Молодая миловидная медсестра что-то писала в толстой тетради, держа ручку в левой руке. Глядя на неё, ему захотелось отразить изображение, словно он работал в «Фотошопе», так, чтобы ручка оказалась у девушки в правой руке: слишком уж это выглядело неправильно, негармонично. Медсестра подняла глаза и твёрдо спросила:

— Вам кого, молодой человек?

Роберт назвал фамилию и имя своей любовницы, а сам подумал: «Не такой уж и молодой, уже тридцатник».

— Одну минуту… — она заглянула в другую толстую тетрадь, лежавшую в стороне около настольной лампы. — У неё сейчас врачебный осмотр, придётся немного подождать. Можете пока присесть.

Он сел на кушетку, стоявшую чуть в стороне, заметив, как медсестра достала мобильник, нажала пару кнопок и приложила его к уху. Волнение сковало его, он ушёл в себя и стал представлять, как встретит Лизу, как начнёт разговор с ней. Он уже как будто видел тряпочную белизну палаты, пропитанную серым ноябрьским светом, и стакан воды на тумбочке, и Лизину слабую улыбку.

— Вы пришли к Лизе, так ведь?

Роберт поднял глаза. Перед ним стоял крепкий мужчина в хирургическом светло-зелёном костюме и такого же цвета колпаке, повязанном на манер спортивной банданы.

— Да, — ответил он, внутренне сжавшись. И после небольшой паузы добавил: — Вы её врач?

— Я её врач. Но не только. Меня зовут Антон Мурин, — представился он и сел рядом на кушетку. Запахло дезодорантом «Олд Спайс».

— Я Роберт. Как она?

— Уже лучше, — его голос был вкрадчивым и твёрдым одновременно, и Роберт почувствовал в нём неприязнь и даже агрессию. — Немного, но лучше… Скажите, вы знаете, что она пережила?

— Ну, в общих чертах… Узнал только сегодня утром. По телефону, от её подруги. Это…

— Я в курсе, что у вас была интрижка, — перебил Мурин. Он снял колпак с лысой головы, опустил руку, в которой тот был зажат и уставился на скомканный головной убор своими большими глазами. — Мне она сама рассказала. Так что, давайте начистоту… У неё погиб муж, и он был моим лучшим другом. Понимаете? Просто вышел из дома и через час его не стало. Сейчас он разлагается на Южном кладбище. А всего две недели назад он был активным молодым мужчиной, умным, талантливым. Нет, вы вдумайтесь, прошу вас! — сказав это, он сильнее сжал в руке свой колпак и продолжил: — Две недели назад Лиза жила с этим человеком, спала с ним, заботилась о нём, а сейчас он лежит в деревянном ящике на глубине два метра под землёй, превратившийся в шестьдесят с лишним килограммов тухлого мяса. Представляете, каково ей это знать? Особенно учитывая то, что она с вами… перед самой его смертью… как бы это сказать… встречалась… Понимаете, что она решила? — задавая этот последний вопрос, он повернул голову и взглянул Роберту прямо в глаза.

— Решила, что я во всём виноват? — тоже вопросом ответил тот, поражённый напором и жёсткой откровенностью Мурина, и почувствовал, как нижняя футболка делается мокрой от пота в области подмышек.

— К сожалению, нет. Решила, что она сама виновата во всём. Дело в том, Роберт, что она была беременна. Знаете, и возможно от вас. А я, слабоумный, не поинтересовавшись её гинекологическим анамнезом, колол ей галоперидол каждый день. Но это не главное. В принципе, я мог давать это лекарство. Главное, что я не позаботился о ней должным образом. В общем, у неё был выкидыш. И этого она уже не выдержала. Теперь ей нужен абсолютный покой. Поверьте, ей будет намного лучше, если она вас больше никогда не увидит. И я, как её врач, постараюсь за этим проследить.

Роберт упёр взгляд в противоположную стену, а в душе его поднималась буря. Чувство вины смешивалось со страхом за Лизу, да и за себя самого, и со злостью на Мурина, так бесцеремонно и внезапно влезшего в его личную жизнь.

— Знаете, — заговорил он, изо всех сил стараясь скрыть свои чувства за спокойной и размеренной речью, — я не думаю, что вы имеете право решать за неё, с кем ей стоит видеться, а с кем — нет. Я не собираюсь рассказывать вам о подробностях наших с Лизой отношений, но не позволю вам считать её шлюхой, которая замутила со мной, как вы выразились, «интрижку». Ясно? Она не принадлежала Алексу. И вообще никому. И не будет принадлежать. Не смейте чернить нашу с ней дружбу!

