Постояли, погрустили и разошлись. Одна по улице пошла и света не видела из-за слез, другие отправились по своим делам и тоже ничего не видели. Потому что свет хотя и широк, да не для них, весело светит над головой солнце, но не им.
XXI
Князь Волот был тверд и неприступен, словно скала в горах: мало изрубить да взять в плен ромеев на своей земле, настало время самим пойти к ним и сказать: «Не ходили бы вы, не пришли бы и мы. А раз нападаете чуть ли не каждое лето на наши земли, вот вам ваша кара за татьбу вашу».
Не знал, как воспримут воины его замыслы, тем более ратники с соседних земель, их предводители почему-то отмалчивались, посматривали то на него, князя Тивери, то на Идарича, который считался предводителем среди мужей мыслящих, а заодно – правой рукой князя Добрита.
– Нам велено поразить ромеев в Придунавье, – отговаривал он Волота, – а уж никак не велено идти за Дунай. Для этого нужна не такая, как ныне, сила.
– Разве она маленькая?
– Для того чтобы победить ромеев на их земле, маленькая.
– Поймите, – гневался Волот, – пока будем собирать великую силу, ромеи опомнятся и станут против нас второй Длинной стеной. Терять нельзя ни одного дня. Нужно идти за Дунай и гнать обескровленного, лишенного сил супостата аж до Длинной стены, а может, достать его и за стеной. Такого может больше не случиться…
– Один раз ходили уже. Забыли, чем все это закончилось?
– Раз на раз не приходится, Идарич. Тогда не было подходящего момента, а сейчас он есть. Честь мужей ратных призывает: идите и заставьте ромеев раз и навсегда не посягать на чужое…
Волот был слишком уверен в себе, чтобы оставаться спокойным. Однако не меньше уверенности слышалось и в голосе Идарича.
– Чтобы идти в чужие земли, – стоял он на своем, – нужно знать, с какой ратью там встретишься. Или вам что-то известно?
– А вам? – вставил слово предводитель полян Гудима. – Пусть мы не знаем, какую рать выставят ромеи, если пойдем на них, а почему не знаете вы, княжеские послы и мужи, которым положено думать?
– Кое-что знаем: ромеи подписали с Ираном вечный мир и, значит, имеют легионы, которые поднимутся против вас, если пойдете на них.
– Те легионы двинулись уже на завоевание Северной Африки у вандалов.
– Думаете? А тот легион, который приводил Хильбудий, откуда взялся? Или, считаете, он у него один?
– Этого не думаем, Идарич. И все же возможно, что о походе не знают в империи. Хильбудий взял позапрошлой весной большой плен в нашей земле, мог соблазниться на него и в этот раз. А если так, империя не готовилась к встрече с нами, она не в состоянии будет сдержать нас. Вот почему я поддерживаю князя Волота: если уж идти за Дунай, то сегодня, немедленно.
– Уличи тоже поддерживают нас.
Было видно: Идарич поколебался в своей уверенности, но все же не собирался уступать сразу.
А что скажут воины? Они добыли неплохую добычу – и ромеев, и их коней. Пойдут ли за Дунай с ним?
– Этому легко помочь, – воскликнул Волот. – Каждая рать – тиверская, уличская, полянская или дулебская – выделит по сотне воинов, а они доставят добычу к своим общинам. Остальные пойдут с нами.
– Мудро сказано, – поддержал князя Вепр. – Решайся, Идарич. На тебя возложил князь Добрит решать судьбу славянской земли.
– А ратное сражение… – поддержал его полянин Гудима, – благополучное завершение его мы берем на себя.
– Все так считают?
– Все, Идарич!
– На этом и порешит совет мужей ратных и мыслящих. Идите к воинам и постарайтесь передать свое горение им. Уж если решились, то должны верить в торжество своей правды и своего меча.
XXII
Богданко сидел на толстой колоде под дубом и прислушивался к шагам, которые приближались к нему.
– Кто это был, бабуся?
– Какой-то чужой.
– Из чужого городища или из чужой земли?
– Похоже, из чужой земли. По-нашему не понимает.
– Так, может, он ромей?
– Может, и ромей, а может, из тех, кто пришел к нам с ромеями. В ихней рати всякие есть.
