

Князь тем временем приблизился к капищу и что-то повелел старым жрицам. Им не нужно было долго объяснять, сами знали, что делать. Они взяли Ласкавицу под руки и показали, куда она должна идти. Девушка оглянулась один раз, оглянулась второй – кого-то искала, даже звала и рванулась было, но наконец послушалась старых жриц и пошла к шатру.

Мужи стали по обе стороны полога, хор дружно и слаженно запел величальную. Только теперь уже воздавал хвалу не девушке – богу Хорсу, тому всесильному и всемогущему богу, на которого уповали ныне, от которого ждали милости и благодати.

Пение ли утихомирило возбужденных поселян, окруживших капище, или то, что должно было произойти, но люди приумолкли и ждали. И в тот момент, когда молчание стало особенно напряженным, послышался душераздирающий крик. Полог откинулся и из шатра, полуголая и до неузнаваемости напуганная, выскочила девушка.

Это была Ласкавица. Те, кто стоял ближе, заметили: она бежала, взывая о помощи и спасении. И в толпе откликнулись ей таким же отчаянным криком. Да и было от чего застыть крови, на безупречно белой тунике божьей избранницы, там, где бьется сердце, расплылось и горело пламенем огромное кровавое пятно.

Это продолжалось какое-то мгновение, может, чуть дольше, но осталось в памяти людской как видение. Кто-то сильный и злой схватил девушку на руки и в мгновение ока занес в шатер. Еще слышались мольбы, угадывался придушенный крик, потом все стихло. Даже пение оборвалось неожиданно. И лишь когда подняли полог и стали выносить чашу с кровью Ласкавицы, затем Ласкавицу, покрытую белым покрывалом, пение возобновилось – печальное и жалобное, оно растекалось по ущелью.

Под это пение торжественно положили божью избранницу на верхнюю палубу лодьи и начали обставлять ее временное пристанище яствами, сосудами с напитками, украшали цветами из лесу – такими синими, как ее очи, такими белыми, как даренное ей перед поселением в божьей обители убранство, и такими алыми, как пролитая на жертвенник кровь. Потом вспыхнул под лодьей огонь, взметнулось жадное на добычу пламя, и вместе с ним грянуло многоголосое пение. Словно испуганная птица, слетело оно с женских уст, ударилось о крутую скалу и, усиленное ею, наполнило собою все урочище, не только ближние, но и дальние околицы. Его усиливали крики прощания родных Ласкавицы, стон-мольба люда тиверского: не забыть о нем, избитом горем и бедами, обескровленном голодом и вторжением чужеземцев, помнить там, в божьем пристанище, что народ тиверский, поселяне – ее кровные. Пусть же идет к богу, станет женой ясноликого. Кому же, как не ей, молодой и непорочно чистой, красавице из красавиц, надлежит расщедрить Хорса и сделать милостивым к ним. Расщедрить и сделать милостивым!