— Я и не черню. Я даже понимаю вас. Но вы не хотите понять меня, и самое главное — понять её. Не будьте эгоистом, послушайте! Она страдает из-за вашей, как вы выразились, «дружбы», и считает её ошибкой. Она полагает, что если бы не эта дружба, — на слове «дружба» Мур сделал едкий акцент, — Алекс сейчас был бы жив. Потом это пройдёт, но сейчас вам нельзя волновать её своим присутствием, поверьте мне!

И тут Роберт подумал о том, что этот лысый эскулап может оказаться прав. Но с другой стороны, сохранялась вероятность того, что он просто запудривал мозги своими якобы доводами. Он поднялся на ноги и огляделся. Медсестра покинула своё место, коридор был пуст.

— Если вы будете слишком настырны, мне придётся вызвать охрану, — спокойно произнёс Мурин. — Я сообщу, что у вас острый психоз на почве эмоциональной травмы, и пока вас вяжут, я вколю вам два куба аминазина и ещё два куба галоперидола. Через пару минут вы будете чувствовать себя деревянным Пиноккио, и вас положат в психиатрию. Это в соседнем крыле. Полежите там несколько дней, подумаете. А потом мы поговорим ещё раз.

— Тебе не сойдёт это с рук, сволочь! — яростно бросил Роберт, обернувшись и глядя прямо в глаза своему оппоненту.

— Я здесь заведую реанимацией и анестезиологией, мне и не такое может сойти с рук, поверьте.

Повисла пауза. Роберт не знал, что ответить, и так и остался стоять с приоткрытым ртом. Мурин выжидающе смотрел ему в лицо, широко раскрыв свои серые глаза. Постепенно в голове Роберта возникло понимание, что этот раунд проигран. Необходимо было действовать хитрее. «Нужно вернуться позже, когда Мурина не будет в больнице. Чёртова сестра его предупредит, в любом случае. Но мне хватит времени увидеть Лизу, а при ней он не посмеет меня трогать!» — решил он.

— Я ухожу, — сказал он тихо, развернулся и пошёл прочь. Взор его застилала какая-то пелена, и он не замечал ничего вокруг. Уже около дверей лифта он понял, что непонятная пелена — это слёзы.

Первый глоток загазованного уличного воздуха показался Роберту проявлением божественной благодати. Он полез в карман, нащупал там плотную пачку, достал из неё сигарету и закурил. Улица вокруг кишела людьми. По проезжей части в обе стороны двигался плотный поток транспорта. Серо-зелёный автобус обдал Роберта вонючим дизельным выхлопом, и мокрые от слёз щёки тут же покрылись уличной пылью. Он вытащил носовой платок, вытер лицо и зашагал по тротуару, сам не зная куда. В голове его крутилась только одна мысль: «Почему так долго нет снега? Если бы он выпал, всё было бы по-другому».

Бессмысленные скитания привели его в район новостроек, где по широким проспектам ходили громыхающие красно-белые трамваи, а вдоль тротуаров росли каштаны и клёны. Он знал этот район, потому что раньше здесь жил его школьный друг, который два года назад уехал в Америку.

Душа его металась, а в его сознании, пока ещё в самой глубине, начал монотонно бить колокол. И обида, и страх, и злоба, и стыд готовились слиться в чудовищном шквале, не оставляющем никакой надежды прочим чувствам. Невозможно было решить, что следовало сделать, куда пойти, и зачем. И гимном этому хаосу, собиравшемуся воцариться в нём, становилась речь Мурина.

«Так не пойдёт. Нужно взять себя в руки!» — приказал себе Роберт, и как ни странно, у него действительно получилось немного успокоиться. Он снова видел вокруг себя дома, людей, автомобили. «Итак, можно ли верить лысому чёрту?» — спросил он вслух, когда остановился у кирпично-блочного шестнадцатиэтажного здания, впихнутого между двумя двенадцатиэтажками.

Первый этаж, как и прежде, занимал продуктовый магазин, а вход в единственный подъезд находился со стороны двора. Роберт помнил комбинацию чисел, которую следовало набрать на домофоне.