– И вы пригласили его к огню, поделились хлебом-солью?
– А почему не пригласить и не поделиться?
– Так ведь он супостат, враг роду нашему и земле нашей!
– Супостаты те, внучек, которые пришли к нам с мечом. Этот же пришел с добрым словом.
– Выбили меч из рук, вот и пришел с добрым словом. За добрым словом могут скрываться злые умыслы. Чужой, он и есть чужой.
– Больной он, внучек, ему не до злого умыслу. А кроме того, запомни: всякий накормленный тобой, даже если он чужестранец, перестает быть врагом. Это не просто слова, это извечный обычай рода нашего. На нем стояла и должна стоять Тиверская земля, если хотим жить в добре и мире.
– Разве же мы не живем этим обычаем? Так почему же ромеи все идут и идут в землю нашу с мечом и огнем?
– За это наказывать надо, самим же лезть в чужую землю негоже.
– Ругаете отца за его поход? Так он же за тем и пошел, чтобы покарать.
– Я не ругаю его, внучек. Однако и не радуюсь тому, что пошел за Дунай. Много крови прольется там, ой как много! А это богопротивное дело. Боги другое завещали людям на этой благословенной земле. Давным-давно, когда еще этот белый и ясный свет больше был наполнен птичьими голосами, чем людской завистью, когда земля плавала в океане небесном нетронутой девой – и не рубанной, и не вспаханной, и не утоптанной, – жили в долинах у моря да около леса три рода: один – белоликий, второй – смуглоликий, третий – темноликий. Жили они вроде и отдельно, а вроде бы и вместе. Отдельно – потому, что каждый род сам себе добывал пищу, а вместе – потому, что соседи они и не раз сходились, отправляясь на охоту. Не враждовали, ведь добычи было много, однако и не роднились, поскольку вместе собирались только мужчины. Но вот кто-то из белоликих проник к смуглоликим и высмотрел девушку, а высмотрев, не стал долго думать – подстерег, когда та была одна, и выкрал ее. На беду, то же самое сделал смуглоликий у темноликих. Тут и поднялась суматоха, пошел род на род и стали уничтожать друг друга. Старейшины смотрели на это, смотрели да и сказали своим родам:
«Обозначьте границы земель родовых, да и живите отдельно, не переступая их!» Послушались и сделали так – обозначили границы. Но могли ли они быть недоступной преградой? Остановишь ли того, кто привык охотиться в местах, которые ему нравятся? И ходили, и охотились, и девок умыкали, и с оружием род на род ходили, до тех пор, пока старейшины не собрали совет, а совет призвал князей и сказал им:
«Не умеете жить добрыми соседями, разойдитесь».
«Как так?» – спросили князья.
«А так. Земля велика, поделите ее на три царства и живите каждый в своем – так далеко друг от друга, чтобы не дойти, не доехать, не доплыть!»
«Должны уйти из этих долин?»
«Должны. Одному роду-племени пусть будут леса и степи, другому – горы, третьему – та земля, вокруг которой море». Тем и будете жить: одни – что даст лес, другие – что смогут добыть в горах, третьи – дарами моря».
Князья не спешили соглашаться.
«А кому же какой удел?»
«Это определит жребий».
И сомневались, и спорили князья, а все-таки согласились со старейшинами – потянули жребий и сели родами каждый в своем царстве: белоликие – в лесном, смуглоликие – в горном, темноликие – там, где вокруг земли море и океан.
Долго жили отдельно. Так долго, что и забыли, кто они, откуда пришли в свое царство, были ли у рода соседи или не было. Белоликие ловили по лесам зверя, птиц и жили этим; смуглоликие обходились тем, что давали горы, темноликие богатели с даров моря. Но вот в один из родов, который жил в лесах, пришла беда: леса обеднели дичью. Люди туда, люди сюда – нет дичи. А не стало – и нечего было людям есть.
«Что делать?» – спросили у старейшин.
«У вас есть поле, – ответили старейшины. – Пойдем туда, может, найдем себе поживу».
Пошли в поле. И нашли, что искали, но ненадолго хватило степных даров. Подросли дети – и должны были просить совета у отцов: куда податься, где найти пищу для себя и для детей своих?»
