– Да. Если не докажет моей причастности к убийству.

– А если докажу?

– Если докажешь, я покараю себя сам, прямо тут, при всем народе.

– На том и порешим.

Волот окинул взором притихших людей, потом сказал:

– Будем терпеливы и уважительны – начинаем суд. Скажи, воевода, ты встречался со жрецом Жаданом в его жилище при капище Перуна?

– Встречался.

– Зачем бывал там?

– Приносил жертвы Перуну и передавал их в руки жреца Жадана.

– Когда бывал?

– Да не раз, и в этом, и в прошлом году.

– О чем беседовал со жрецом, когда вручал ему дары и просил принести их богу Перуну?

– Кроме этого – ни о чем.

– А за какие такие великие заслуги обещал ты Жадану подарить свою родовую усадьбу и угодья в Веселом Долу?

Вепр сделал вид, что удивлен и даже обижен.

– Такого не было, такого не могло быть! Разве князь не знает, что значит для меня Веселый Дол, как приросло к нему мое сердце?

– Знаю, да слухи другие ходят: ты все-таки обещал Жадану Веселый Дол и, наверное, не за малую услугу. Волхв Чернин, выйди и скажи, что знаешь об этом обещании.

Идя на вече, волхв сбросил одежду ратника и снова облачился в одеяние, которое носил издавна и которое указывало на то, что он служит при капище Перуна. Пока он рассказывал, когда и с чем приходил Вепр к Жадану, вече молчало. Когда же заговорил об их уединенных тайных беседах, а потом о возмущении Жадана предложением Вепра, вече, словно пробуждаясь, забурлило. Одни были удивлены, другие – возмущались, третьи – возражали.

– Такого не может быть! Чем докажешь, вонючий волхв?

– Хотя бы тем, что слышал эти беседы собственными ушами. Воевода говорил Жадану: «Сделай так, чтобы бог покарал князя Волота наивысшей карой – смертью, – и будешь иметь все: золото, поле, товар, захочешь – Веселый Дол отдам тебе с домами и угодьями. Не только жрецом, властелином станешь».

– Это не доказательство! – кричали мужи. – Такое можно и придумать. Кто, кроме тебя, может подтвердить это?

– Может ли кто подтвердить услышанное мною, не ведаю. Однако люди видели другое: как Жадан гнал воеводу, разгневанный его речами, как молился потом перед ликом бога Перуна и говорил, молясь: «Огненный боже! Великий Сварожич! Ты видел гнев мой и видишь муку, отведи и заступись, не дай зародиться во мне наибольшей слабости человеческой – искушению»… Волхвы Стемид и Добронрав! Во имя наивысших помыслов выйдите и скажите, что видели и слышали такое.

Волхвы не думали, видно, что их позовут свидетельствовать, удивленно переглянулись, но все-таки вышли и сказали князю: видели, как Жадан гнал этого воеводу посохом, как молился после, слышали, с какими словесами обращался к богу.

– А что скажет Вепр? – спросил Волот.

– То, что и говорил: бывать у Жадана бывал, а разговора о мести с ним не было.

– За что же волхв и жрец прогонял тебя от жертвенника посохом?

Вепр колебался мгновение, но этого было достаточно, чтобы все убедились и крикнули в один голос:

– Он виновен, княже! Он домогался от Жадана лжи и мести!

Чтобы утихомирить людей, князь поднял меч.

– Не слышу ответа, воевода.

– Я напомнил жрецу давний обычай – приносить богам человеческие жертвы, чтобы они умилостивились и не насылали на людей жестокие кары. Это напоминание, или скорее совет, разгневало жреца.

– А что еще ты советовал?

– Больше ничего.

– Почему же Жадан говорил, молясь: «Отведи и заступись, не дай зародиться во мне наибольшей слабости человеческой – искушению»?

– Об этом не ведаю.

– А послушники ведают, воевода. Что скажешь, Чернин?

– Жадан боялся кары богов и сомневался. Однако воевода напомнил ему о подарке в другой раз и в третий, повез и показал свой Веселый Дол. Жадан соблазнился и заключил с воеводой договор: сначала принесет в жертву богам кого-то из народа тиверского, а после заставит брать жребий семью князя. Вепр согласился на это и был уверен, что, когда дело дойдет до жребия, князь сам вызовется пойти на огонь, закрывая собой жену и детей.

