– Императору Византии, августейшему Юстиниану, – князь Волот наконец обрел дар речи и сразу же приободрился, – низкий поклон от князя Добрита и особо от князей Тивери, уличей, полян. – Он низко поклонился и поэтому не видел, кланялся ли в ответ император Юстиниан. – Князья желают божественному императору и его богами посланной жене, императрице Феодоре, доброго здоровья и передают через меня, доверенную особу и посла, свои дары.
Волот снова поклонился, а его люди поставили тем временем перед троном две резные деревянные, инкрустированные дорогими камнями шкатулки: одну – императору, другую – императрице. Едва успели отойти, как другие вышли из-за спины князя и положили у ног императора меха.
Юстиниан оживился и, как показалось Волоту, подобрел даже.
– Князьям дружественной Антии низкий поклон и благодарность. Как поживают повелители северного края? Довольны ли нами, своими соседями в Подунавье?
Волот едва сдержал себя, чтобы не выдать радости: лучшего начала разговора про татьбу в Подунавье и придумать нельзя. Неужели император ничегошеньки не знает о том, что случилось в землях южной Тивери?
– Князья антские были довольны спокойствием на южных границах своих земель, посылали к императору послов своих с наилучшими пожеланиями – возобновить действие заключенного при императоре Юстине договора о мире и дружбе между антами и Византией.
Юстиниан одобрительно кивнул головой, но сразу же и раскаялся в своей поспешности.
– К сожалению, – говорил меж тем Волот, – случилось непредвиденное. В то время как посольство было в дороге, когорты императора вторглись в земли Тивери и прошлись по ним огнем и мечом. Сожжены все веси и городища чуть не до Черна, взяты в плен люди, товар, хлеб, принадлежащий антам.
– Этого не может быть! – И удивлялся и негодовал император.
– Верю, достойный, эти вести до тебя еще не дошли. Как верю и тому, что вторжение учинили против твоей воли.
Юстиниан уже не сидел спокойно на троне, он ерзал, поглядывал то на одного придворного, то на другого. А Волот, пользуясь возможностью, поведал обо всем, о чем хотел поведать.
– У нас есть доказательства, кто произвел нападение и с какими намерениями. Мои воины настигли у Дуная манипулы, которыми командовал стратег Хильбудий, и многих взяли в плен. А кроме того, произошло так, что буря прибила к мезийскому берегу лодью, на которой направлялись в Константинополь послы братской Антии, и наместник Хильбудий повелел эллинам задержать их и отправить в Маркианополь, где они и ныне сидят и уповают на твою доброту, император, да на повеление освободить их из позорного плена. Я, князь Тивери, один из тех послов.
Император чувствовал себя неловко, он хмурился. Но Волот не обращал внимания на это.
– Пребывая в Маркианополе, мужи узнали, достойный, что татьбу учинили помимо твоей воли и с целью наживы. Захваченный в наших землях народ наместник диоцеза Фракия Хильбудий держит в заточении вблизи морского пристанища Одес и ждет лодей, которые должны вести тех несчастных для продажи на недосягаемых для твоего глаза рынках. Вот почему антское посольство возложило на меня обязанность заявить тебе: или же захваченный народ наш будет немедленно возвращен в родные земли, а учиненные за Дунаем опустошения оплачены солидами, или же между антами и Византией будут распри и сеча.
Князь не мог понять почему, однако сразу почувствовал явное облегчение. Словно бы на родной берег вышел и с жадностью вдохнул свежий воздух. Все-таки высказал императору византийцев то, что должен был высказать. Теперь оставалось дождаться ответа Юстиниана.
– Империя жестоко покарает того, – услышал наконец Волот его голос, – жестоко, говорю, покарает того, кто решился нарушить мир между нашими землями, и сделает все возможное, чтобы жить с антами в мире и согласии. О мерах своих уведомлю завтра, в это самое время.