– Ты лжешь, волхв! – Вепр, точно зверь, бросился в сторону послушника. – Откуда Жадану было знать, что нас постигнет еще одна беда?

– Знал. Он был таким, что и сам мог накликать беду.

Это откровение явилось для всех, даже для Вепра, неожиданным и разящим, словно удар Перуна в ясном небе. Люди притихли, глядя на волхва-послушника, словно на заморскую диковину, потом стали переглядываться между собой, спрашивая: «Вы слышали, на нас накликали погибель», – и вот уже вся толпа кричала тысячеголосо:

– Смерть отступникам! Смерть душегубам! Чтобы ради мести, чревоугодия, наживы ради да накликать на весь народ голод, истощать его силы бедами и мором? Где такое видано? Когда такое было? Смерть изуверам! Кара и смерть! Кара и смерть!

Князь пытался утихомирить вече, да где там. Будто с ума посходили все. Орали во всю глотку каждый свое, потрясая оружием, напирали на княжий конец, на то место, где стоял закованный в цепи и ставший на удивление маленьким Вепр. Им кричали что было сил: «Утихомирьтесь, дайте завершить суд», – напрасно. Пришлось выставить впереди подсудимого дружинников и отгородиться от веча щитами, мечами, сулицами.

– Виновные в бедах народа никуда уже не денутся. Дайте довершить суд! – Князь уже в который раз поднял над головой меч, требуя тишины.

– Без суда ясно, княже! На смерть карай татя!

– Он не один. Дайте завершить суд – и увидите: он не один!

Кажется, подействовало. Затихли сначала стоящие впереди, потом те, которые стояли за ними, и, наконец, остальные.

– Будешь отпираться и дальше, властелин?

Вепр сделался землисто-серым, по нему было видно, что он никак не придет в себя.

– Княже, – подал он наконец голос и даже умоляюще посмотрел на Волота. – Я представлю свидетелей, что не был той ночью ни возле капища Перуна, ни в Веселом Долу.

– Знаю об этом, сам ты не был там. Преступление совершили другие, однако по твоему повелению. Волхв Чернин, укажи нам, кто из челядников Веселого Дола был в тот вечер у капища Перуна?

– Вон те двое, – показал через головы Чернин.

Вечевой люд сначала посмотрел в ту сторону, куда показывал волхв, потом расступился. Те, на кого указали, предстали перед князем, как захваченные на злодействе тати.

– Твои это люди, воевода?

– Мои, да что с того?

– А то, что именно они выполняли твое повеление. Подойдите ближе, подлые рабы подлого преступника!

Те не посмели ослушаться, подошли ближе к князю и, не сговариваясь, упали перед ним на колени:

– Помилуй, великий господин! Мы не по своей воле.

Вепр содрогнулся, слыша эти просьбы, понял, что его уже ничто не спасет.

– Этих свидетельств достаточно, властелин?

Вепр поник, как-то непривычно низко опустил голову, плечи. И шею свою мощную, ту, что никогда и ни перед кем не гнулась, словно подставил под удар меча.

– Сам покараешь себя или других заставлять?

– Сам, – поднял он наконец голову и холодно глянул на князя. – Снимите с меня наручники и дайте меч.

Вече поспешно исполнило его волю, но Вепр не торопился. Стоял и разминал затекшие в наручниках руки. Потом бросил поверх толпы быстрый взгляд, то ли отыскивая кого-то в ней, то ли перенесся мысленно в Веселый Дол, в любимую свою семью, к тому, что было ему всего милее, помедлил немного, приставил к груди острие меча, там, где билось сердце, и в тот же миг бросился на меч. Застыл на какое-то мгновение, затем выпрямился во весь свой богатырский рост и, постояв, тяжело, будто подрубленный дуб, рухнул на землю. Ни вскрика, ни жалобы, ни брани из уст. Как был проклятым судьбой Вепр, так и умер проклятым.

Челядники все еще ползали возле княжьего коня, хватали за стремена, молили о пощаде.

– А с этими как?

– Отведите и покарайте, – с брезгливостью ответил Волот. – Да не вздумайте предавать после огню, – сказал громче, чтобы все слышали. – Преступники недостойны этого, заройте их в землю, как псов.