На этом разговор с императором завершился. На следующий день князя приняли в Августионе, но уже другие. Извинились от имени своего повелителя и сказали: это эдикт василевса на неприкосновенность послов, это – дары послам и князю Добриту. А есть еще повеление императора выделить государственных людей, которые приедут в Маркианополь и там, на месте, решат судьбу взятых в плен антов. Виновных за вооруженное вторжение, как говорилось уже, ждет суровая кара, а о возмещении убытков и о возобновлении договора между землями вынесет решение отдельное посольство, которое будет вскоре послано к князю Добриту императором Юстинианом.
Лучшего завершения взятого на себя дела нельзя было и ожидать. Во-первых, князь мог теперь свободно передвигаться по земле ромейской и никого не бояться, а во-вторых, вон какую победу одержал над Хильбудием. Если отыщет с помощью присланных императором послов тиверских пленников, взятых под Одесом, и заставит Хильбудия возвратить их, тем не только спасет людей своих от рабства и позора, но и нанесет Хильбудию удар, от которого тот не поднимется. В этом не приходится сомневаться!
Хильбудий все-таки недосмотрел, что не все анты из задержанных послов на месте. То ли был уверен, что они никуда не денутся, то ли не до них было. Куда-то пропал князь Волот, и не на день – чуть ли не на две седмицы. Когда же возвратился и сказал, что все могут отправляться в Константинополь, анты сами отказались от этого предложения.
Озадачило ли его это или возмутило – трудно было понять. Наверное, просто не поверил.
– Имеем разрешение императора, – показал ему Идарич привезенный князем Волотом эдикт о неприкосновенности послов. – Будем здесь, если разрешит гостеприимный хозяин, ожидать посланных по нашему делу людей из Константинополя.
Хильбудий молча взял в руки императорское повеление и так же молча возвратил его.
– Выходит, виделись уже с василевсом?
– Да. Император пообещал прислать сюда, в Маркианополь, своих послов, с ними и доведем наше дело до конца.
Хильбудий снова молча посмотрел на антского посла, но возразить не посмел.
– Воля ваша, – сказал примирительно. – Ждите.
Они и ждали. Ни словом, ни делом не выказывали своих намерений, как и своего торжества. А дождались послов из Константинополя, были удивлены не меньше, чем перед этим наместник диоцеза Фракия. Не так он прост, как думали: пока ездили в Константинополь, пока ждали императорских людей, Хильбудий вывез из Одеса свидетелей своей татьбы и даже следа не оставил от них. Куда вывез, пойди узнай теперь: или спрятал в горах, или вывез лодьями на далекие ромейские торги.
– У вас есть пленные, – не сдавался Идарич. – Императорские послы могут собственными глазами увидеть и убедиться, какой разбой учинен в Тиверской земле.
Но ромеи не внимали его словам, как в Маркианополе, когда слушали князя Волота в Августионе. Только то и делали, что показывали на пустые сооружения при одесском пристанище и твердили: к князю Добриту будут направлены послы, они поступят по справедливости.
Возвращаться в Маркианополь не хотелось. Всем надеждам положен конец. Оставалось сесть в лодью и плыть к своей земле. Но уходить ни с чем было нельзя. Волот встретился глазами с Хильбудием и почувствовал, как он злобно торжествует. Неприкрыто злобно. А это подтверждение: они враги отныне и до смертного одра.
– Где девушка? – поинтересовался Волот у кормчего.
– Там, в лодье. Дрожит, бедная, боится и на свет показаться.
Не сказал: позови, – сам пошел к Миловиде:
– Борич уже уехал отсюда?
– Говорил, будет еще здесь.
– Может, поищешь?
– Я боюсь, княже…
– У тебя есть вольная, чего бояться? Да и не одна пойдешь, с моими воинами.
Волот видел: идет и оглядывается. Когда уже выходила из лодьи, обернулась и спросила:
– А как же Божейко?
– Потом, как возвратишься, скажу. – Не захотел князь тревожить девушку преждевременно.
Боричу передали, что его хочет видеть князь. Но тот сам увидел; византийцы поехали на Маркианополь, а анты собираются в дорогу. Он подъехал и стал неподалеку, раздул мехи, разложил свои инструменты. Князь увидел и поспешил к нему.
